Александр КАБАКОВ, писатель: КОММУНИСТЫ ПОРОДИЛИ ОЛИГАРХОВ И БЮРОКРАТОВ

 У меня очень много претензий к существующему положению вещей. Просто я все еще сравниваю с тем, что было 20, 25, 30 лет назад. Такой уже возраст, когда не могу оценивать настоящее, не увязав его с прошлым. Воспоминания о том, что было, примиряют меня с тем, что есть.

- Похоже, на этом качестве русского характера — все сравнивать и вспоминать, «а как было при Сталине?!», «а как было при Брежневе?!« — построена сегодняшняя российская политика. Вряд ли в Америке кому-то придет в голову, выбирая нового президента страны, вспоминать: а как было при Рузвельте или Эйзенхауэре? Западные люди мыслят реальными категориями.
— А мне путь сравнения представляется правильным. Как иначе? Мы же возникли из прошлой жизни, не так ли? То, что сейчас существует, не с неба свалилось. Мы жили и 30 лет назад, и 40. Когда оппозиционеры ругают бюрократов, коммунисты — демократов, когда народные трибуны клеймят олигархов, я никак не пойму, откуда взялись наши олигархи? Ведь их комсомол воспитал. И начальники нашей страны не с неба упали — их воспитала советская власть, коммунистическая партия, в конце концов, Комитет государственной безопасности, то есть они из самого фундамента советского общества. Тогда какие к ним претензии могут быть у коммунистов? Да это вы, коммунисты, со своими устоями породили и сделали таковыми и олигархов, и бюрократов, и демократов.

— На недавней встрече с читателями вы сказали, что в советской литературе было не так много грубости, как в нынешней. Откуда же взялся этот вал наглости и хамства как в литературе, так и в жизни?
— Оборотная сторона свободы. Свобода не дается кому-то выборочно: вот нам с вами свобода, а другим — нет. Всем свободно: бандитам, шарлатанам, пещерным хамам…

— До недавнего времени у нас, пожалуй, один Юрий Шевчук открыто боролся с существующей властью. Теперь борцов стало больше. Вы по какую сторону баррикад?
— Ну он не то что боролся и не так уж чтобы один. А баррикад я не хочу и ни по какую сторону быть просто не могу — так устроен, что вижу отдельных людей, а не массы под лозунгами. То, что происходило на Болотной и на проспекте Сахарова, тем и вызвало во мне радость, что до баррикад не дошло. Надеюсь, и впредь не дойдет.

— Вам не кажется, что заигрывания с людьми культуры, привлечение в ряды «Единой России» лучших актеров, спортсменов, как, например, Владимира Машкова, Николая Валуева, — коварство, хитрость?
— Политика всюду такая — коварная, хитрая, в любой свободной стране. А чего от нее еще требовать? Чтобы она была совестливая? От власти этого требовать и трудно, и глупо. Требовать соблюдения законов нужно. А совестью занимаются церковь и культура, а не власть. Власть же занимается обеспечением безопасной и спокойной жизни населения. Вот этого от нее можно требовать любыми мирными способами — общественного покоя, согласия и перераспределения благ в пользу социально слабых. Увы, ничего этого наша власть толком не обеспечивает, вот и приходится людям докрикиваться до нее с площадей. И еще насчет коварства и хитрости: а эти ребята, артисты, спортсмены, музыканты, которые светятся на партсобраниях «Единой России» — они что, дети малые, несмышленые? Куда они лезут? Не знают, что не следует ходить в собрание нечестивых? Или Писание как в советской школе не читали, так и до сих пор не удосужились ознакомиться? Меня подташнивает даже от словосочетания «член партии» — неважно, как партия называется. Глубоко советская традиция — творческая интеллигенция на съезде КПСС. А музыкант там сидит с серьезным видом, делает государственное лицо… Ему же надо прекрасные звуки извлекать — и более ничего.

