ЕГО ЖИЗНЬ БЫЛА ПОХОЖА НА ДЕТЕКТИВ 

О неизвестных страницах жизни писателя Юлиана Семенова рассказывает его младшая дочь Ольга Семенова.

 — Оля, многие считали, что твой отец женился на твоей маме по расчету. Екатерина Сергеевна — дочь Натальи Кончаловской и падчерица Сергея Михалкова. Ее дед — прекрасный художник Петр Кончаловский, а прадед — знаменитый Василий Суриков.

— Таким родством можно и должно гордиться, но женился папа по большой любви, увлекшись не ветвистым генеалогическим древом невесты, а ее красотой. Он никогда не обращался за помощью к маминым родственникам, всего добивался сам. Став знаменитым, не захворал звездной болезнью. Слова “происхождение”, “предки”, “знатность” в словаре Юлиана Семенова отсутствовали. Он часто цитировал наполеоновского генерала Жана Андоша Жюно, получившего титул герцога за смелость и военные подвиги. На язвительный вопрос завистников: “Кто ваши предки?” — этот выходец из скромной семьи с достоинством отвечал: “Я сам — мой предок”.

— Наталья Петровна сразу приняла будущего зятя, а какие отношения сложились у него с главой михалковского клана — Сергеем Владимировичем?

— Отношения были прекрасными именно потому, что отец не просил Сергея Владимировича о помощи, а вкалывал сам. По воспоминаниям Никиты Сергеевича, папа никогда не кичился, что он — зять могущественного Михалкова.

— В одной книжке по астрологии как-то прочитала, что все супружеские пары делятся на три категории: в первой партнеры идеально подходят друг к другу, во второй — более-менее, а в третьей — абсолютно противопоказаны и даже могут принести несчастье. К какой группе ты отнесла бы своих родителей?

— В большой степени — к первой, и немного — к... третьей. Посуди сама: мама, помимо того что была хороша собой и потрясающе готовила, прекрасно чувствовала слово, редактировала папины повести и романы, цитировала наизусть главы из “Евгения Онегина” (и до сих пор цитирует) и смаковала “Мертвые души”, перечитывая вслух любимые пассажи. Может ли писатель мечтать о лучшей жене? Но при этом родители жили в совершенно разных скоростных измерениях: “папа летел на ракете, а мама предпочитала телегу”, как они сами шутили. И, кроме того, маме тяжело было мириться с папиной известностью и всеми сопутствующими ей атрибутами: длительными командировками, шумными компаниями и симпатичными поклонницами таланта.

— Оля, а почему Юлиан Семенович не опровергал слухи о своей принадлежности к КГБ?

— Он не только их не опровергал, а сам же и подогревал. Отец обожал интригу и розыгрыш. Его студенческий друг Евгений Максимович Примаков говорил мне, что из папы мог бы получиться великий актер, так он умел “входить в роль”. Раз они сидели в компании кавказских друзей в Минеральных Водах, и папу “понесло”. Евгений Максимович тогда к разведке отношения не имел, а папа с серьезнейшим видом спросил: “А вы знаете, с кем вы сидите за одним столом? Я — полковник КГБ, а Евгений Максимович — генерал!” Позднее слухи о папиной “шпионской деятельности” во время командировок служили ему защитой от интриг нескольких менее талантливых коллег по писательскому цеху, которых раздражали папина известность среди широкого круга читателей и умение работать. А однажды, пользуясь своей “разведческой аурой”, отец спрятал у себя на даче, чтобы уберечь от ареста по политическим мотивам, своего друга — знаменитого казахского поэта Олжаса Сулейменова. Узнала я это недавно, от самого поэта. Папа, по его словам, помогал многим, но имен не называл, на благодарность или ответную помощь не рассчитывал — помогал бескорыстно, ибо именно в этом природа добра.

— С одной стороны, власти предержащие благоволили известному писателю. Разрешали свободно выезжать за границу, позволили купить дом под Ялтой, печатали книги большими тиражами; Юлиан Семенов мог позвонить Юрию Андропову по “вертушке”, его допускали к секретным архивам. В то же время он был единственным, кто не получил премии за сериал “Семнадцать мгновений весны”. Он очень переживал?

