Наталья ВОДЯНОВА: МЫ НЕ ИМЕЕМ ПРАВА ОСТАВАТЬСЯ РАВНОДУШНЫМИ К НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ
За последние десять лет, что я работаю моделью, мне удалось добиться успеха, благополучия и славы, о которых я не смела и мечтать. Однако все это не имеет для меня смысла, если я не могу чем-то помочь другим людям.
Больше всего на свете я ненавижу несправедливость. Она возмущает меня до глубины души. Трудно и больно думать о том, как моя страна относится к детям с ограниченными возможностями. Тяжело представить, что сталось бы с моей сестрой, если бы мама отдала ее на попечение государства.

Разрушение семьи
Вспоминаю, что до семи лет у меня было идеальное детство. Я жила с мамой, отчимом, дедушкой и бабушкой в четырехкомнатной квартире в Нижнем Новгороде. И конечно же меня ужасно баловали. Бабушка шила мне красивые платья и закармливала крымским виноградом.

Все изменилось, когда мне исполнилось семь лет и у меня родилась первая сестричка Оксана. Врачи поставили ей диагноз — детский церебральный паралич. Рождение Оксаны в буквальном смысле разрушило нашу семью. В родильном доме маме настоятельно советовали отказаться от ребенка и отдать девочку на попечение в государственное учреждение для детей с умственными и физическими недостатками. Они говорили, что она никогда не будет ходить и вообще — вырастет "овощем". Наверное, они искренне считали, что с больным ребенком на руках мама поставит крест на своей жизни. "Ваша собственная жизнь закончится, если вы заберете девочку. Даже не думайте об этом".
Но у меня сильная мама, и она отвергла все доводы медиков. Оксана — ее дочь, сказала она, и ухаживать за ней она будет сама. Это решение мама приняла самостоятельно, не послушавшись ни врачей, ни родных и друзей. Ее муж, мой отчим, заявил: или ребенок, или я. И он оставил нас.

Бабушка и дедушка работали на автомобильном заводе да еще выращивали фрукты и овощи на даче под Нижним Новгородом. Всю свою жизнь они трудились не покладая рук. В то же время бабушка была очень общительным человеком, любила веселье и на праздники собирала много гостей. Присутствие в доме больного ребенка в корне изменило бы ее жизнь. "Мы уже не так молоды и заслужили покой. Давайте разъезжаться". Так мы с мамой и сестрой оказались в однокомнатной квартире далеко не в лучшем районе города. Квартирка была до того мала, что мы с Оксаной спали в прихожей.
После того как мы разъехались, бабушка редко навещала нас и ни разу не предложила помощь по уходу за моей сестрой. Друзья тоже исчезли: не каждому понравится приходить в дом, где живет ребенок-инвалид. Семи лет от роду мне пришлось стать единственной маминой помощницей.

Единственная помощница
Мы с мамой поделили домашние обязанности. Я возвращалась из школы, а мама шла на работу. Она подрабатывала уборкой, мыла полы, брала на дом стирку, а потом заступала на ночную смену на молочном комбинате. Я, пока ее не было, кормила сестру, наводила порядок в доме, готовила еду, в общем, как могла, вела хозяйство.

Меня особенно возмущает тот факт, что на содержание детей в детских домах государство выделяет в пять раз больше средств, чем на детей с ограниченными возможностями, которые живут в семье. Действительно, на Оксану мы получали лишь жалкую ежемесячную пенсию — этих денег едва хватало, чтобы три раза сходить в магазин. Никакой другой помощи от государства мы не видели.

Ни квалифицированной медицинской помощи, ни кинезотерапии (лечение движением и специальными нагрузками), ни специализированного детского центра, где можно было бы оставить ребенка на несколько часов или дней. Всю заботу и весь уход, необходимый Оксане, ей обеспечивала мама. Так, она уговорила подругу, опытную массажистку, в течение года приходить к нам каждый день. Ей удалось научить Оксану ходить.

Когда мне исполнилось 11 лет, мы с мамой занялись уличной торговлей фруктами. Вставали в шесть утра и, пока Оксана спала, отправлялись на оптовый рынок, где покупали по ящику бананов, апельсинов, яблок и груш. Такси мы себе позволить не могли, поэтому затаскивали ящики в автобус. Никакого разрешения на торговлю у нас, конечно, не было, а значит, приходилось платить милиции и мафии. Но даже так нам удавалось кое-что заработать. Хуже всего был холод. От него быстро портились бананы, и мы укутывали их в одеяла. И торопились продать поскорее, пока не почернеют. Мы с мамой менялись — одна оставалась с Оксаной, вторая продавала фрукты. Никогда не забуду жуткую боль в окоченевших пальцах ног, когда с мороза я наконец попадала в тепло. И злейшему врагу такого не пожелаю.

