ПРЕЗИДЕНТСКИЙ ЛАУРЕАТ ЖИВЕТ В ПОДВАЛЕ
Доктор химических наук Алексей Бобровский встречает нас на проходной 1-го авторемонтного завода. На вид ему никак не дашь его 37 лет. Волосы чуть ниже плеч заплетены в хвост, очки, джинсы, пуховик поверх майки-«борцовки». Обогнув один из заводских корпусов, спускаемся в подвал. За железной дверью — едва освещенный коридор, по низкому потолку вьются вентиляционные трубы, на полу — пакеты с мусором, тапочки.

«Вообще-то, это репетиционная база, — рассказывает Бобровский. — В этой комнате занимаются музыканты. А в этой я ночую».

В каморке 3 на 3 метра из мебели: пара грубо сколоченных стеллажей с книгами, компьютерный стол, стулья. Постель разложена прямо на полу. Вместо обоев — плакаты и концертные афиши. Нарисованный Брежнев смотрит с обложки «Time». Среди всей этой пестроты не сразу разглядишь фотографию: Бобровский в строгом костюме стоит рядом с Медведевым. Президент улыбается, Алексей сосредоточен.

— Это мне премию за крупные научные достижения в области химии вручали. Повесил сюда, чтобы у администрации завода поменьше вопросов возникало. Чтобы подумали, прежде чем арендную плату поднимать, — шутит он.

Слишком умный

Бобровский родился в городе Ельце Липецкой области в семье рабочих. Учился в обычной школе. С ранних лет увлекался наукой. Химию учил по «серьезным книжкам», вскоре его освободили от посещения любимого предмета — за то, что «слишком умничал на уроках». Он приходил только на контрольные и экзамены. Уже в то время Алексей твердо решил стать ученым.

В 91-м Алексей поступил на химфак МГУ и сразу стал работать в лаборатории, специализирующейся на жидкокристаллических полимерах. Однако вначале его ждало разочарование. «Я думал, что приду в университет и начнется супернаука. Три года ковырялся с реактивами, пытался что-то синтезировать — ничего не получалось. Бросал, начинал снова, а потом как-то остыл. И тогда в моей жизни появились первые барабаны. В общаге, где я жил, стояла ударная установка энгельсского завода — кошмарный инструмент.. Так вот, пока все сидели на лекциях — я часами барабанил в общаге».

Две мечты ученого

На четвертом курсе у Алексея снова проснулся «зверский» интерес к науке. Он каждый день часов по 15 проводил в лаборатории, насинтезировал кучу новых соединений, написал большую дипломную работу, поступил в аспирантуру. Нужно было что-то придумать с жильем, вечно держать его в общаге никто не собирался. Барабаны ушли на второй план.

«Первые три года мне продлевали общежитие как перспективному специалисту. А потом халява кончилась, выгнали. Пришлось переехать сюда, на репетиционную базу».

Чтобы заработать на квартиру или хотя бы комнату, Алексей подал документы на стипендию и уехал на работу в немецкий Марбург. В «роскошном немецком НИИ» исследовал полимеры, которые создал в Москве, написал с десяток статей.

«В смысле науки там все было прекрасно, но сами немцы мне не понравились — какие-то медлительные, осторожные», — говорит он.

Чрез год Алексей вернулся в Москву. Квартиры к тому времени подорожали, накопленных денег не хватило даже на комнату в области. Бобровский плюнул на все и накупил музыкальных инструментов.

Его барабаны занимают добрую часть подвала. Три бас-барабана, четыре малых, два десятка том-томов, коу-бэллы, гонги, бессчетное количество цимбал, 17 педалей — все это объединено в одну ударную мега-установку.
— У меня есть две мечты: совершить какое-нибудь открытие в науке и довести до ума свою сольную программу, чтобы иногда выступать в клубах.

— А семья, дети?

— У меня никогда не было желания жениться, мне это скучно, неинтересно. Совместное хозяйство, дети, зарабатывание денег на это все — тоска зеленая!

