Владимир ЭТУШ, актер: НА ФРОНТЕ КТО-НИБУДЬ РАССКАЖЕТ АНЕКДОТ И... ВОКРУГ СТАНОВИТСЯ ЛЕГЧЕ
6 мая Владимир ЭТУШ отметит 90-летний юбилей по старому стилю и 89-летие – по новому. Правда, такое своеобразное деление на стили придумала мама, когда изменила в свидетельстве 1922 год рождения на 1923-й. Актер шутит: мол, родился дважды, и оба раза удачно. Помимо удачного рождения у Владимира Этуша счастливая судьба: выжил на войне, хотя и был тяжело ранен, обрел широкую зрительскую любовь, хотя снимался нечасто, по-прежнему играет на вахтанговской сцене, хотя… две роли в репертуаре ему явно недостаточно. 

– Скажите, двойная дата рождения сопровождает вас всю жизнь…

– И не дает покоя моим приятелям. Хотя все очень просто: мама нарочно изменила в документе год моего рождения на тот случай, чтобы я был более окрепшим, если придется идти в армию… К началу войны я был студентом Щукинского училища. Мне полагалась бронь. Но в октябре 1941 года я насчитал в зале сорок человек (в спектакле участвовало примерно столько же артистов) и понял – мое место сейчас не здесь.

– Вы много воевали, были ранены, героически сражались. Но простите за столь неожиданный вопрос: а было ли на фронте место юмору?

– Не помню, шутил ли я сам. Но был восприимчив к смешному. Например, у нас на курсах военных переводчиков учился Бродский (в будущем знаменитый искусствовед, профессор ГИТИСа), и был с ним напарник Гефтер из города Горького. Так вот этот Гефтер был глуп, но обладал чувством юмора, которое его и погубило. Дело в том, что по заданию начальства Бродский взялся рисовать огромный портрет Сталина. Для этого, чтобы «правильно разводить белила», он каждый день просил у начальства литр молока. А поскольку для портрета товарища Сталина не жалели ничего, то начальство не противилось. Это молоко ребята, само собой, выпивали… Все шло хорошо, но когда сломался деревянный подрамник и Бродский заявил, что для его склейки необходим килограмм творога, тут уже Гефтер не выдержал – упал на землю и чуть не умер со смеху. Начальство насторожилось, провело расследование и… посадило ребят на гауптвахту. Там мы с ними и встретились.

– Так-так, любопытно, а вы-то что на гауптвахте делали?

– Тоже по неосторожности попал. Когда война, то общие законы не действуют. И разбираться начальству некогда. Наша учебная рота жила в селе, а на учебу мы ходили в бывший санаторий. Четыре километра туда, четыре – обратно. Раз в неделю у роты был выходной, и она оставалась в селе. А дневальные должны были приносить обед из бывшего санатория. Делалось это так. Один человек в правой руке тащил мешок с хлебом, а левой держал тяжеленный бачок с кашей. Напарник правой рукой держал бачок, а в левой нес ведро с супом. Получалось, что на компот рук уже не хватало. Поэтому была договоренность с ротой, что дневальные будут съедать компот на месте, ведро на двоих. И вот однажды за этим процессом нас и застал политрук. Оправдываться не имело смысла. Что мы ему докажем? Покорно отправились на гауптвахту…

– Говорят, что на фронте бойцы «согревались» юмором…

– А как же. Голодные, нищие, полуживые... Но вдруг кто-нибудь расскажет анекдот, раздается сдавленный не то кашель, не то смех, и… все равно вокруг становится легче. А сейчас я уверен, что именно юмор продлевает жизнь.

– В «Кавказской пленнице» вашему товарищу Саахову пришлось существовать рядом с комедийной троицей Вицин – Моргунов – Никулин. Вы вообще как к такому «соседству» отнеслись?

– Долго не верил в успех картины, ведь быть смешным на их фоне казалось просто невозможным.

– И тем не менее вам удалось…

– Да, но сколько было мучений! Как сыграть, чтобы не нарушить жанра комедии и в то же время не быть подавленным этой троицей? Леонид Гайдай, строивший сюжет как цепочку трюков, аттракционов, буквально по минутам требовал от актера «смеховой точки». «Владимир Абрамович, не смешно», – говорил он, глядя на секундомер. Я оправдывался: «Леонид Иович, смешно должно быть в результате». – «Когда? После картины?» – «Нет, в результате логики развития сцены». Дело в том, что в этой роли мне не стоило заботиться о внешней характерности. Мою внешность приняли за данность. Поэтому следовало только правильно передать характер современного князя, каким был задуман Саахов. Где-то он добрый и наивный. Но это доброта и наив властителя, живущего и действующего по своим законам. Он без сомнений приписывал себе право заимствовать у государства все необходимое для своих личных нужд, и это было для него естественным. Вопрос собственности был для него решен при его значении. 

Всем, что есть в районе, он может распоряжаться, совершенно не задумываясь о праве. И как может быть иначе, он не понимает. Со мной часто разговаривают моими фразами из «Кавказской пленницы», ставшими крылатыми: «шляп сними», «садись пока», «белий горячий» и так далее. 

Многие из этих фраз – моя импровизация, поскольку действительно хотелось выделиться на фоне знаменитой комической тройки. И таким образом эти съемки стали для меня своеобразной закалкой в области юмора, ведь закаляться можно не только обливанием холодной водой или пробежкой по утреннему снегу.

– А как после выхода картины на экран складывались ваши отношения с жителями Кавказа?

– О, это тоже смешная история. Дело в том, что до Саахова я сыграл типичного номенклатурного гэбиста Калоева в фильме «Председатель». И тогда один мой знакомый сказал: «Знаешь что, ты на Кавказ не езди – тебя убьют». Я посмеялся. А когда сыграл Саахова, тот же знакомый мне сказал: «Теперь и на Кавказ ехать не надо – они и в Москве убьют». Как-то между репетицией и спектаклем я зашел на Черемушкинский рынок. Торопился, поэтому бодро прошел по территории рынка, совершенно позабыв, что кругом полно выходцев с Кавказа. И вижу, что собирается целая компания, идет за мной. Я думаю: «Сейчас нападут. А как защищаться? Придется авоськой бить по голове». И действительно подходят… «Ты Саахов?» – «Я», – отвечаю. И вдруг отовсюду меня стали одаривать всем, чем торговали! 
Еле ноги унес, поскольку для них товарищ Саахов стал едва ли не национальным героем.

– Но прошли годы. Как говорил ваш герой, «все, что нажито непосильным трудом…» Оглядываясь назад, сыграли вы в жизни то, что хотели сыграть?

– Трудно сказать. Были любимые спектакли и любимые фильмы. Спектаклей значительно больше… В кино, наверное, много недоиграл, ведь среди моих знаменитых киногероев зрители называют, как правило, пять. В театре были свои взлеты и, так сказать, рабочие трудности. Но всегда театр доставлял счастье… Так что, оглядываясь назад… Хотя зачем оглядываться?

Виктор Борзенко