ОН И ОНА - НЕПОВТОРИМЫЕ И СЧАСТЛИВЫЕ!
Ливертовские, он и она. 65 лет вместе. Вечная, казалосьбы, история. Но в каждой повести свои штрихи, неповторимые, как снежинки на замерзшем стекле. И хочется тихонько задержать, чтобы не истаял рисунок чужой судьбы: стопку писем, из-за которых все у них и произошло, бычков в томате, которые ели на голодной свадьбе из хрустальных ладей, и то, как в 1946-м гвардии лейтенант Мишка Ливертовский по приказу командования ехал жениться на девушке, которую не видел никогда в жизни.

Стопки любви
«В неуютном грязном окопе, на жесткой госпитальной койке я упивался радостью, чувством, именованным любовью, любовью, дарованной мне войной», — строки, написанные дрожащей рукой поседевшего человека, вступившего в свой девятый десяток. Спустя 65 лет он пишет о своей любви к ней. Как писал три года из окопов. «Смотрю на твою карточку и реву, так хочется побыть хоть минуточку вместе», — отвечала ему она.

Они ни разу не виделись. И были по уши влюблены. Гвардии лейтенант и будущая «чертила» — учительница черчения и рисования. Он бил фашистов, она делала снаряды для 76-миллиметровых пушек на заводе и вязала с девчатами носки и варежки для фронта. Одна посылка попала к лейтенанту — с шерстяными наколенниками и запиской ее аккуратным почерком: «Если у тебя не побаливают колени, не мерзнут, то отдай их, дружок, тому, кто в них нуждается. Зоря Лаврентьева». У него мерзли. И еще хотелось узнать, почему так странно зовут эту девушку. В Москву с фронта полетело письмо. Из Москвы — еще одно в ответ, от девушки, названной так в честь новой зари, новой жизни — революции родителями, в 15 лет убежавшими из дома бить белых.

Через три года Зорины треугольнички были основным скарбом лейтенанта Ливертовского, занимали всю землянку и являлись достоянием всего дивизиона: лейтенанта уважал почтальон, цензоры в летах давали на полях любовные советы, а Зориных писем ждали всей частью. «Когда уже спирт не брал, они поддерживали боевой дух наших бойцов», — вспоминает Михаил Ливертовский. Какая она? Каково ее обнимать? Как она спит — тревожно ища сна или с размаха бухаясь о подушку? Три года искал он ответы.

«Что мне делать, чтоб не думать о тебе, чтоб не снился ты почти что в каждом сне, чтобы встречи так мучительно не ждать, чтобы писем этих глупых не писать?!» — писала она и рисовала между строк: свои портреты, ландыши, земной шар, который их разлучает, свои слезы над его фотографией, институтского профессора, который читает ей лекцию, московский дождь и людей под зонтиками…

Сталинград, Украина, Восточная Европа, Прага, потом война с Японией, пустыня Гоби и Порт-Артур — всюду за лейтенантом следовали Зорины треугольнички со следами слез, рисунками и словами любви, а она в своей комнатке аккуратно складывала стопочку за стопочкой его письма. Они не могли не встретиться. Потому что уже были одним целым.

Старички целуются
«Смотрите, наши старички пошли целоваться!» — как эстафету, передают Ливертовских старшие контролеры Ярославского, бывшего Северного, вокзала младшим, из поколения в поколение наблюдая, как каждую весну, в один и тот же день, на одном и том же перроне у фигурного столба, поддерживающего крышу, появляется поседевшая пара. Подставляют лица первому солнцу. Шепчутся. Ловят на себе взгляды. Отмечают день первой встречи. И вспоминают…

«После окончания войны нас перевели на границу с Китаем, и отпуск мне не светил еще долго. И вот, когда всех на общем собрании уже поставили в рафик на отпуска, в зале поднялся шум: „А как же наша Зорька?! Сколько ж можно ей ждать!“ Ребята уступили мне место, буквально заставили поехать к „невесте“, хотя между нами не было еще ни слова о свадьбе, и комдив выписал мне командировочное „на улаживание семейных отношений“, велев без жены не возвращаться. И я поехал».

