Григорий АНТИПЕНКО, актер: СЕЙЧАС НИ ПРО ОДНОГО ПОЛИТИКА НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ, ЧТО ОН ПОРЯДОЧНЫЙ
В Театре имени Ермоловой, художественным руководителем которого на прошлой неделе был назначен Олег Меньшиков, состоялась премьера яркого спектакля режиссера Родиона Овчинникова «Одесса 913» по рассказам Бабеля. Григорий АНТИПЕНКО, сыгравший в постановке одну из главных ролей (Беню Крика), рассказал, на какие творческие эксперименты он никогда не пойдет, а также о том, почему театр для него важнее кино.

– Григорий, как вы отнеслись к назначению Олега Меньшикова на пост художественного руководителя Театра Ермоловой?

– В любом случае это положительное движение. Я не знаю, каким будет Олег Меньшиков художественным руководителем, но есть надежда, что хорошим: он человек ответственный…

– Насколько я знаю, вы всегда крайне тщательно относитесь к выбору ролей…

– Действительно, я не на все роли соглашаюсь, и к театру это относится в первую очередь. Лично для меня театр – храм, место исповедальное. Если в работе нет темы, затрагивающей меня, чтобы я захотел это рассказать зрителям, я не пойду в эту постановку. Вообще существует масса условий, при которых я либо вписываюсь, либо не вписываюсь. В «Одессе 913» мне понравилась атмосфера, несмотря на то что Театр Ермоловой пока не сильно раскручен и слегка забыт государством. Здесь актеры действительно хотят работать. Все значимые проекты складываются для меня уже традиционно неожиданно, буквально падают с неба, и «Одесса 913» – не исключение. Начинался проект с другим актером, моим однокурсником Александром Устюговым. Месяц репетировали, но потом Саша отказался от участия в силу личных обстоятельств. Начали искать замену и в конечном итоге вспомнили, что есть такой немало известный парень для Родиона Юрьевича, как его ученик Григорий Антипенко. Я почитал материал, поговорил с режиссером и почувствовал, что могу попробовать, рискнуть и начал репетировать. Вообще, я очень благодарен Родиону Юрьевичу за эту роль. От таких предложений не отказываются.

– Вы пришли в театральный мир уже взрослым сложившимся человеком – такое на актерских факультетах бывает редко. Каково вам было учиться среди, можно сказать детей, только что окончивших школу?

– У меня было довольно жесткое воспитание в семье – я человек неизбалованный. Меня приучили делать все самостоятельно и быть абсолютно автономным. Учиться с другим поколением было непросто. Конечно, я делал скидку на то, что примерно десять лет назад был таким же. Но вообще сложно с людьми, которые мыслят по-другому в силу возраста, нелегко найти общие интересы и контакты. По-моему, я был самым старшим не только на курсе, но и среди всех студентов «Щуки» в то время. Я почти обманным путем проник в училище, сказав, что мне двадцать два года, а мне было уже двадцать четыре. Раскрыл я эту тайну Овчинникову только на четвертом курсе. Но в чем-то мне повезло – у меня был громадный житейский опыт, мне не составляло труда придумывать этюды, а мои юные однокурсники ковырялись, выдумывали сюжеты из головы, пытались в книжках что-то искать.

– Для вас существуют какие-то границы дозволенного на сцене, экране?

– Я не люблю похабщину, меня это раздражает. На мой взгляд, искусство, за исключением каких-то кулуарных экспериментов, должно быть ограничено границами нравственности. Искусство позволяет, благодаря разным творческим формам и решениям, воплощать те или иные сцены каким-то другим путем, не впрямую, не через раздевание и эпатаж. Когда была цензура и другие ограничения, мы снимали великое кино. Оно и сейчас остается таким, тебе не хочется перед экраном зажмуриться и вжаться в кресло. Возможно, это только я так себя чувствую, но мне кажется, это неправильно, когда можно все. Я в любом случае принимать в этом участие не буду, для меня существуют четкие границы, через которые я не переступаю. Все должно быть красиво во всех отношениях – и в духовном, и в визуальном. «Красота спасет мир» – таково мое отношение к искусству.