— Хорошо, поговорим о более близкой вам сфере культуры — литературе. Что делается там?
— Жизнь как жизнь: те, кто плохо пишет, грызутся за влияние, за успех, но это было всегда. Те, кто не пишет вообще, ведут организационную работу, а издали — на большие собрания-то не зовут — заглядывают в глаза начальству. Сильнейшее чувство, которое обуревает творческих людей, — зависть, она вечна. Завидуют ведь необязательно деньгам или наградам, завидуют и таланту. Хотя, может, этот талант давно спился и умер, а ему все продолжают завидовать. Те же, кто умеет подавлять зависть, кто не рвется к немедленному успеху и не метит в литературные начальники, — те пишут. Очень много пишут, и некоторые — очень хорошо.

— Можете назвать самого крупного на сегодняшний день российского писателя?
— Не возьмусь. Раздавать ранги, да еще пофамильно — не мое дело. Думаю, что современный писатель — не тот, кто жив, а тот, кто в обиходе. Крупнейший русский писатель последних десятилетий — Александр Солженицын.

— Александр Абрамович, не обидно вам за нашу журналистику, которая оказалась бесправной, никому по большому счету не нужной?
— Нет. У меня 40 лет журналистского стажа, и мне за журналистику не обидно. Хотя журналистика — профессия, на мой взгляд, не очень почтенная, хотя и необходимая. Психологические и моральные повреждения, которые человек получает от занятий журналистикой, сильно деформируют его личность. Замечу, что советская журналистика, как ни странно, в некотором смысле была менее безнравственна, чем нынешняя. В советской журналистике была одна тотальная ложь. Человек один раз соглашался врать в крупном и дальше уже в мелочах не врал. А в наше время нет такого тотального соглашения, и журналист должен все время подтверждать свою готовность врать. В моем любимом романе «Вся королевская рать» есть сцена, где герой-журналист (сейчас бы точнее сказали — пиарщик) выходит с кладбища, провожая сестру убитого губернатора, и останавливает репортера, пытающегося сфотографировать плачущую женщину: «Сынок, если ты проживешь достаточно долго, то, возможно, поймешь, что даже репортеру необязательно всегда быть подонком».

— Наш брат-журналист торгует своей совестью?
— Кто-то совестью — в основном это некоторые политические журналисты… А те, кто собирает сплетни о знаменитостях, просто занимаются дрянью. Дурная наша профессия, ой, дурная! А ведь приобретает всю большую силу в наше время. Современные журналисты, особенно молодые, — люди, как правило, легкодумные и неинтеллигентные, берутся решать судьбы. Про журналистику говорят «четвертая власть», и это не вымысел. Например, журналист нарыл адюльтер, написал об этом, а в результате разрушил судьбы, по крайней мере четырех человек. Разве это не власть? Еще какая власть! Пожалуйста, вспомните гибель принцессы Дианы! Вот уж явный пример того, как человек погиб из-за действий папарацци.

— Опытный журналист может вам ответить, правда, не без цинизма, что нечего известным людям заводить романы на стороне и уж тем более принцессам носиться по Парижу с любовниками. Вот уж у журналистов, как правило, нет времени на адюльтеры. Приходится много работать, чтобы удержаться в профессии.
— Нет времени на адюльтеры, говорите? Вы в какой-то другой журналистике работаете. Но насчет занятости, это правда. Даже при советской власти, когда 90 процентов людей образованных не делали ни черта во всяких НИИ и КБ, журналисты работали как проклятые: как потопаешь, так и полопаешь. Гонорарная система была единственной сдельной системой в сфере умственного труда. И смотрят журналисты на мир шире, потому что знают по верхам, но много больше, чем люди других профессий.

— Каким представляется наступающий год вам, известному «прорицателю»?
— Полагаю, что назначенный конец света не состоится. Его ведь в последние десять-двадцать лет намечали уже раз пять, не меньше. А вот локальные концы света возможны — слишком многие их приближают. То избирком постарается, то суд какой-нибудь вынесет такой приговор, что сами судьи удивятся. А в мире… Да ну их. У них свои дела, у нас свои, и конец света у каждого свой. Вплоть до индивидуального уровня. И надо жить так, будто именно для вас конец света и страшный суд вот-вот наступит — стараясь заслужить снисхождение.

Анжелика Заозерская