ЕЕ ДУША В РОССИИ
Двигаясь по своему непростому пути к Богу, Татьяна Мендеш Коррейя оказалась в храме святителя Митрофания Воронежского. Теперь ее знают все прихожане, и очень любит и ценит настоятель. Она рассказала о том, как пришла к Православию.

Без права на родину
Русской Таней я стала при рождении. Это имя мне дал отец. Многие думают, что просто мне понравилось имя, и я себе его дала сама. Но это неправда. Я была интернатовская — выросла в Иваново. Я дочь политика. В Африке, в Латинской Америке и Азии в свое время детей политиков высылали в дружественные страны, чтобы спасти им жизни. Потому что, когда политика, убежденного коммуниста, убивали, его семью тоже уничтожали… Чтобы спасти, меня отправили в Россию — в Иваново. Мне было четыре или пять лет.

Я считаю Россию своей родиной. По-русски говорю совершенно свободно, правда, с акцентом. Я закончила в Иваново очень хорошую школу. Одну из самых лучших. В школе нам не запрещали разговаривать на родном языке, более того, это была интернациональная школа — дети из разных стран мира. И, чтобы мы не забывали свой язык, у нас были учителя родного языка!
Я в России живу уже 25 лет, но у меня нет российского паспорта: мне в нем отказывают. Иногда открытым текстом, иногда под разными предлогами. Самое смешное, что я уже не одна, у меня ребенок здесь. Мне-то можно отказать, они причину всегда находили («в свое время «Красный крест» помог вам, делайте что хотите»), но ребенок-то здесь родился. А он сейчас должен получить паспорт, ему 14 лет!

Что я могу сказать властям? Да, в свое время «Красный крест» помог нашим. Но потом половина из нас не могли выехать. Потому что – к кому? Не к кому, почти все родные убиты. Если было бы к кому ехать или была бы уверенность, что я приеду туда, устроюсь нормально и выживу там, можно было бы поехать и не спорить с чиновниками. Но я-то здесь выросла.
Мой младший брат Самуил сейчас уехал из России во Францию, ему там проще, он уже стоит на учете, чтобы получить документы. Я же из-за своего упрямства решила остаться здесь. Я не против других стран, но у меня душа здесь.

За оградой
Церкви я поначалу боялась. Хоть и отец у меня христианин. Мне нравились иконы, картины на христианские темы, но заходить в храм я никогда не могла. Я всегда, когда слышала хор церковный, даже издалека – сразу говорила: «Нет-нет, спасибо большое, мне это не нужно». Все потому, что всегда, когда я стояла у двери храма — теряла сознание. Подойду к двери — и теряю сознание. Всегда, когда мы спорили со сверстниками, и ребята говорили что-то критическое по поводу Церкви, я защищала храм. Сама там не бывая…

Я пересилила себя и переступила порог храма, когда окончательно поняла, что мне очень тяжело. Мне на самом деле не с кем было поделиться. Это было не так давно. Год-полтора назад. Мне помогли люди, прихожанки. Мне вообще везет на сестер по вере.
Я была некрещеная. Да, у нас в Гвинее-Бисау при рождении крестят детей. Но в нашей семье было иначе. Я дома, в Африке, не ходила в церковь, хотя в стране это принято делать каждое воскресение. Папа нам с братом запрещал ходить в храм.

Крестил меня отец Александр из храма, что рядом с посольством Гвинеи-Бисау в Москве. Название храма не помню… Я всегда у его ворот стояла и слушала песнопения, когда там служба шла — ведь я знала, что просто не смогу зайти.
Вот как-то я на улице просто ждала и спросила у батюшки: «А если я собираюсь креститься, мне можно?» Он мне задал вопрос: «Ты крещеная в другой вере?» «Нет, меня не крестили». «А почему ты выбрала Православие?» Я ему объяснила, что я, во-первых, все время здесь жила, а во-вторых, мне нравится история России. Мне нравится и Католическая Церковь тоже, но это не мое…

Батюшка сказал, что он мне дает срок — месяц. Если я в течение месяца буду ходить в храм, он меня покрестит. Я ему объяснила, что физически не могу в храм заходить. А он говорит: «Попробуй. Ты сначала попробуй вступить сама. Просто стой в храме, а не у ворот. У ворот я тебя видел не один раз. А ты попробуй зайди. Может быть, пройдет. Если ты поймешь, что это тебе не нужно, то не стоит этого делать. А если ты поймешь, что это твое, тогда мы с тобой поговорим».
И я в течение месяца и двух недель ходила в церковь. Заходила и стояла у двери. Несколько раз прямо там в обморок падала. Меня вытаскивали, а я из-за упрямства каждый раз заходила снова.

Я вообще упрямая. Я езжу с гастролями — танцую народные африканские танцы. И зрители часто относятся к нам, танцовщицам, как к куклам, которых можно потрогать… Я говорю: «Меня трогать нельзя. Смотрите только на танец», – и меня никто не трогает.
Вот и в случае с храмом я себе сказала: если я могу на сцене быть решительной, почему я не могу здесь встать и помолиться? И я стала себя заставлять. Сначала мне помогали, а потом я уже сама. Постою, чувствую, что голова кружится, и уже сама выхожу. Подышу и возвращаюсь.

Успокоение
Если я раньше боялась спать, то после того, как стала исповедоваться, спокойно могла засыпать. А раньше, чтобы успокоиться, ходила в неделю по три-четыре раза в храм…

Отец Дмитрий помог мне устроиться в храм, я каждое утро спокойно туда захожу. А перед работой молюсь дома. Я всегда просыпаюсь рано, в семь часов — и провожу свою утреннюю молитву. А свечки всем святым ставлю, когда прихожу на работу. И вечером так же. Но в воскресенье, даже если мне плохо, нужно попасть в храм.
Люди в храме привыкли, здороваются. Раньше, наоборот, удивлялись, видели, что я стою, шушукались между собой. А теперь, если меня не бывает хоть одно воскресенье, сразу: «Ты чего это в храме не была»? Я объясняю, а они: «Смотри, в следующее воскресенье обязательно!»

Меня все узнают, даже эти женщины, что сидят возле храма и подаяния просят. Я с ними знакома! Обязательно, когда прихожу, мы поздороваемся, поговорим. Потом, когда я подаяние даю, они всегда спрашивают, как у меня здоровье.
А мне теперь хорошо. Я успокоилась…

Дмитрий Смирнов, протоиерей