Он ехал 10 дней через всю страну. По дороге его отговаривали, соблазняли, стращали, приводили примеры несчастных браков и подводных камней заочной переписки. Он не спал, страдал на верхней полке — как она встретит, что подумает... Пока не понял, что любимая даже не знает о его приезде. Со станции Кунгур отправил телеграмму, главную реликвию нынешнего семейного архива Ливертовских: «22 встречай на Северном тчк поезд 6 зпт вагон 10 тчк гвардии Мишка тчк». Она побежала к директору школы отпрашиваться. Тот сказал, что отпустит, если молодая учительница потом позовет на свадьбу. «Что вы, какую?!» — удивилась она. Судьба сама бросалась им в объятья.

Вот и фигурный столб, поддерживающий перрон, весна 1946-го. Первыми вывалились из пропахшего потом вагона попутчики — и сразу вычислили Зорю, так похожую на все свои автопортреты сразу: «Не волнуйся, он приехал, приехал!»

«Стою, дрожу, и тут подходит ко мне такой красивый шатен — пшеничные усы, морковно-рыжая бородка — и бросается обнимать. Я и расстроилась, что он такой агрессивный. А когда ехали в трамвае, стало жарко, он распахнул шинель, трамвай качнуло, я схватила его за пояс, заглянула в глаза — а глаза, девчонки, зеленые-презеленые — и поняла, что все, я пропала...» — говорит Зоря Владимировна, как будто не было и нет 65 прожитых лет, в которые любовную лодку штормило о быт, совместные потери и удачи, привычки и замыленности взгляда, как будто не глядится она вот уже больше полувека в эти бутылочные глаза, что и сейчас напротив, на диванчике, уже принявшем формы их тел. Как будто все было вчера, и она, Зоря Владимировна, по-прежнему еще девчонка, которую в душном трамвае обдало из распахнутой гимнастерки запахом ее первой настоящей любви.

«А я ведь строгая была! Нас как учили: умри, а не отдай поцелуя без любви! Но у нас она была… И вскоре мы согрешили. А на следующий день уже была свадьба. Мама ахнула: „Все карточки ведь уже выкуплены! Но водочные талоны, к счастью, остались“. И вот на столе, на хрустале, в изящных салатницах у нас был хлеб, пирожки с картошкой и бычки в томате, вода крем-брюле в графине и бутылка шампанского. И мы друг у друга».

Туман грусти
В части, когда Зоря предстала пред очи командования, была тоже устроена свадьба — с чаем и галетами, в красном уголке. Вскоре они вместе вернулись в Москву, уже навсегда. Она работала учительницей, он писал сценарии для телевидения. «Как мы жили? Мы не обижаемся на судьбу, потому что прожили в основном как хотели. Правда-правда. Если оглянуться на минувшее, то покажется, что все шло по строгому плану». Кроме потерь родных и друзей: «Уже на серебряной свадьбе многих недосчитались из тех, кто был на нашей первой. На золотой было их раз-два — и обчелся. А сейчас не осталось ни-ко-го! Не стало старшей дочери, первого внука: На 60-летней высоте нас окутывал густой туман грусти...»

В бриллиантовый юбилей Ливертовские вспоминали, как после весенних каникул, на которых случились и первая встреча на Северном, и грехопадение, и свадьба, и сложилась судьба на всю жизнь, Зоря Владимировна пришла в класс и собрала рисунки на тему «Как я провел каникулы». На одном из них мальчик пускал в ручейке кораблик, а на заднем плане держались за руки мужчина и женщина: он — со шкиперской рыжей бородкой, она — в плаще от дождя. Они так и провели все те каникулы — не выпуская друг друга из рук. Вопрос о том, как личная жизнь учителей влияет на творчество учеников, был впоследствии поднят на педсовете.

А Ливертовские, он и она, жили еще долго, счастливо, грустно — неповторимо. И главное — вместе. Как и приказало командование.

Полина Иванушкина