ПОТРЯСЕНИЕ

Недавно с группой товарищей я побывал в Швеции. На деньги шведских налогоплательщиков. Группа товарищей увиденным (а точнее, услышанным) была потрясена. Я же их потрясением был вдохновлен.

Про "группу товарищей" я пишу без иронии — дюжина программных директоров, главных редакторов и владельцев радиостанций, с географией от Сочи до Костомукши, местных и сетевых, целую неделю искренне удивлялись тому, чему в Швеции удивляется любой путешественник.

Настоящее потрясение ждало не в дополнительной, а в основной программе.
Дело в том, что нас приглашала познакомиться со шведской системой СМИ организация, называемая Fojo. Это шведский институт повышения квалификации журналистов, основанный полвека назад тогдашним министром финансов, который устал (а по другой версии, скучал) от глупых вопросов интервьюеров. Он добился, чтобы бюджет выделил деньги на профессиональное обучение. Со временем инициатива, как водится, расширилась и углубилась, и вот сегодня шведы тратят деньги не только на местную, но и на иностранную журналистику.

Никакой рекламы!
Главное, чем были потрясены мои российские коллеги,— что первые четыре канала шведского телевидения, равно как и четыре канала шведского радио, являются общественными. Радио 1 — это, условно, "Радио России" (которое во времена первых пейджеров было вовсе не радио для парализованных старушек, не имеющих сил от отчаяния залепить костылем по репродуктору, а рупором молодой демократической России, и ему верили даже больше, чем "Эху Москвы" сейчас). Р2 — это, условно, "Культура". Р3 — молодежное радио, то есть российская "Юность". Р4 — это научное и региональное радио. Все это в FM-диапазоне, хотя вот-вот, похоже, в Швеции радио станет цифровым.

И мы в стокгольмском Доме радио были и видели полный радийный цикл, и продюсер молодежного Р3 Улла Свенссон проводила с нами все утро, показывая самую лихую эфирную студию изо всех, которые мне доводилось видеть,— в ней идет трехчасовое шоу "Утренний пассаж". Студия эта украшена картинами, увешана флагами, там пыхтит кофеварка и устроен бар. И все этоо произвело пределенное впечатление на моих коллег из регионов. Но настоящий шок с коллегами случился, когда фру Свенссон стали задавать вопросы.

— Сколько процентов вещания занимает у вас реклама?
— Нисколько,— последовал ответ.— Мы общественное радио, у нас нет рекламы.
— То есть у вас вся реклама размещается не на радио, а на телевидении?
— На общественном телевидении у нас тоже нет никакой рекламы.
— Как вы согласовываете с государством свою работу?
— Никак не согласовываем, мы общественное радио.
— Но администрация премьер-министра может вам дать указания?
— Мы общественное радио, нам никто не может давать указания. В Швеции есть комитет по вещанию, если вы об этом, но он разбирает жалобы на конкретные программы, если такие поступили. И разбирает их после того, как программы вышли в эфир, а до этого он не вправе вмешиваться. И после тоже не вправе вмешиваться, просто мы обязаны объявлять о его решениях.
— А бюджета, конечно, вам не хватает!
— Хватает. Ведущие на утреннем шоу притирались друг к другу у нас четыре года, и они у нас очень-очень недурно получают. А споры о том, каким быть выпуску новостей, мы вели целых семь лет!

Илларионову все отказали
Я, в отличие от коллег, не первый раз сталкиваюсь с системой общественных теле- и радиоканалов. Швеция — англоманская страна, что заметно даже в деталях (шведские пабы неотличимы от британских, и пабов в Швеции много). А на британском общественно радио — Би-би-си — я успел поработать. В Британии та же система, только общественных радиостанций не четыре, а пять. И рекламы на них никакой нет. А деньги на содержание, как и в Швеции, собираются посредством license fee, платы за лицензию, которую обязан вносить каждый владелец телевизора, даже если он смотрит по нему только подписные телеканалы через спутник (и споры о справедливости этой системы идут в Великобритании с тех пор, как образовалась Би-би-си). И общественное радио никакому государственному чиновнику действительно не подотчетно, и один из главных постулатов Би-би-си — "мы отвергаем любое давление на себя".

У меня был забавный случай, когда я записал на Би-би-си интервью с Андреем Илларионовым в бытность его советником президента. После чего Илларионов потребовал в интервью что-то убрать, а что-то оставить. Ему отказали все — сначала я, потом моя начальница, потом начальник начальницы. Илларионов хотел присутствовать при монтаже, но ему отказали и в этом, заверив, что право обращения в британский суд, в случае искажения его слов, за ним, конечно же, остается.

Общественные вещатели служат обществу. Они дают информацию, которая не сулит выгоды, но важна. И вот этим фактом — что общество важнее чиновника, что общественное главнее государственного и что это не просто слова, что на этих принципах держится целая гроздь СМИ, финансируясь и охраняясь подобно природному заповеднику,— и были мои коллеги потрясены.
Потрясены настолько, что вечером один из них задумчиво произнес:
— Знаешь, я теперь понимаю, что, если страна развалится, и мне в моем регионе придется заново делать радио, нужно будет создавать не государственную, а именно общественную радиостанцию. Думаешь, я не знаю, как журналистов владельцы душат? Когда в свое время ОРТ с НТВ бились, я ведь понимал, что это не журналисты бьются, а Березовский с Гусинским. Только когда осталось одно государство, оно вообще всех удушило — и Березовского, и Гусинского, и общество. Потому у нас все в такую лажу и превратилось.

Дмитрий Губин