"ПОРА ВСТАВАТЬ С КОЛЕН, ИНАЧЕ НАС ЗАТОПЧУТ!"
Последние 10 лет каждую весну мы радовались, когда на поле у деревни Уборы появлялись трактора. Они сеяли кукурузу на корм коровам и лошадям, принадлежащим Первому Московскому конному заводу. Последние 3 года трактора не появляются, поля заросли бурьяном, а мы с ужасом ждем появления бульдозеров. Поля проданы, а по плану застройки на пойменных землях Москвы-реки вырастут гигантские поселки. Застройки планируется провести по урез реки. Подходы к реке для местных жителей фактически не предусмотрены. 

Герои Салтыкова-Щедрина, ставшие бессмертными градоначальники города Глупова, были большими мечтателями. Один из них, Бородавкин, кажется, мечтал присоединить к городу Глупову Византию и почти видел ее границы. Более поздние градоначальники, уже из нашей жизни, мечтали подарить народу гигантский Дворец Советов, засадить всю страну кукурузой, вырубить виноградники, повернуть реки вспять, проект, который даже в 80-е прошлого века удалось предотвратить. Представьте себе, под давлением общественности! Но кое-какие мечтания удалось-таки осуществить. Хрущев, вернувшись из Америки, повелел осушить и наши заливные луга, чтобы засадить их кукурузой, которая годилась только на корм скоту. В результате ушло чудесное озеро, исчезли уникальные птицы... Но зато не выросли на полях дома, а на соседних, не осушенных, продолжали пастись коровы и лошади. 

Попытка спасти земли 

Сейчас, после присоединения бывших конезаводских земель к Москве, угроза застройки стала почти неотвратимой. У владельцев не останется серьезных препятствий: пойменные земли не придется выводить из сельхозоборота, как сейчас. Правила застройки в московской агломерации те же, что и в Москве. А какие сельскохозяйственные угодья могут быть в большом городе? 

Не знаю, как летописец из Салтыкова-Щедрина объяснил бы эту абсурдную идею — вынести Москву на пойменные луга, оставив селян в Московской области. Но помощь с федеральным финансированием есть, благословение на застройку получено. Но это пусть останется на совести летописца. 

Пока я ищу параллели в русской литературе и советской истории, мои более сознательные соседи по "анклаву" — жители сел Уборы, Иславского, Аксиньино, Дунино, поселков в Моженке и Николиной Горе, объединяются в инициативные группы в попытке спасти земли вокруг своих родных сел и деревень от воплощения мечты о Большой Москве.
Вот Кирилл Суворов живет в доме, построенном в селе Уборы еще его дедом. Именно память о деде, который прошел всю войну, не дает ему спокойно смотреть на то, что происходит вокруг. 

— Я, перебирая награды, нашел интересную бумагу, он ее хранил. Там четко написано, что в виде исключения как председателю колхоза и как участнику ВОВ выделить участок под строительство дома. И вот меня это как-то до глубины тронуло, потому что думаю: люди прошли войну, мы им благодарны, спасибо за то, что мы живем и радуемся жизни, так почему, раз им выделили эту землю в виде исключения, люди сегодняшние захватывают эти земли, за которые старики наши воевали? И вот мы начали заниматься всем этим. 

У Кирилла нет высшего образования, он родился в многодетной семье, работал здесь на ферме. Но, как оказывается, высшее образование не обязательно для того, чтобы стать гражданином. Он сидит в своей горнице, обложившись самыми важными для него сейчас книгами: Конституцией РФ, Водным, Земельным, Градостроительным и Лесным кодексами. 

Кирилл — ветеран гражданского движения в Уборах. С 2005 года он в переписке с прокуратурой и Росприроднадзором по поводу земель Успенского поселения, выкупленных у Первого Московского конезавода Сергеем Пугачевым, но за долги по кредиту перешедших к другому банку. Уже тогда, при постановке на кадастровый учет, было много нарушений — кадастровая палата не увидела в землях Пугачева водных объектов, не было и акта согласования границ. "У нас все уверены: просто занесли взятки и все решилось",— говорит Кирилл Суворов. 