Про деньги, дураков и жуликов

Лабораторный корпус А в МГУ. За современной автоматической дверью — осколок большой советской науки. Кабинет Бобровского на пятом этаже: здесь он пишет статьи, синтезирует полимеры, по вечерам жарит котлеты на горелке Бунзена. Алексей работает без выходных, раньше бывало, ночевал на кафедре тайком от вахтеров. За дверью напротив — фотооптическая лаборатория. Здесь изучаются физические свойства полимеров. Бобровский надевает халат, включает лазер. Алексей подставляет образец полимера под пучок лазера. Оранжевое стеклышко загорается зеленым светом: «В промышленности наши новые полимерные системы пока не нашли применения. Но теоретически эти материалы могут использоваться для защиты ценных бумаг, для записи и хранения информации, да много для чего. Благодаря активности шефа мы почти ежегодно заключаем сотрудничество с иностранными фирмами, вроде Samsung или LG. Вместе с ними разрабатываем новые материалы для дисплейных технологий. А на деньги от их грантов ремонтируем лабораторию, покупаем реактивы, какое-то оборудование. Но для полноценного занятия наукой этого все равно мало. Вот, например, нам уже несколько лет нужен конкретный прибор, не имеющий аналогов в мире. Одна российская фирма готова его дешево сконструировать и установить. А в результате ходят бесконечные разговоры о том, что его вот-вот купят и вроде есть на это 15 миллионов рублей, но руководство МГУ благополучно запускает деньги в небо в виде спутников. Причем научная ценность этих спутников, по-моему, сомнительна».

— А на политические митинги ходишь?

— На недавний митинг я бы пошел, но у меня как раз были гастроли с двумя группами. А вообще я в политике не разбираюсь. Мне кажется, основная проблема нашей страны не в том, кто у власти, а в том, что отсутствует гражданское общество. Каждый думает о себе, максимум о своей семье, а на все остальное глубоко плевать. У кого-то есть возможность украсть побольше, у кого-то поменьше. Так и живут…

Бобровский — ведущий научный сотрудник, доктор химических наук, автор более ста научных статей. Согласно тарифной сетке, его оклад составляет 12 тыс. руб. Еще 7 тыс. дают за ученую степень.

— Я еще парень богатый, — рассуждает Алексей, — президентскую премию в банк положил, снимаю проценты. Кроме того, у нас сейчас есть совместные проекты с восточными фирмами. Многие другие, оставшиеся в российской науке, в куда более трудной ситуации.

Бобровский уверен, что российскую науку губят дураки и жулики. Первые никак не наладят цивилизованное финансирование научных проектов, вторые этим пользуются:

— В развитых странах фонды финансируют конкретные исследовательские группы. Причем, чем группа талантливее, тем больше дают денег. Талант легко проверяется хотя бы количеством научных статей в журналах, их цитируемостью, а также степенью вразумительности проекта (его оценивают независимые эксперты). В России получается, это невозможно. Ведь тогда обидятся люди, которые сидят в президиуме академии или заведуют институтами. Как так, в обход администрации, какая-то лаборатория получает деньги? А что тогда пилить? У нас в стране финансирование получает не тот, кто самый умный, а тот, кто красиво чешет языком или чей-то родственник.

— Алексей, а ты не думал уехать?

— Конечно, думал, и возможность такая была и есть: постоянно куда-то зовут. Недавно предложили в Америке поработать на фирме. Я туда съезжу весной на пару недель. Но уезжать насовсем из России не хочется. Я тут занимаюсь любимыми делами: наукой, музыкой. Это может показаться странным, но мне моя жизнь нравится. Здесь я относительно свободен. Я где-то недорабатываю, не додумываю, но, по крайней мере, это мои внутренние проблемы и я сам могу на это повлиять. Кроме того, как ни странно, меня не устраивает западная модель организации науки. Я имею в виду не финансирование, нет. Проблема в том, что рано или поздно мне там придется стать профессором (если получится), руководить толпой аспирантов и студентов, читать лекции и т.д. Мне это ужасно не хочется делать, так как я люблю делать эксперимент своими руками. И здесь, в нашей лаборатории, у меня это пока получается. А еще не хочется бросать музыкантов, я же сейчас в двух группах играю, у нас репетиции, концерты. Куда я свалю?

Евгений Гладин