Хотя мы много работали, но никак не могли выбраться из долгов. Мама постоянно занимала деньги. Помню, как мне было стыдно, когда приходило время отдавать очередной долг, а денег совсем не было. Мы сидели и с ужасом ждали стука в дверь, не представляя, что будем говорить в свое оправдание. Я рано повзрослела. Да и мама относилась ко мне как к взрослой, делила со мной груз забот, которым не было видно конца.

По вечерам, ложась в постель, я долго не могла уснуть: тело прямо-таки гудело от усталости. Только закрою глаза, как вижу перед собой длинный-длинный туннель. Мне было очень страшно. Такая жизнь не могла не сказаться на учебе. Я стала пропускать уроки — сил не было подняться и идти в школу, особенно зимой. Пока не родилась моя сестра Оксана, я училась совсем неплохо. Но в последние годы стала чуть ли не двоечницей, потому что в голове вертелось одно — где бы заработать денег. Я понимала объяснения учителей и пыталась все запоминать, но дома совсем не занималась — не хватало времени.

Жестокое отношение
Отсутствие поддержки нашей семье со стороны государства лишило меня нормального детства. Но, по правде говоря, я вовсе не чувствовала себя несчастной. И не жалела себя, потому что полностью приспособилась к сложившейся ситуации. Мама любила меня, а это главное, что нужно ребенку для счастья.

Если что и делает меня несчастной — до сих пор,— так это воспоминания о жестоком отношении людей к Оксане. Собираясь с сестренкой на прогулку, я никогда не знала, чем это обернется. Я дружила с соседскими детьми, но даже они частенько дразнили нас, особенно если самих кто-то обидел. Я никого не виню, тем более детей, но и они могут быть безжалостными. Не понимая, что такое ребенок-инвалид, они воспринимают его как нечто отвратительное и стараются держаться от него подальше. Вот и нас с Оксаной остальные дети гнали от себя.

Когда мы шли по улице, даже взрослые иногда шарахались от нас, словно Оксана была заразная. В автобусе мы ловили на себе косые взгляды. За долгие годы я к этому привыкла. Что ж, такова жизнь. И все равно мне было больно. Горечь от той давней несправедливости не забылась и сегодня. Подростком я была худющая. Одевалась бедно, каждую вещь занашивала чуть ли не до дыр. И подружек в школе у меня почти не было, потому что я думала как взрослая, и проблемы у меня были взрослые.
Мне исполнилось 17, когда я узнала про кастинг, на котором отбирали девушек для работы в парижском модельном агентстве. Идти надо было в мини-юбке, но где ее взять? Я достала свою старую юбку, обрезала ее и кое-как подшила. Выглядела я ужасно. Увидев длинную очередь, испугалась и забилась в угол. Мне показалось, будто я опять на рынке, только теперь на продажу выставляют уже меня. Но фотообъективу — обычно ничего не прощающему — не было дела до моих убогих одежек и стоптанных туфель.

Карьера модели помогла мне восполнить то, чего я была лишена в детстве. В 2005 году я основала благотворительный фонд "Обнаженные сердца", который строит игровые парки по всей России. Я задумала эти парки как своего рода нейтральную территорию, открытую для всех, в том числе для детей с ограниченными возможностями. У нас слишком много обездоленных детей — у них пьющие родители, их бьют дома, над ними издеваются в школе, их обижают на улице. У них тоже должно быть место, где они могут просто играть, снова став детьми и хоть на время забыв о своих бедах. В моем детстве у нас с сестрой такого места не было.

Почему система неизменна?
Нас часто обижали, потому что в России сложилось такое отношение к инвалидам, которое не назовешь иначе как глубокое невежество.
Я в очередной раз думала о том, что родители, решившиеся оставить в семье ребенка с ограниченными возможностями, подвергаются эмоциональной травле, как будто совершают что-то постыдное. Кому-кому, а мне это известно: мы с мамой немало настрадались, создавая для Оксаны дом, в котором она была окружена любовью. Одна только мысль о том, что сталось бы с моей сестрой, если бы ее отдали под опеку государства, пробуждает во мне ужасную боль, но в то же время заставляет ощутить глубокую любовь к маме и сестре.

Конечно, понимаешь, что плохи не люди — плоха система. Почему она существует до сих пор? Мы живем в век информации, и сегодня уже нельзя отговориться простым незнанием положения вещей. Как же получается, что эта система остается неизменной? Почему люди закрывают на нее глаза?

Дети с ограниченными возможностями должны жить дома. Для этого семьям нужна поддержка социальных и медицинских работников, доступ к дневным детским центрам и специальным образовательным учреждениям. Неплохо бы каждому пересмотреть свое отношение к людям с ограниченными возможностями. Мы просто не имеем права оставаться равнодушными к несправедливости, от которой они страдают.

Наталья Водянова