ПУТЬ К ВЕРЕ

Отец Димитрий служит вторым священником в храме Священномученика Антипы. Даже в будний день в храме яблоку негде упасть. Речь батюшки завораживает прихожан, и они еще долго не хотят его отпускать. У отца Димитрия удивительные глаза – ярко-голубые. «Прямо как у самого Христа», – шепчутся между собой прихожанки. Отец Димитрий родился в семье знаменитой актрисы Екатерины Васильевой и драматурга Михаила Рощина. В юности Дмитрий мечтал стать режиссером и даже поступил во ВГИК. Но потом вдруг изменил свое намерение, принял сан священника и женился. Сейчас семья воспитывает пятерых детей – Параскеву, Агафью, Федора, Серафима и Дмитрия.

– Отец Димитрий, что подтолкнуло вас к тому, чтобы стать священником?
– Ни у кого, кто всерьез движется к Богу, нет конкретного момента перехода из мирского состояния в церковное. Наверное, только с избранными так бывает. Вся жизнь человека должна быть для него училищем, доказательством правды Божьей. Меня крестили в семь лет, и своего духовного отца я знаю уже очень давно (сейчас отцу Димитрию 37 лет. – Авт.). Конечно, мы с ним претерпели всякие коллизии на моем пути к вере, это было непросто. Но тем не менее мой путь начался именно со школьного возраста. В конце концов молитвами очень многих людей – моей матери и моего духовного отца – я словно перенесся из одного места в другое, избрав путь священника. Как и любого человека, меня тоже одолевают искушения и скорби. Так что мой путь к Христу только начинается, а может быть, даже пребывает еще в зачаточном состоянии.

– Вы сказали про искушения и скорбь. Что же вас расстраивает?
– Только я сам. Я несовершенен, хотя кто совершенен? Разве что Бог… Мои скорби и терзания заключаются в том, что я был выращен в другом измерении, любил его, корнями своими был посажен в совершенно другую почву, не христианскую, более того – противную Христу. Такому человеку приходится постоянно бороться с самим собой, переживать страшные отголоски своего происхождения, первых лет своего бытия. У меня была возможность в свое время избежать этого, если бы я в более ранних годах остался в церкви. Но я тогда не смог найти в себе сил и отправился за человеческой мудростью.

– Вы смотрите фильмы, в которых снимались раньше, например «Приключения Тома Сойера»?
– Это все чушь! Я никогда не собирался быть артистом. К нам в храм приходит много известных людей, и мне неудобно при них плохо говорить об этой профессии. Я даже не могу назвать эту профессию мужской. Поэтому те фильмы, в которых я снимался, относятся к моей студенческой, вгиковской биографии. Я не то чтобы был вынужден сниматься в этих фильмах, но делал это без удовольствия. Эти ленты снимали мастера, которые вели мой курс – Сергей Соловьев и Валерий Рубенчик. Они пригласили меня на съемки, думали, что из меня еще что-то может получиться. С тех пор я эти фильмы ни разу не видел и не проявляю к ним никакого интереса. Я уже тогда понимал, что никакого артиста из меня не получится. Занимался режиссурой, и актерская профессия меня не интересовала. Вы знаете, то, что в кадре, – это неинтересно. Та жизнь моя, которая была за кадром, она гораздо интереснее. Но я о ней не распространяюсь, потому что тогда это было бы проповедью прошлой жизни, а мне бы этого не хотелось. Сегодня об этом вспоминать неинтересно и даже страшно. Господь меня вовремя с этого пути убрал, потому что многие из нашей компании уже в лучшем мире.

– Вы сказали, что вас крестили в семь лет. Время тогда было атеистическое. Как ваша мама не побоялась пойти с вами в храм?
– Я с детства был диссидентом. Среда, в которой я рос, обязывала к этому. Отец всегда был советским человеком, везде ездил, его всюду пускали, он дружил с Солженицыным. Мама моя вообще все время дружила со смешными подпольными диссидентами, из которых потом пересажали половину. Есть семейная легенда, что, когда мне было три года, я вышел во двор и громко сказал: «Плосыпаюсь – здласти, нет советской власти!» Маме пришлось выбегать во двор, чтобы забрать меня домой, ведь на дворе был 1976 год. Из коммунизма мне было достаточно легко выходить, его влияния я на себе не почувствовал.

– Вы прошли весь путь советского ребенка: были октябренком, пионером?
– Да, я был октябренком, потом меня с трудом приняли в пионеры, а в комсомол я не вступал – меня бы просто не взяли туда за вольнодумство.

– Отец Димитрий, ваша мама Екатерина Васильева по-прежнему трудится в храме казначеем?
– Это условное название, но да, она до сих пор казначей. Это не фактическая ее должность. Конечно, ее именем, уважением к ней многих людей созидался этот храм в самом начале. Впрочем, как и вся моя жизнь. Потому что, как ни крути, я остаюсь ее сыном, поэтому испытываю на себе особое внимание.

– Екатерина Сергеевна не раз говорила, что хотела бы уйти из актерской профессии. Как вы относитесь к этому решению?
– Я бы прекрасно отнесся к этому ее решению, если бы у нее был источник содержания. Это сложный вопрос, и его лучше задать ее духовному отцу. Моя мама уже много-много лет мечтает о монашестве. Но мне кажется, что она больше, чем монахиня. Ей хочется более серьезного внешнего жития. И я ее понимаю. Но вот так распоряжается Господь всей ее жизнью. Наш с мамой духовный отец воспитан у великих старцев, и он очень серьезно относится к монашеству. Он не может себе представить, чтобы человек однажды взял и стал монахом. Может быть, в его окружении есть несколько тайных монахов, но я этого никогда не узнаю. Может быть, если они с мамой дойдут до этой высоты, то я сам не буду знать, стала ли она монахиней или нет. Мама обрела Бога, и это великий подвиг ее жизни, которым я восхищаюсь. Это очень трудный путь. Если я успел в молодом возрасте, не сильно осквернившись, обрести Бога, то ей колоссально тяжело. Мало кто из людей ее уровня смог выползти из этой светской трясины. Маме оказалось это под силу, потому что в ее поведении, раскаянии нет никакой показухи.

Ирина Смелова