И, возможно, именно благодаря Кириллу и другим неравнодушным, обратившимся в прокуратуру, сейчас эти земли под арестом, тяжбы продолжаются. Удалось ему отбить и один из Шереметьевских прудов, что незаконно огородили для частной рыбалки. Он добился проверки, которая установила нарушение водного законодательства. Заборы спилили. Кирилл не хочет идти в политику, становиться депутатом. Он делает то, что делает, потому что ему не все равно. 

— Даже если мы проиграем, мне не будет стыдно. Я знаю, что я пытался что-то сделать.
Людей больше всего возмущает, что решение было принято кулуарно и тайно, за спиной у местных жителей. 

Даже помещик не ставил заборов 

Эту несправедливость пытается исправить и другой ветеран борьбы за спасение земель вокруг села Иславское, коренной житель этих мест, 76-летний полковник в отставке Борис Николаевич Барыкин. Он защищает свои курганы и овраги, которые могут оказаться за высокими заборами. Сидя в своем простом щитовом доме, обложенный все теми же книгами: Конституцией РФ, Водным кодексом и сводом законов, пожилой человек с умилением мне рассказывал, что даже помещик, владевший селом Иславское, не ставил там заборов, не отгораживал курганы от народа. Сейчас любимый лозунг полковника: "Отступать некуда, вокруг Москва". 

А Москва действительно вокруг: по этому странному плану все населенные пункты, оказавшиеся на присоединенных территориях, остаются в Московской области, а все окружающие их земли становятся Москвой. Подмосковной скорой помощи, пожарной машине, милиции да и всем службам Подмосковья придется пробираться через Большую Москву на островки сел и деревень, разделенных территорией Москвы. 

Инициативные группы по спасению полей и лугов верховий Москвы-реки разношерстны. Николина Гора и академический поселок Моженка — это один состав, это интеллигенция. Горки-10 при конном заводе, село Иславское, а также Успенское и Уборы — другой, более рабоче-крестьянский. Но сейчас группы объединяются в своеобразное движение. Николина Гора, как это ни странно, становится в каком-то смысле центром. Здесь, в клубе Ранис (старейший кооператив работников науки и искусства), теперь собираются инициативщики со всей округи. На других площадках собрания запрещают, чиновники боятся политизации протеста. 

У монахини Варвары, которую все просто называют "матушка", по штату не может быть гражданской позиции. Зато у нее есть свой способ повлиять на ситуацию в селе Дунино. 

— Я здесь уже 7 лет, и мы отмаливаем это место. Письма и жалобы я не умею писать. Я прихожу, узнаю имена этих людей и молюсь за врагов. Вот что я делаю. Я прошу, чтобы Господь действовал в этих душах. Я молюсь за этих людей. Я даже их по именам помню. Это власти предержащие, от которых зависит сейчас сохранить эту рекреативную зону.
 
Мы стоим на ступенях храма в селе Дунино, рядом с домом Пришвина. Матушка Варвара рассказывает, что именно здесь 30 лет назад она впервые услышала о Боге, впервые вошла в церковь. А церковь в память о павших жителях Дунино, у которой мы стоим, уже построена благодаря ее неутомимой энергии. Как и купальня на берегу Москвы-реки, и крест в память о погибших в жесточайших боях Великой Отечественной войны. И берег, на котором сейчас стоит храм, удалось спасти от застройки в большой степени ее усилиями. А на том берегу — поля, которые переданы Москве. 

— Отобрать у людей жизнь, выдавить их — это покушение на что-то очень святое — на память, на преемственность. Люди здесь жили с XVI века, здесь похоронены их предки.
Так считает монахиня. Что говорить о словах и эмоциях других здешних жителей! Настроения здесь постепенно радикализируются. От митинга к митингу. И хотя представители инициативных групп настаивают, что они политикой не занимаются, на последнем митинге в конце апреля уже звучали вполне определенные заявления: "Пора вставать с колен, иначе нас затопчут!" Это, конечно, не бунт с вилами и топорами, но уже и не пресловутый "бунт на коленях".

Маша Слоним