ЕЙ НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ ТЯЖЕЛО
Вере Николаевне Глазовой 94 года. О прошлом она помнит всё в тончайших деталях и подробностях — и как на ее приходе принимали патриарха Тихона, и как служили в Москве на Пасху в 1942-м. Она рассказывает о себе, и сквозь личную историю проступают черты эпохи, недавно ушедшей, но по-прежнему живущей в памяти этого старого человека. 

Вере Николаевне было шесть месяцев, когда умерла ее мама. Отец, сапожник, оставшись с тремя малыми сиротами на руках, был уже готов отдать девочку в приют, но сложилось иначе — маленькую Веру усыновила бездетная соседка Анна. Муж Анны, Николай, погиб на фронте в 1916 году. До 16 лет Вера Николаевна не знала, что ее семья — не родная.
— Мама и ее сестра были кустари, делали венчальные уборы. Это продолжалось до 20-х годов. А потом начались гонения на веру, венчания прекратились и заработки закончились. Мы жили очень скромно, почти бедно. 

Мама все время работала, так что воспитала меня тетя. Она была глубоко верующим человеком, водила меня в церковь, учила молиться. Совсем маленькой девочкой я уже знала много молитв и духовных стихов. Тетя меня учила так: в храм никогда не опаздывать, стоять там как свеча, не разговаривать, не вертеться. И я всегда так поступала. 

«Навестить больного — и пойти в церковь!»
На улице Божедомка (ныне ул. Дурова) в доме, приобретенном еще до революции, жил дрессировщик Владимир Дуров. В 1912 году он открыл у себя в особняке театр зверей, известный сейчас как Уголок Дурова. На углу Самарского переулка и Божедомки стояла церковь Воздвижения Креста Господня, позже известная как храм Иоанна Воина. Туда и ходила семья Веры Николаевны. А Владимир Дуров был старостой этого храма… 

— Потом церковь закрыли. Вообще около нас было семь церквей, и все тихо позакрывали: приходили, ставили печать, отбирали ключи, а потом уже постепенно разоряли. Знаете, я ведь живу уже при шестом патриархе. 

Помню, как на храмовый праздник к нам в приход приезжал патриарх Тихон на своей пролетке, запряженной белой лошадкой. В то время праздники проходили очень торжественно. Мне запомнилось, как один раз какой-то мужчина вскочил на подножку пролетки и вручил Святейшему букет белых роз. 

Патриарха Пимена я помню еще иеромонахом в храме преп. Пимена, где он был регентом молодежного хора. Помню, я туда пришла в день своего 16-летия и подошла к нему под благословение. Он был меня старше только на 5 лет, красивый, высокий, строгий.
Тогда само отношение к храму другое было. Даже обновы сначала надевали в церковь. Было такое выражение: «кобеднешное платье». Его надевали только к обедне. И платочками головы не покрывали: все дамы носили шляпы, в платках ходили только деревенские. А сейчас — не то что в нарядном платье, в брюках идут причащаться даже старухи! Да, брюки — прекрасный костюм для путешествий, для дачи, но есть же святые минуты! Между прочим, на могиле владыки Трифона написано: «Дети, любите храм Божий! Храм Божий — это земное Небо». И когда его спрашивали: «Владыка, что важнее: навестить больного или пойти в церковь?» — он отвечал: «Навестить больного — и пойти в церковь!» 

Стекла в храме дрожали от рыданий
Война застала Веру Николаевну в Туапсе — она поехала туда отдыхать. Когда вернулась в Москву, все окна уже были заклеены бумагой крест-накрест, Москва была на осадном положении. Казалось, это ненадолго. Но становилось всё труднее и труднее. 

Начались холода, 7 ноября выпал снег. В городе стоял гул: с Красной площади войска уходили на фронт.
— Я вместе с другими была на Егорьевском направлении на рытье окопов. Мы, женщины, рыли мерзлую землю и ставили огромные противотанковые кресты. Бомбили. Сначала все прятались, бегали в бомбоубежище, потом притерпелись и оставались дома, потому что поняли, что это бесполезно, всё в руках Божиих. 

Прошла зима, трудная, холодная. И вот подошла первая военная Пасха 1942 года. Движение по городу заканчивалось обычно в 10 вечера. Но накануне Пасхи в газете «Правда» была помещена маленькая заметка: «В традиционную пасхальную ночь разрешается движение по городу». И мы смогли быть на пасхальной службе в храме Ильи Обыденного. 

Я была служащей, у меня на руках две старушки — мамочка и тетя Манечка. Хлеб в это время иждивенцам давали по 300 г , служащим — 400, а рабочим — 500. Тогда люди в основном запасов не имели: что купили — съели. Мы жили впроголодь, хотя я сдавала кровь и что-то за это получала. Всего за время войны я сдала 12,5 л крови — целое ведро! А иначе мы бы не прожили. 

Про это время у меня в дневнике есть такая запись: «Вчера приходила Ксеничка (это моя подруга). Принесла селедочную голову. Завтра из нее будем варить суп».
Люди были очень добрые, делились последним, одно печеньице делили на три-четыре части. А в гости во время войны все ходили со своим хлебом. В церкви тоже был такой момент, когда просфор не было и на проскомидии вынимали кусочки хлеба. 

Жили мы в четырехквартирном деревянном доме, там протекала крыша. Постепенно потолок сгнил и опустился на гардероб. Топить железную печку было нечем, только книгами, которые я приносила с работы. В 1943 году умерла тетя, умерла практически от голода. Выкопать могилу стоило буханку хлеба, а буханка стоила 100 рублей — месячный оклад. Да еще попробуй купи ее! 

