МАМА ДИМА

Этого светловолосого паренька дворовые ребята иногда называют: «мама Дима». Почему? Да потому, что, несмотря на свой совсем еще юный возраст, он заменил родителей для своей малолетней сестренки.

О своем отце Димка всегда говорит с большой теплотой, хотя если говорить совсем честно, он его практически не помнит. В памяти остались лишь теплые большие ладони, которыми отец подбрасывал его в воздух и смешливые серые глаза: «Космонавтом будешь. Слышишь, Митька. На ракете полетишь…»

Никто и никогда после смерти отца не называл его Митькой. Это имя ушло вместе с ним после того дня, когда отец погиб. Позднее ему рассказывали, что погиб он нелепо, что пожалел выбежавшего на трассу маленького щенка и резко свернул, а там встречная машина…

Димка мало чего помнит, но вот те трагические для семьи дни врезались в память. Мать обхватившая голову руками бродила по дому, никого не замечая, зеркала завешанные простынями, бабушка приехавшая из деревни с тарелкой какого-то сладкого супа из риса и изюма, жалостливый взгляд соседки и громкий шепот: «Такого мужа потерять. Сын без отца…»

Вот, пожалуй, и все, что хранит его память. Остальное, либо отрывки, как из порванной киноленты, либо озвученные и ожившие рассказы близких об отце.
Сколько себя не помню, - рассказывал мне Дима, когда мы с ним познакомились, - вокруг мамы всегда увивались какие-то мужчины, но она их не хотела замечать.

- Твоего отца не могу забыть, - говорила она ему, - у нас с ним любовь случилась. Такой не найти больше.
Дима за это маму еще больше уважал. И как мог, помогал.

А потом случилось то, о чем он вспоминает с большой неохотой. Скупо цедит сквозь губы: «Ведь знал, что ничего хорошего не получится. Говорил ей».
Это он о том, что однажды в их доме появился мужчина. Дима тогда учился в седьмом классе. 
- Прихожу я из школы, - рассказывает он мне, - а на кухне у нас чернявый такой мужик в носках без тапочек. Сидит на табурете и картошку прямо из сковороды ест.

Меня увидел, присвистнул. Головой кивнул и опять за картошку. У меня прямо все в душе перевернулось.
Дима отворачивается и смотрит за окно. Но вряд ли он видит что-то там. Думается, что вспоминается ему тот, самый неприятный в его жизни период. 
- Мама, - он вспоминает расстроенное и какое-то виноватое лицо своей мамы, - ну зачем он тебе, нам же хорошо вдвоем. 
- Борис не плохой, - мама старалась найти слова для сына, - он просто слабохарактерный, он талантливый, но его не понимают…

Теперь уже трудно сказать, что это было. Влюбленность, увлечение или просто желание уйти от одиночества, тоска по женскому счастью.
Борис, так звали маминого избранника, оказался человеком капризным, претендующим на некую избранность. Он часто менял место работы, а потом и вовсе сообщил, что рутинная работа убивает его. У него было много планов, но все они были миражом. Дима с отчаянием смотрел на мать, пытавшуюся скрыть свою усталость и безденежье. 

Вечерами он долго не мог заснуть, ему слышался шепот и смех в комнате матери и он мечтал о том, что когда станет взрослым уйдет из этого дома, поедет учиться в другой город.

Знал бы он тогда, что ему предстоит пережить. Впрочем, все по порядку.

- Мама, - однажды он вышел из школы и увидел стоящую напротив дверей заплаканную мать, - что случилось?
- Мне очень плохо, - пожаловалась она.
- Заболела? – он взял ее за руку и 
- Борис, - ответила мать, - он ушел.

У Димы радостно забилось сердце, сбылась его мечта. Теперь они остались с матерью вдвоем. Больше не будет в квартире чужих вещей, чужого разговора, бесконечного его разглагольствования. Борис так и остался чужим. 

Всю дорогу до дома мать молчала и только время от времени сжимала руку сына, будто пытаясь убедиться в том, что он не исчез, что он с ней рядом. Дома она сразу же прошла в свою комнату и отказалась от ужина.

- Ты поешь один, - сказала она Диме, - мне что-то не хочется. Вообще в последнее время она чувствовала себя неважно, часто запиралась в ванной комнате, а потом выходила оттуда с покрасневшими глазами.

- Мама, что с тобой творится? – наконец спросил ее сын.

Она долго смотрела на него, точно раздумывая о том сказать ли ему правду или нет. Потом она села на стул и стала медленно раскачиваться: «Беременна я Дима, и делать что-либо уже поздно».

