Наталья СЕЛЕЗНЕВА, актриса: Я БЛАГОДАРНА МАМЕ ЗА ЕЕ СТРОГОСТЬ

В школе я училась очень неважно, технические предметы мне вообще не давались.

У меня было две мечты: стать продавщицей в галантерейном магазине на Петровке, где я родилась и выросла, или пойти в театральный институт и стать профессиональной артисткой. И стала! Но я никогда не думала, что актёрский труд — это цветы, слава и поклонники. Помню, как снималась летом в зимней шубе, шапке и валенках, стоя в душном павильоне. Меня могли поставить в кадр, объявить обеденный перерыв и уйти, забыв обо мне. А когда возвращались, я стояла на том же месте. Только подо мной была лужица — я описалась, дожидаясь взрослых. А когда надо было снимать сцены со слезами, я шла в уголок и настраивала себя так, чтобы в кадре расплакаться.

Так что я с детства узнала, насколько актёрство тяжёлая профессия. Помню, перед премьерой спектакля упала и сломала ногу. И расстраивалась не из-за своего здоровья, а из-за того, что подвела партнёров. Представляете, героиня ходит в коротком красном платье и с гипсом на ноге. Это был такой стыд и позор! Как я посмела пойти кататься на санках и не уберечь себя! Режиссёру пришлось выйти на сцену и объявить зрителям, что маленькая актриса сломала ногу. Так что перед поступлением в театральный институт у меня не было никаких иллюзий.

Мама не могла нарадоваться на дочь-актрису, но не баловала. Мы жили небогато, и мама — она была художницей — держала меня в ежовых рукавицах. Уже в 10 лет она возложила на меня серьёзные обязанности по дому. Выдавала деньги, и я шла в Елисеевский магазин и покупала продукты на три дня вперёд. Брала бумагу, карандаш, кругами ходила по магазину, глядя вверх на красивый расписной потолок, а в голове высчитывая: если я куплю сыр за рубль, масло за 72 копейки, сгущёнку за 55 копеек и сама сделаю «Наполеон»? Выгодно это или нет?

Я была единственным ребёнком в семье, мама меня обожала, но она никогда не говорила: не надо, доченька, я всё сделаю сама, вдруг ты руку порежешь или платье запачкаешь. Она заставляла меня всё делать самой, и я ей за это безумно благодарна. Раньше в квартирах были дежурства. Я мыла лестницы и коридоры, несмотря на то, что уже снималась в кино. Считаю, позиция «мы тяжело жили, пусть нашим деткам будет легко» очень неправильная. Если ребёнка воспитывать в рафинированном мире, а потом выпустить в жизнь, он не сможет приспособиться к ней. Я благодарна маме за её строгость. Потом я попала в Театр сатиры к Валентину Плучеку, который тоже меня долго «мордовал». Я прошла школу мамы и школу Плучека в театре, и это были настоящие тесты на выживаемость.
А выросла я в семье, где любимым писателем был Лев Толстой. Меня и назвали Наташей в честь Наташи Ростовой. Когда мама с тётей сидели на кухне, в их разговорах можно было услышать: княжна Марья, князь Андрей, Ростовы, Анна Каренина, Вронский… И у меня было ощущение, что это какие-то реальные люди, которые живут неподалёку.

Но в то время Толстым меня пичкали через силу. Совали в руки книги, а я не была готова их воспринимать. Вырывала листки из тетрадок по арифметике, ножницами аккуратно вырезала куколок, а потом придумывала им из этой же бумажки разную одежду и раскрашивала её акварельными красками. Это доставляло мне самое большое удовольствие.

Меня водили в Третьяковку, Пушкинский музей, тётя рассказывала мне о картинах, периодически заглядывая в мою маленькую мордочку — понимаю я что-нибудь или нет. А потом наступил момент, когда я сама увлеклась изобразительным искусством и открыла его для себя. А в институте стала так много читать, что даже глаза испортила и очки надела. Интерес пришёл сам собой. Сейчас вот моему внуку Пушкин, мой любимый поэт, не нужен. Он приходит и говорит: «Бабушка, почитай мне что-нибудь, но только не своего Пушкина». Но, думаю, со временем он откроет его для себя. Во всяком случае, я бы этого очень хотела.