— Сразу хочу сказать, что власти Юлиану Семенову не благоволили. В ЦК к нему хорошо относился только А.Н.Яковлев, и долгие годы взаимной симпатии и уважения связывали отца с Юрием Владимировичем Андроповым — человеком образованным, дорожащим мнением интеллигенции. Именно этот либерализм нравился отцу в Андропове — их идеи во многом совпадали. А Андропов любил книги отца и поддерживал его вплоть до своей смерти — ему отец был обязан и возможностью ездить за границу, и разрешением купить домик в крымской горной деревеньке, и доступом к некоторым закрытым архивам.
Хотя большей частью отец работал в открытых архивах — историк по образованию, он любил и умел работать с документами. Все остальные “вожди” отца не принимали. Юлиан Семенов был для них чужаком — он т р е в о ж и л. Не сказала бы, что отца много печатали по желанию властей: его книги были дефицитом и продавались на черном рынке. В архиве я нашла множество писем читателей, в которых они жалуются на маленькие тиражи и просят помочь достать книгу. И в том, что отца обошли при награждении создателей фильма “Семнадцать мгновений весны”, есть закономерность. И в том, что Государственную премию СССР фильм не получил, тоже есть определенная логика. (Этой награды тогда, кстати, удостоился фильм “Чудак из пятого “Б”.) Власти ни Юлиан Семенов, ни его двояко трактуемые тексты были не нужны. Ведь, высмеивая чудовищные нравы нацистской Германии, отец проводил параллели с нашим строем. Конечно, он сперва переживал, что его “забыли” при награждении, но потом, поразмыслив, написал: “То, что Брежнев обошел меня своей монаршей милостью, было для меня высшей наградой”.
— Юлиан Семенович вместе с бароном фон Фальц-Фейном сделали невозможное, чтобы перезахоронить прах Шаляпина в России, а их даже не пригласили на церемонию.

— Писатель Валерий Поволяев сказал: “Юлиану Семенову мы должны в первую очередь поклониться за то, что прах великого певца вернулся на Родину”. Да, именно папа и барон добились разрешения семьи Федора Ивановича на перезахоронение и уладили вопрос с французскими властями (барон — друг Ширака), папа заручился поддержкой Юрия Владимировича, когда какой-то молодой цэковский работник нагло заявил: “Кто, собственно, разрешил вам привозить в страну победившего социализма прах предателя Родины?..” А в торжественный день перезахоронения на Новодевичьем кладбище в толпе приглашенных отсутствовали лишь двое: писатель Юлиан Семенов и барон Фальц-Фейн…

— Этот год — юбилейный: Юлиану Семенову исполнилось бы 80 лет. Как это будет отмечаться?

— Министр культуры Александр Авдеев инициировал создание оргкомитета по проведению юбилейных мероприятий в России. В Ялте, где находится дом-музей отца, содействует в сохранении памяти писателя мэр города Алексей Боярчук, ведутся переговоры о создании памятника Юлиану Семенову со скульптором Александром Рукавишниковым. Крымчане помнят, как, создав с бароном Фальц-Фейном, Джеймсом Олдриджем, Марком Шагалом, Жоржем Сименоном и Георгом Штайном Комитет за честное отношение к произведениям русской и мировой культуры, похищенным нацистами, Юлиан Семенов помог вернуть в Ливадийский дворец-музей уникальный ковер, подаренный иранским шахом Николаю Второму в честь 300-летия Дома Романовых.

— Можешь представить себе Юлиана Семенова 80-летним?

— Отец был настолько стремителен, энергичен, продуктивен и силен, что представить его благообразным старцем с палочкой мне сложно. Он не жил, а горел — обычно такие люди до старости не доживают. Но и прожив непростительно мало, отец успел столько, сколько не каждый успеет и за три жизни. И пока книги отца читают, смотрят фильмы по его сценариям и рассказывают анекдоты о Штирлице, я не хочу представлять, каким бы он был, проживи дольше. Писатель жив, пока его читают.

Елена Светлова