БАБУШКИНЫ СКАЗКИ ПРО ЦАРЯ И ВАНЯТКУ

Век прожить – не поле перейти, а моей бабушке уже 99 лет. Более мудрого и правильного человека я не знаю. 

Завтра будет завтра, говорила бабушка, а сегодня надо пропалывать картошку. Вставать на корточки и пахать, пока не сойдет к горизонту солнце. Именно так бабушка приучала нас – меня и брата – к труду. Огород был огромный, соток десять. Мы ползали по грядкам рядом с бабушкой. Иногда казалось, что глаза от пота уже ничего не видят, но все-таки пахали. 

Все, кто сегодня рядом с ней, называют ее не иначе как «старенькой бабушкой». Не бабушкой Катей или Екатериной Ефимовной. Так уж повелось издавна, а какое это «издавна», сами понимаете. Почти век на земле живет человек. 

Деревня, где родилась бабушка, поселилась на большом бугре. Вид с этого бугра – окрест не разглядишь. Туман, синева внизу, только видно, как иногда блеснут на солнце купола в женском монастыре. Деревня эта издревле называлась Жабье. У кого ни спрашивал, никто не знает, почему. В советскую эпоху ей присвоили советское же название – село Пригородное. 

Бабушка перед самой войной пахала на торфяниках. Уголька было немного, отапливали все торфом. Так что я знаю, почему у бабушки такие руки – побитые и съеденные жизнью длиною в век. 

Она как-то нам сказала: «Работу помню, жизнь – нет». Сказала не с грустью или сожалением, а с достоинством. Не дворянка, простая крестьянка, однако мудрости ей хватало для всех. И всех она ею одаривала. Говорила детям и внукам: «Жизнь не пачкайте и в добре будете». И сказки рассказывала – не русские народные и известные, а на свой лад и манер. 

Одну такую сказку помню наизусть: «Был у народа царь-государь. Человек никчемный и пустой. Но руководить и командовать страсть как любил. А шут его, придворный Ванятка, осторожно поправлял. Говорит царь: дескать, народ жиреет, укоротить надо. А шут ему в ответ: батюшка, так и нам ведь от этого спокойнее, голодный человек – злой, сытый – счастливый. Царь Ванятку вразнос послал, розгами наказал. А тут народ-то и пришел на лобное место, где Ванятку пороть собирались. Не дали парня вразнос пустить. Отстояли. Тогда царь задумался и издал указ: слушать народ и собирать большие собрания, чтобы никакой смуты не было». 

Перед самой войной собралась бабушкина семья скоренько и уехала в Москву – денег подзаработать да и мир посмотреть. Поселились в бараках на Каланчевке (сегодня это площадь Трех вокзалов). Впервые после каторжного труда на торфяниках бабушке досталась «престижная» должность буфетчицы в привокзальном кабаке. На руках у нее было три сопляка, муж трудился на стройках народного хозяйства. Держались, цеплялись, как умели. 

А тут – война. Мужа бабушка увидела только на миг. С тремя детьми она долго бродила по вокзалу с воинскими эшелонами, отправляющимися на фронт. Повезло через сутки. Муж выпрыгнул из уходящего состава, поцеловал младшую дочку и забрался обратно. 
Бабушка вернулась в деревню. Был дом, был огород, который должен был прокормить картошкой. А счастья не было. Пришла похоронка – муж погиб смертью храбрых. 

– Я когда похоронку получила, слегла, – рассказывает бабушка. – Крутило меня три дня, трясло. Но встала. Детей кормить надо. 
Сижу рядом с бабушкой на диване. Она выпила двадцать граммов кагора и помолодела лет на десять, а то и на все двадцать. Спрашивает: «Вовка, а ты как относишься к нынешним нашим царям?» 

По Конституции, отвечаю, уважать должен, а так – шута Ванятки на них нет. 

– Помнишь, значит, присказку? – Бабушка повернулась в красный угол, трижды перекрестилась. 
Не могу поверить, что ей 99 лет.

Владимир Козин