Геннадий ПРАВОТОРОВ, художник: В ДЕРЕВНЮ ЗА ДУХОВНОСТЬЮ

- Геннадий Геннадьевич, все в Москву, а вы из столицы. Продали свою квартиру здесь? Расскажите, что вас подвигло на это?

- Квартиру я не стал продавать, там склад картин. А подвигло – моя приверженность к деревенской теме. С детства любил рисовать природу, лошадей, зверей. Когда мне было 16 лет, и я получил паспорт, поехал с геологами в экспедицию. А так я коренной москвич, и отец, и дед в Москве родились и жили. Только прадед из Ростова. 

Закончив школу, пошел в армию, после службы поступил в Строгановку. Окончил отделение монументальной живописи. И дальше начал работать на комбинате монументальной живописи. Там я старался выбрать из тех заказов, которые к нам тогда поступали, тему ближе к крестьянскому быту, промыслам. Одна из центральных работ этого периода была роспись города Семенова, ее история. Там у меня и появляются деревенские сюжеты: и ложкари, и пастухи с коровами, и кузнецы. Роспись была посвящена рождению промысла хохломы. Потом это стало центром прикладной росписи.

В 90-х годах, когда наступает наша перестройка, все рушится. И монументальная роспись, в общем-то, становится ненужной. Здесь мне пришлось вспомнить две основы, которые были заложены моим любимым учителем Николаем Ивановичем в московской художественной школе. Специфика монументальной живописи отличается от станковой. И я перешел непосредственно к своей теме. Здесь много факторов сыграло, хотя если бы так развивалось, в любом случае я перебрался бы в деревню и там бы работал. Это всегда была моя мечта. 

На этой выставке представлено три этапа. Первый – это когда я жил под Троицком два года на даче. Там как раз и появляется тема печек, дров, пейзажи деревенские. Это первый опыт.

Второй – когда уже я оказался в Тверской области. Там я тоже жил два года и творил. Как раз на этой выставке показаны эти картины. Вот, например, такая – жена чугуны ставит в печку. Если бы крестьянин увидел эту картину, он бы сказал, что она неправильно написана, потому что обычно в печку сначала нужно загрести угли, чтобы она полностью протопилась и только потом уже чугуны ставить. А мы еще только осваивали этот крестьянский быт и много еще не знали. И пытались что-то приготовить.

- Знаю, что вы даже из своего дома сделали музей…

- Да. Это уже третий этап. Когда мы покупали дом, то непосредственно погружались в родную среду. Моя мечта сбылась, все здесь мое.
Естественно, я осваиваю все профессии, которыми занимается крестьянин. Это и пахота, рубка и заготовка дров, и косьба, и стогование. И местные мне сразу все подсказывают. Мы с ними находим душевный контакт. И эта именно та среда, в которой я нормально себя чувствую. Я легко начинаю работать над своей темой. Все рождается вполне естественно и гармонично.

Живя в городе, такого написать невозможно. На меня большое впечатление произвели произведения Астафьева, Белова и других писателей, которые освещали деревенскую тему.

Я же не просто поселился в деревне, мне хотелось выстроить свой культурный центр, где не только появились бы картины, но и собиралось все лучшее, чем богаты были моя деревня, соседние села, на сколько мне хватит сил и жизни.

Продолжаю цикл портретов всех односельчан, их детей, внуков. Стариков и бабушек уже не осталось. Также делаю цикл жанровых замыслов. В музее собираем историю каждого дома, родов и корней людей.

В Москве меценаты существуют, и у нас, в Нелидове, как ни странно, тоже появляются. Они заказывают портреты. И тем самым дают жить художнику. Таким образом, проявляют интерес к искусству. Это тоже своего рода меценатство. Когда я приехал, этого не было, а теперь как-то появляется понемногу. 

- А как молодым живется на селе? Наверное, все поразъехались…

- Молодые люди хотели бы заниматься сельским хозяйством. Правда, единицы там остаются. Они говорят, что с удовольствием бы держали 10, 15, 20 коров, мол, пока молодой осилю и 30 коров. Но это же адский труд, а доход будет всего 5-6 тысяч рублей. А в Москве даже простым рабочим буду получать 15-20 тысяч. При хорошем раскладе и тридцать. И пока мы эту проблему не решим, когда человек, работающий на земле, будет прилично зарабатывать, возрождения на селе не будет. Этот вопрос решать думцам. А без этого ничего не получится. 

Например, фермерство в США процветает. У них хозяйства более мелкие, чем у нас. Держат пять-шесть тысяч голов – и это нормально. Они справляются с этим. У нас совхозы такие же. Когда я приехал в деревню Селезенкино, там было шесть тысяч голов, а сейчас всего сорок осталось. В нашем селе всего три коровы, в другом было двенадцать (я имею в виду частных), а теперь на три деревни осталась одна корова. 

Наши соотечественники приехали из Казахстана в Россию, живут здесь. А молодые говорят, зачем нам держать скотину, нам этого не надо. Этим опять же занимается старшее поколение, кто уже вышел на пенсию. Они привыкли к труду. И без него уже не могут. Это их образ жизни. Поэтому они держат корову, поросят, овец.

Вот такой дисбаланс. Пока мы не решим вопрос с ценами, молодежь сюда не зазовешь. Ведь человек в 5 утра встает и до 12 ночи крутится. И так каждый день. А закупочная цена 5-10 рублей за литр. Поэтому перебираться в деревню – это пока сложно.

А я переехал в деревню и счастлив! 

Тут как-то все совпало – и любимая тема, и жизнь складывается на земле, на которой выживаю, и картины продаются, их даже покупают иностранцы. 
Если не будет духовного, то искусство не состоится. Процесс деградации пойдет в любом случае. Мы не вырастим, если у нас не будет базиса. В нашей экономике идет сатанизм, он будет еще мощнее и сильнее, поэтому именно сейчас как раз нужно просто засучить рукава и эту духовность вносить в сознание всех наших людей. 

Дарья Желнорович