И тогда до него дошло, в чем же было странным поведение матери, ее широкие одежды, накидки, которые она никогда раньше не носила.
Они молча сидели друг против друга. Мать и сын. 

Наконец Дима произнес: «Так не надо ничего делать, мама. Вырастим. Будем стирать пеленки».
- Сейчас памперсы, - мать облегченно вздохнула, - это тебя растили с пеленками.

И начался новый этап в его жизни. Ожидание нового члена семьи. Если честно, то он очень хотел сестренку. Про Бориса они не говорили. Правда, однажды мать сообщила сыну, что разговаривала с Борисом по телефону.

- Ты сказала ему о беременности, - Диме хотелось узнать, как отреагировал тот.
- Он сказал, что не готов стать отцом, - мать готова была заплакать.
- Да, черт с ним, - Дима обнял мать. – Зачем малышу такой отец, у него брат есть.

Больше на эту тему они не говорили. А потихоньку готовили приданное. Димку умиляли крошечные кофточки и ползуночки, разложенные на столе в маминой комнате, трудно было представить, каким же крохотным должен был быть человечек, чтобы их носить.

- Еще и велики, будут, - мама с округлившимся животиком выглядела трогательно. Ее глаза стали необычайно глубокими и красивыми.
- Если бы я только мог знать, - скажет он мне, - что меня ждет, не радовался, как урод этим распашоночкам, еще больше бы оберегал мать и заставил бы ее заранее лечь в больницу. Но тем и страшна беда, что никто о ней не думает заранее. Она всегда приходит, когда ее не ждешь.

Так случилось и у них. Застарелая мамина болезнь почек во время беременности вдруг ожила. Она стала жаловаться на плохое самочувствие, ее ноги и руки по вечерам отекали. 

- Ну куда врачи смотрят, - сердился Дима. Он в свои шестнадцать лет уже понимал, что с его матерью происходит что-то серьезное.
- Это бывает у беременных, - пыталась успокоить его мать, - а вот в понедельник я обязательно схожу к врачу.

Но понедельника она не дождалась. В воскресенье ей стало совсем плохо, и они вызвали скорую помощь.

Маму увезли в больницу. Дима сел на стул в прихожей возле телефона и стал ждать. Ему обещали позвонить. Ждал, кажется, вечность, но дождался.
- У вас сестренка, - сказал ему женский голос, - три килограмма, красавица.

На том конце провода замолчали, но трубку не повесили. До Димы медленно доходил смысл услышанных слов.
- Значит, все в порядке, - спросил он с надеждой, - у мамы все нормально?
- Вам нужно подъехать сюда и захватите с собой отца, - ответили на том конце провода и продиктовали адрес.
- Отца у нас нет, - Дима ждал хоть каких-то слов о матери, но так и не дождался.

Сколько он будет жить, столько будет помнить эту страшную осеннюю ночь. Грязные листья прилипали к его ботинкам. Он шел в темноте по знакомым с детства улицам, и его сердце билось так сильно, что он ощущал его даже во рту.
- Я Митрофанов, - он просунул голову в дверь приемного покоя и посмотрел на сидящую за столом беленькую женщину.
- Так вам не сюда, - женщина суетливо поднялась, взяла Диму за руку и повела его длинным коридором.
Он шел за ней и молил Бога о маме. Но, видимо, тот не услышал его просьб…
- Крепись, ты мужик, - у мужчины в белом халате были покрасневшие, воспаленные глаза и глубокая морщина над переносицей, - видно, судьба у нее такая.
- К черту судьбу, к черту, это вы ее не спасли, - Димка закричал все это в лицо говорившему, а потом опустился на диванчик и заплакал.

Он еще не мог до конца осознать, что произошло, но понял только главное, мамы больше нет. Ее нет. Нет ее глубоких, красивых глаз, нет улыбки, которой она всякий раз встречала его после школы, нет ее рук с тонкими пальцами. То, что лежало сейчас в палате, покрытое простыней было ее телом, а ее самой, ее живой души не было.

Он заплакал совсем по-детски. Жить не хотелось.

Потом были похороны. Друг Яша, играющий на скрипке что-то очень, очень грустное, заплаканные глаза соседок, сочувствующие лица его одноклассников… 
- Как сестренка? – неожиданно спросила его Тина Смирнова, его одноклассница, - вы ее возьмете из роддома?

Убитый горем Дима как-то совсем забыл о сестренке, он считал ее где-то виновницей случившегося несчастья и не захотел посмотреть на нее в тот день, в больнице.