– Красоты сейчас явно не хватает, эпатажа куда больше…

– Чего хотят эти люди, которые заполонили сегодня внушительную территорию в искусстве, какую позицию выбирают? Захватить большую аудиторию молодежи, привлечь на этот эпатаж? Заработать побольше денег? Разве в этом цель мастеров, которые берутся за это? А дальше куда? Всех принизить и опустить до уровня ада и там кувыркаться? Это точно не мое… Сейчас такое время дурацкое, что многие артисты, обретая известность, отключают мозг и превращаются в каких-то непонятных персонажей, раздуваются как мыльные пузыри, делая непонятно что. Как правило, ничем хорошим это не заканчивается.

– Кто для вас является авторитетом?

– Андрей Миронов. Он для меня абсолютное воплощение актера с позитивной энергией, с позитивным стремлением. Абсолютно все его творчество – драматическое, комедийное, – все его роли направлены на созидание. Ты плачешь, смеешься, но это все – подлинные эмоции, от них душа очищается и становится легче жить. Для меня Миронов – идеал актера. Другое дело, что этому невозможно научиться, это либо есть, либо этого нет. Люблю многих режиссеров: раннего Михалкова, Тарковского, Данелию, да много кого еще. Просто сейчас «старики» лучше бы ничего не снимали. Сейчас какое-то безвременье, в театре тоже нет больших режиссерских имен – все доживают на фоне бывших побед. А наши лучшие телевизионные передачи – на основе ретро, потому что сами ничего не могут придумать, таланта нет, а заработать поскорее хочется, чего-нибудь слабать, повторить, получить деньги и уехать на Багамы.

– Кстати, о Багамах. Как вы относитесь к оживлению социальной активности россиян?

– Положительно отношусь. Другое дело, что участвовать самому у меня не получалось из-за занятости. Хорошо, что у нас что-то начало происходить, ведь совершенно очевидно, что власть себя изжила, после бесконечных красивых слов хочется какого-то дела. Когда от тех, кто знает подлинную правду положения наших дел, узнаешь эту правду, волосы встают дыбом. Слава Богу, страну еще окончательно не распродали, все как-то еще держится, но на грани. Но я не вижу личности пока, кто мог бы прийти и стать хорошей альтернативой всему этому.

– А если бы у вас появилась возможность как-то повлиять на ситуацию?

– В политику я точно не полезу – грязное это дело, даже хороших людей там «перемалывает». Как победить эту систему? Не знаю. Надеюсь, у людей появится стремление служить, а не зарабатывать, потому что уже и так бесконечно богаты. Интересно, когда они перестанут воровать? Неужели у них не появляется желания что-то сотворить, хотя бы дом построить, чтобы табличка висела, и все им восторгались и говорили, что этот дом построил такой-то человек… Сейчас такое время безгеройское. Люди не хотят остаться в веках, а хотят успеть послаще пожить, такое дикое стремление за свою коротенькую жизненку побольше нахватать. Странно, что люди, имеющие такую возможность каждый день, никак не могут пресытиться: пять-десять-двадцать машин, домов у тебя по всему миру, но ты же не можешь жить везде и пользоваться всем одновременно. Остановись уже, сделай что-то для страны, сделай так, чтобы остаться в памяти народной человеком хорошим, порядочным. Сейчас же ни про одного политика нельзя сказать, что он порядочный. Все – откровенные дельцы, у которых всегда есть отходной путь, например, куда-нибудь в Англию. В любой момент они вспорхнут и полетят и скорее там построят себе особняк…

– Вы хотели бы, чтобы ваши дети стали актерами?

– Сашка, мой старший сын, хочет, но я его всячески отговариваю, говорю: «Учись пока всему, тебе потом это может пригодиться». Актерский хлеб – черствый. Здесь никому ничего не насыпано, здесь нет абсолютного счастья, сразу за взлетом следует если не падение, то разочарование, желание уйти из профессии. Если ты недостаточно готов к этому – легко скатиться. Удержаться на плаву и быть верным профессии и своему нравственному пути… Тут надо иметь характер, чтобы кем-то стать, а иначе какой смысл?

Лариса Каневская