ИГРОК И СТЕНОГРАФИСТКА

Достоевского не стало, когда его жене было всего 35 лет, она переживет его на 37 лет и больше не выйдет замуж. "Мне это казалось бы кощунством. Да и за кого можно идти после Достоевского, — шутила Анна Григорьевна, — разве за Толстого!".

Если бы у всех были такие жены
Все двое суток, пока шли приготовления к похоронам писателя, вдову донимали многочисленные депутации, желавшие лично выразить ей соболезнование, но Анну Григорьевну они приводили в отчаяние: "Боже, как они меня мучают! Что мне о том, "кого потеряла Россия"? Что мне в эти минуты до "России"? Вспомните, кого я потеряла? Я лишилась лучшего в мире человека, составлявшего радость, гордость и счастье моей жизни, мое солнце, мое божество! Пожалейте меня, лично меня пожалейте и не говорите мне про потерю России в эту минуту!".

При встрече с Львом Толстым зимой 1912 года вдова Достоевского восторженно скажет ему, что муж ее представлял собой идеал человека: "Он был добр, великодушен, милосерд, справедлив, бескорыстен, деликатен, сострадателен — как никто! А его прямодушие, неподкупная искренность, которая доставила ему так много врагов!". В ответ граф Толстой заметил: "Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского".

20-летняя стенографистка Анна Григорьевна Сниткина появилась в доме на углу Малой Мещанской и Столярного переулка, где квартировал знаменитый писатель, в 12-м часу дня 4 октября 1866 года. Первое впечатление от немолодого литератора оказалось тяжелым для юной девушки, она не забыла его и через полвека: "Никакими словами нельзя передать того гнетущего и жалкого впечатления, какое произвел на меня Федор Михайлович при первой нашей встрече. Он мне показался рассеянным, тяжко озабоченным, беспомощным, одиноким, раздраженным, почти больным".

Достоевский попросил стенографистку, приглашенной для работы над романом "Игрок", записать под его диктовку какой-то отрывок. Работа девушки явно не удовлетворяла маститого писателя: он возмутился пропущенной точкой и долго ворчал после того, как обнаружил эту небольшую описку. Даже при прощании, стараясь быть любезным, Федор Михайлович сморозил несуразность: "Я был рад, что мне предложили девицу-стенографа, а не мужчину. Да потому, что мужчина уж наверно бы запил, а вы, я надеюсь, не запьете". Сдержав улыбку, будущая жена сказала: "Уж я-то, наверно, не запью, в этом вы можете быть уверены".

«Мне Бог тебя вручил»
Отношения развивались быстро. 15 февраля 1867 года в Троицком Измайловском соборе в восьмом часу пополудни состоялось венчание раба Божьего Федора и рабы Божьей Анны. Прошло почти ровно десять лет с первого венчания Достоевского. 6 февраля 1857 года в убогой церкви в медвежьем углу он привел к алтарю бедную вдову с лихорадочным, во всю щеку, румянцем, а среди свидетелей был уездный учитель, который еще накануне считался женихом Исаевой. Теперь в столице великой империи среди свидетелей и шаферов были видные литераторы и ученые: Аполлон Майков, Страхов, Милюков.

"Мне Бог тебя вручил, — признался Федор Михайлович жене спустя три месяца после свадьбы, — чтобы ничего из зачатков и богатств твоей души и твоего сердца не пропало, а напротив, чтоб богато и роскошно взросло и расцвело; дал мне тебя, чтоб я свои грехи огромные тобою искупил, представив тебя Богу развитой, направленной, сохраненной, спасенной от всего, что низко и дух мертвит".

Но после медового месяца, прошедшего под аккомпанемент рецензий на "Преступление и наказание", когда супружеская чета укатила в Европу, у Достоевского участились припадки эпилепсии, он начал придираться к жене по всякому поводу и говорить ей несправедливые и обидные вещи. В частности, упрекать будто она одевается как кухарка — и это после того, что снес ее вещи в ломбард, потому что проигрался в пух и прах в рулетку. В закладе оказались даже их обручальные кольца — не на что было обедать. Анне Григорьевне, бывшей на сносях, приходилось терпеть мелочные придирки по поводу нехорошей, якобы из-за шоколада, кожи лица и требования мужа носить вуаль.

Достоевский впервые познал отцовство на 47-м году жизни и оказался восторженным отцом крошки Сонечки. Несмотря на горячую любовь к дочери, послеродовую болезнь жены, усиливающиеся припадки (женевский климат усугублял его падучую) и кропотливую работу над романом, Достоевский продолжал играть. И проигрывать все вчистую. Соне не было еще и месяца, как он отправился играть в рулетку в Саксон-ле-Бен. И сразу же просадил все деньги. В то же время все вещи уже были заложены, акушерка, сиделка, квартирная хозяйка и купцы-закладчики ждали срочных выплат, не было средств, чтобы вызвать доктора и купить лекарства для Анны.

Кающийся грешник
"Прости, Аня, прости, милая! Ведь я как ни гадок, как ни подл, а ведь я люблю вас обеих, тебя и Соню (вторую тебя) больше всего на свете. Я без вас обеих жить не могу… Ноги твои целую, прости своего беспутного", — писал кающийся грешник. И на другой день проиграл деньги, вырученные за кольцо.

Из-за отсутствия средств семья Достоевских, как ни хотела, не смогла перебраться в маленький городок Веве на правом берегу Женевского озера, где нет холодных ветров. Ежедневно мать, по настоятельному совету доктора, вывозила крошку в парк. Там их дочурка простудилась от неожиданно налетевшего ветра. 12 мая трехмесячная Сонечка скончалась. Людмила Сараскина свидетельствует: "Это было страшное, невыразимое горе, не сравнимое ни с проигрышами, ни с безденежьем, ни с угрозой долговой тюрьмы".

"Когда я своим смешным голосом пел ей песни, она любила их слушать, она не плакала и не морщилась, когда я ее целовал; она останавливалась плакать, когда я подходил, — писал безутешный отец Майкову, крестному покойной малышки. — И вот теперь мне говорят в утешение, что у меня будут еще дети. А Соня где? Где эта маленькая личность, за которую я, смело говорю, крестную муку приму, только чтоб она была жива?". Это был самый страшный удар в жизни бывшего катержника и человека, который вообще много пережил.

"Швейцария повернулась к ним черствой и бессердечной стороной: они не могли забыть, как соседи, зная об их тяжкой утрате, прислали просить, чтобы Анна Григорьевна не плакала так громко, ибо это действует им на нервы", — отмечает Сараскина. Нелюбовь к швейцарцам Достоевского крепла день ото дня: "На иностранца смотрят здесь как на доходную статью; все их помышления о том, как бы обманывать и грабить".

Нет, далеко не безоблачной была жизнь четы Достоевских. Но ни пошлый быт, ни величайшие трагедии, ни еще трое детей, ни ранняя смерть сына Алексея, ни нужда, ни болезненные припадки Федора Михайловича, ни его страсть к игре — словом, ничто на свете не убило их любовь друг к другу. Редкий, редчайший случай и тогда, и в наше время.
|
Игорь Буккер