Но теперь эти слова задели его. 

- Она не сирота, - ответил он Тине, - как - только разрешат, заберем.
- Можно я помогу, - тихо попросила Тина, - я умею с малышами обращаться.
- Да, - ответил он.

Удивительно, но мысли о малышке, как-то успокоили его. Он стал думать о том, как принесет ее из роддома, как будет ее купать и примерит ту самую, купленную мамой смешную кофточку из розовой фланели. 

- Но до кофточки ей пришлось расти и расти, - рассказывает он мне, - права была мама.

Дима грустнеет. А потом я узнаю, как происходила их первая встреча.
Танюшку, так назовет ее старший брат, в честь мамы, встречали из роддома почти целым классом. Весь их 10 «Б» пришел к роддому с цветами в руках.
Пожилая санитарочка, приоткрывшая дверь, прямо испугалась, куда это вас так много. Но, узнав, что к Митрофановой, прослезилась. Но потом сделала строгое лицо и пропустила только Диму и Тину. Остальные остались ждать на улице.

Дима не знал, как себя вести. Зато его подруга деловито приготовила все: детское приданное, вытащила из пакета коробки конфет и одарила ими медсестру, вынесшую белый сверточек с маленькой Танюшкой.

- Да, не надо, - той было неловко. Она знала, какое горе в этой семье.
- Положено, берите, - Дима подхватил легонький сверточек из рук девушки и стал рассматривать маленькое личико. Танюшка спала, ее пухлые губки были сложены бантиком, но в тот момент, когда Дима прижался губами к ее щечке, она заулыбалась, показав беззубые десенки. У нее были тоненькие, темные реснички и белесые бровки, носик пуговкой и ямочка на правой щеке.

Дима рассматривал ее, и щемящее чувство нежности накрывало его теплой волной.
- Дай мне, - попросила Тина.
- Потом, - он отстранил девушку и прижал сверточек к своей груди, будто в нем было его спасение и его новая жизнь.
Одноклассники на улице окружили Диму. 

«Классная девчоночка, - неожиданно с нежностью произнес двухметровый Вася Соколов, - но такая маленькая…»
Все засмеялись. 
- Выходит, Димка у нас теперь кормящая мама, - проговорил кто-то. 
- И папа тоже, - подумал Дима и вновь прижал малышку к себе.

В свои шестнадцать лет он стал единственной опорой для этой малышки. 
А потом начались будни. Дима совсем забросил школу, хотя сердобольные соседки предлагали свою помощь.
- Но школу я окончил, - скажет он мне, - учил дома сразу весь курс, потом сдавал. Не думайте, у меня только одна тройка, по химии.
Его уроки складывались иначе. Он готовил смеси, стирал детскую одежку, купал сестренку, когда она плакала, носил на руках по квартире.
- Не балуй ее, - наставляла его соседка, - ну поплачет немножко.

Но Дима Танюшку жалел. Он брал ее на руки и пел песенки, которые когда-то пела ему мама. А иногда он подносил ее к маминому портрету и говорил: «Смотри, это твоя мама».

Малышка непонимающе таращила глазки и прижималась к брату. Он для нее был мамой.
- Вы знаете, - сказал он мне, - ей скоро будет полтора года, а она меня все мамой зовет. Прямо неудобно как-то. Пришли в детскую поликлинику, а она во весь голос: «Мама, мама». 

Самый трудный, как говорят врачи, первый год Дима пережил с честью. Органы опеки вопреки всем инструкциям пошли Диме на встречу и оформили опекунство. Живут они на две пенсии по потери кормильца, да еще на некоторые пособия, которые иногда получают. Деньги скромные, но Дима научился считать. Он знает, где купить подешевле продукты и где можно приобрести недорогие памперсы. Иногда, правда, они устраивают с Танюшкой себе праздник. Он покупает любимый их с мамой торт «Зимняя вишня» и они с сестренкой пьют чай.

Семейное чаепитие

- Дима, - осторожно спрашиваю я, - а ведь когда-то тебе и самому надо будет заводить семью, детей.
- Я об этом не думаю, - сразу же отвечает он мне, - сейчас главное Танюшку на ноги поставить.
- Мама, мама, - послышалось из соседней комнаты.
- Извините, Таня проснулась, - он поднялся со стула и вышел из комнаты.
«Кто это проснулся, солнышко наше», - донеслись до меня, его слова.
Дай Бог им счастья и хороших людей рядом, подумала я.

Ольга Шило