ЗАВТРА БУДЕТ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ВЧЕРА?
В начале 1961 г. двое в штатском пришли к писателю Василию Гроссману. Пришли не за ним — за его новым романом «Жизнь и судьба».
Это был один из видов казни — арестовать роман, не тронув автора. Когда Гроссмана вызвали в ЦК КПСС, Михаил Суслов, в ЦК отвечавший за идеологию, бросил ему в лицо: «Напечатать это можно будет лет через 200». Кагэбэшники забрали всё — и рукопись, и черновики, и даже копирку, под которую этот роман переписывали. И заперли в подвалах Лубянки.

Позже у Гроссмана найдут рак — опухоль возникла, когда власть похоронила его книгу. Но рукописи невозможно ни сжечь, ни арестовать — в 80-х один из вариантов романа (его, недоработанный, смог сохранить один из друзей писателя) переправили на Запад. Так ХХ век обрёл свою эпопею, в которой сплелось всё — и жестокая правда о войне, и сталинские лагеря, и любовь, и мучительный выбор: предать и выжить или сгнить в Сибири, но не опуститься до лжи.
Сейчас над экранизацией «Жизни и судьбы» — 12-серийным фильмом — для канала «Россия» работает режиссер Сергей Урсуляк.

Затылком вперёд

— Сергей Владимирович, «Жизнь и судьба» — это явно не «Война и мир». Роман Толстого большинство хотя бы в школе пролистали, а про роман Гроссмана многие даже не слышали. Так что возникает законный вопрос: для кого вы это снимаете?
— Да, эта книга — вещь сложная. Допускаю, что аудитория к ней не вполне готова. Но всё равно нужно делать то, что идёт поперёк течения. Если не болтать лапками, мы утонем. Невозможно только развлекаться и только развлекать, нужно давать и альтернативу — чтобы люди думали. Это занятие полезное! Сегодня все предпочитают идти путём наименьшего сопротивления. В результате мы имеем абсолютно деморализованное, пресное сообщество людей.
Но ведь Гроссман этим романом выносил приговор не нашему, а своему времени: Великая Отечественная, научные круги, репрессии…

— В истории есть вещи повторяющиеся, особенно в нашей стране. И многое из происходившего тогда совпадает с происходящим сегодня. Примеры эти убийственны, и каждый может найти их самостоятельно. Да и разбирался Гроссман не со сталинской системой. Он пытался выяснить взаимоотношения человека и государства. Как человек попадает под колёса государственной машины. И как человек этот тем не менее стремится к свободе. Именно это было его темой — возможность быть свободным: в лагере, на фронте, в абсолютно несвободном государстве. И как несвобода приходит к тебе в тот момент, когда, казалось бы, всё начинает меняться к лучшему — твои научные труды признают, начинает расти достаток. Вот тут-то и возникают вопросы. «Почему я был свободен, когда был никому не нужен? — спрашивает один из героев. — И почему сейчас я чувствую себя таким несвободным?» Это всё актуально и сейчас. Да, государственная система у нас внешне изменилась, но суть-то осталась прежней! Так что этим фильмом мы не вбиваем осиновый кол в сталинизм, а при помощи большой литературы пытаемся разобраться с нашим временем.

— Опять эта наша углублённость в историю, когда всё общество спорит не о дальнейшем развитии страны, а о том, кто больше был виноват в октябре 1917-го — белые или красные… Мы постоянно живём затылком вперёд, что, мягко говоря, неудобно. Куда это нас приведёт?
— Куда? На эту тему есть картина Брейгеля. На ней, правда, изображены не те, что затылками вперёд, а слепые. Знаете, если бы впереди просматривалась интересная перспектива, то мы бы назад не оборачивались. Вспомните: до определённого момента вся страна смотрела только вперёд. И строчка из песни «завтра будет лучше, чем вчера» воспринималась как руководство к действию. Но поскольку эта уверенность прошла, сегодня заглядывать за горизонт никому не интересно.

Атрофия души

- Свобода… Мы вроде бы за неё уже не один век боремся. Но стоит нам одержать победу, как другой конец этой палки больно бьёт нас по голове. 
- Так как мы по-настоящему свободными никогда не были, то не очень понимаем, что это означает — свобода. И нужна ли она нам. Мы же гораздо больше привыкли к несвободе, и это привело к полному инфантилизму: мы совершенно не умеем отвечать за себя, за свои поступки. И государство во все века оказывалось главным в нашей жизни: оно и спасёт, и согреет, и накормит, и накажет, если провинился, оно обязано, должно и т. д. Может, поэтому и государство у нас своеобразное: никто так не садится на шею, как оно.
Да, мы не умеем обращаться со свободой. Поэтому в отсутствие общей культуры плодами этой свободы пользуются не те, кто должен был бы. Именно поэтому сейчас свобода, демократия перешли в разряд не самых насущных вопросов общества.

— Почему ключи от счастья или от чего-то важного всегда оказываются не в тех руках?
— Так, вероятно, устроена жизнь. Поскольку у нас — у российского общества — нет системы самоочищения, как в океане. В океан может попасть любая гадость, но он с ней справится, не дав заразе отравить все слои. У нас такого рефлекса не выработалось, поскольку нет навыка самим разбираться с заразой — мы, как я уже говорил, ждём, что за нас это сделает кто-то другой. Государство, к примеру.

— Но такой организм в результате умрёт от заражения крови. 
— Нехочу быть злым пророком, но процессы, происходящие в нашем общем организме, отнюдь не радостные — это мы видим ежесекундно. Мы просто привыкли к этому и перестали замечать. А вы как-нибудь внимательно — именно внимательно — прослушайте сводку новостей за неделю: что произошло в правоохранительных органах, в правительстве, на дорогах, в южных областях страны. И переложите это на любое другое государство. На Чехию, к примеру. Первой реакцией будет: «Как же они там живут, среди этого ужаса!» А применительно к нашей жизни эти новости никакого шока у нас не вызывают — мы при сообщении об очередном убийстве даже вздрагивать перестали. Мы вздрагиваем, если рядом с домом что-то рванёт. А если не рядом с домом, а в соседнем квартале, то вроде и ничего… У нас в душах атрофировались какие-то важные области. Поэтому я считаю: телевидение (именно оно, потому что кино в России сегодня не очень посещаемое место) должно возвращать такие забытые чувства, как милосердие, сострадание. Именно этих качеств не хватает сегодня искусству вообще и телевидению в частности. И мне бы хотелось, чтобы наша картина получилась и милосердной, и сострадательной.

И ещё… есть такое забытое понятие — совесть. У кого-то её меньше, у кого-то — больше. Так вот, на длинной дистанции выигрывают те, у кого совести больше. До финала-то, естественно, дойдут все. И финал нас всех ждёт один и тот же. А вот уже ТАМ будет разбор по-настоящему.

Юлия Шигарева