Потом у нас украли карточки, а мамочка заболела воспалением легких. И Ксеничка тогда спасла нас — взяла нас с мамой к себе, в комнатку в Петровском переулке. Мы прожили у нее четыре года! В коммунальной квартире было 18 жильцов, тесно, а тут еще мы… Но никто на нас даже косо не взглянул! 

День победы пришелся на среду Светлой седмицы. Мы с мамочкой поехали к Литургии в Илию Обыденного. И вот идет служба (а там очень хорошая акустика), полный храм народу, и нет человека, у которого бы не погиб кто-то из близких: или в эвакуации, или под бомбежкой, или от голода, или в сражении. В храме стоит стон. И вот уже пропели «Вечную память», поют «Христос воскресе», а стекла в храме дрожат от рыданий. Я этого никогда не забуду. 

Партком и крест
Всю жизнь она проработала редактором-организатором в железнодорожном издательстве. Первая книга, подготовленная Верой Николаевной к печати, называлась «Руководство паровозным кочегарам». Последняя, выпущенная перед уходом на пенсию — «Кибернетика железнодорожного транспорта». 

— Коллектив у нас был хороший. А мой начальник даже пострадал за меня. Было это во времена Хрущева, на Страстной неделе. В моей семье всегда причащались не как все в Великий четверг, а в Великую субботу. Я очень люблю эту службу. Раньше погребение в Великую пятницу служили не вечером, как сейчас, а в три часа ночи. После нее начиналась Литургия Великой Субботы. Мне очень хотелось пойти на службу, а суббота тогда была рабочим днем. Начальник ко мне очень хорошо относился и отпустил. И кто-то про него сказал, что он верующую в такой день отпустил. Его вызвали в райком и сделали выговор за поощрение религиозных настроений. 

А еще был такой случай. Мне на работе дали путевку в Болгарию. Я никогда не была ни пионеркой, ни комсомолкой, но всегда была на работе на хорошем счету. Написали на меня характеристику, я пошла ее подписывать в партком. А парторг с подковырочкой мне заявляет: «Говорят, ты в Церковь ходишь? Вот иди туда — и подписывай!» Я говорю: «Да, я в церковь хожу, но я там не состою ни в какой организации. Я работаю у вас, вы меня знаете, вот вы и подпишите». Он начал со мной диспут: «Так что, это правда?» Я говорю: «Да, я верю в Бога, хожу в Церковь». А назавтра я пришла на работу — с доски почета сняли мою фотографию, и три года меня никто не замечал! Все понемногу от меня отворачивались. Один мой знакомый, верующий человек, мне говорил: «Я поражаюсь! Неужели ты не нашла, что ответить?» Я сказала: «Вилять не умею. Я бы себе этого никогда не простила». Сама, правда, я никогда не агитировала и веру свою не афишировала. Был даже момент, когда я крест носила не на цепочке, а приколотым к одежде. А потом, конечно, спохватилась, и надела цепочку обратно. Когда мы в баню ходили — все на меня пальцем показывали: смотрите, крест! 

Но все-таки я люблю жизнь. Меня как-то спросили, какие годы в жизни у меня были самые тяжелые, — и я не могла ответить. А потом сказала: каждый год — это Рождество, Пасха и мои именины, которые я очень люблю. И каждый год— это радость, в войну ли, да когда бы то ни было. А между этими праздниками бывает и трудно, бывает по-разному… Но тяжело не бывает никогда. Никогда.

Инна Карпова

Комментарии наших читателей

Ксения 4600 дней назад в 12:15:10
Какая преданная Богу женщина. Бесстрашная, не побоялась в советские времена прямо и открыто сказать о своей вере. Я потрясена ее смелостью. Уважаю. Может, она и дожила до таких преклонных лет, потому что Бог ее бережет.

Добавить комментарий

Ваше имя:
Сообщение:
Отправить

Май 2012

Специальное предложение

В.С. «Старик ждал…»

 

Читать книгу
Натальи Желноровой

"ГОРЕЛА ВРЕМЕНИ СВЕЧА" 
 

Читать книгу
Владимира Савакова и
Натальи Желноровой
"НОЧНОЙ ДИКТАНТ"

 

Читать книгу
Владимира из п.Михнево
"ТЫ ОТКРОВЕНИЯ УСЛЫШИШЬ
ИЗ ПОТАЕННОЙ ГЛУБИНЫ"

 

Дом-Усадьба Юрия Никулина открывает свои двери! 

 

РОССИЙСКОЕ ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНСТВО 


 

Если вы хотите оказать нам помощь в развитии сайта и нашей благотворительной деятельности - разместите наш баннер на вашей страничке!




Органайзер доброго человека

Вывезти на свежий воздух и весеннюю прогулку свою семью.
Пригласить в гости старого друга.
Позвонить маме и отцу.
Отдать книги, диски и игрушки многодетной семье.
Помочь безработному соседу устроиться на работу.
Поговорить о жизни с сыном.
Оплатить (хоть раз в год) квартиру бедного родственника.
Подарить жене цветы.
Подумать о своем здоровье.
Отдать давние долги.
Покормить птиц и бездомных собак.
Посочувствовать обиженному сослуживцу.
Поблагодарить дворника за уборку.
Завести дневник для записи своих умных мыслей.
Купить диск с хорошим добрым фильмом.
Позвонить своей любимой учительнице.
Поближе познакомиться с соседями.
Помолиться об умерших родных и друзьях.
Пожелать миру мира и любви!