Александр КАМЕНСКИЙ, доктор исторических наук: НАМ НУЖНО НЕ ОГЛЯДЫВАТЬСЯ НА ПРОШЛОЕ, А ЗАНОВО СТРОИТЬ СЕГОДНЯШНЮЮ ЖИЗНЬ

— Александр Борисович, мне кажется, что-то странное творится сейчас в России с восприятием прошлого. Всплывают воспоминания об одних эпохах, «забываются» другие. Кто-то явно хочет вернуться туда, где «все было хорошо» — в «брежневское благоденствие» или к «традиционным ценностям». Попытка сказать «там тоже не все было просто» наталкивается на эмоции — не трогайте, не очерняйте, руки прочь. Что происходит?
— Можно смотреть на проблему уже, а можно шире. С одной стороны, Россия на рубеже 80-90-х пережила тектонический сдвиг. Он сильно подействовал на сознание людей, в частности, на формирование механизмов представления о прошлом. С другой, перемены происходят не только в России. Мы все, человечество в целом, переживаем переход от одной большой, долгой исторической эпохи к другой. Это завершение эпохи, которая восходит к Просвещению. Меняется отношение к очень многим базовым вещам. В том числе и восприятие прошлого, которое, как и историческая наука, сформировалось именно в это время.
Люди устали от «негатива»
— Давайте возьмем российский аспект. Знакомый рассказывал: нашел архивную информацию о репрессированной родне — а в семье говорят: «Не хотим про это слушать».
— В конце восьмидесятых — начале девяностых было ощущение, что нужно сказать всю правду о прошлом и без этого нельзя двигаться вперед. Отчасти это было справедливо. И правда была в значительной степени произнесена. Но ее количество было таково, что определенная часть людей от этого устала. Морально устала от «негатива». Им не хочется это больше слышать. В принципе, это нормальная реакция. Реакция человека, который боится — чаще инстинктивно, чем сознательно, что это может его травмировать, разрушить привычное восприятие мира.
— Мы все больше встраиваемся в современные мировые процессы. Но есть и другая тенденция — мне кажется, она идет с самого верха — жить вне этого мира, убежать в прошлое. Значит ли это, что верхушка тоже травмирована?
— Ни я, ни кто либо другой не может проникнуть в головы людей, находящихся у власти. Надеюсь, они хорошо понимают, что Россия не может отгородиться от окружающего мира. Иначе мы вновь окажемся аутсайдером мирового исторического процесса, причем на сей раз, вероятно, уже навсегда. С другой стороны, есть внутренняя политика. Чтобы ее проводить, власть нуждается в социальной опоре. Отсутствие социальной опоры — одна из причин многих неудач 1990-х. Но для ее формирования уже более десяти лет назад был избран, как мне кажется, не вполне адекватный путь.
Какие-то национальные особенности уходят в прошлое, но это объективный процесс. Его нельзя остановить
— В чем его неадекватность?
— По-видимому, существовало мнение, что, чтобы завоевать поддержку широких слоев населения, нужно потакать традиционалистским настроениям, играть на национальных и патриотических чувствах, критиковать демократию и либерализм. То есть от лица власти говорить то, что понятно и привычно большинству. Для того чтобы общество мобилизовать, объединить вокруг власти, необходим общий враг. И его вновь реконструировали в виде Америки и вообще Запада, потому что, опять же, это привычно.
Испуг власти
— В декабре была какая-то гордость: смотрите, кто у нас вышел на улицы. Это не те, кто громит витрины, они хотят диалога. И при этом против них вдруг поднялась мощная волна — схватить, наказать. Непонятна сила реакции.
— Наверное, это проявление испуга власти перед этим протестом. И, безусловно, непонимание, что с этим делать. И власть можно понять: она так старалась угодить большинству, и вдруг оказалось, что есть немало людей, которые хотят совсем другого и говорят на другом языке. К сожалению, за этим и не вполне неадекватное восприятие реальности.
— Возьмем Великую отечественную. Есть личное ощущение истории — праздник «со слезами на глазах». У всех в семье были фронтовики. А сейчас они ушли, и праздник стал декоративно-бюрократическим. Художественная, яркая сторона куда-то уходит.
— Да, я и сам как-то поймал себя на том, что мне стало скучно смотреть бесчисленные военные сериалы. Потому что это уже не про войну. Это боевики или приключенческие фильмы на материале войны. И с одной стороны, это обидно. А с другой, с учетом того, что с момента окончания войны прошло почти 70 лет, наверное, естественно. Власть же пытается найти в относительно недавнем прошлом хотя бы что-то, что носит позитивный характер — и на этом строить национальную мифологию. И с этой точки зрения Великая Отечественная война подходит лучше всего.
Порок нынешнего подхода видится в том, что с понятием патриотизма у нас до сих пор связано исключительно то, что имеет отношение к войне, к армии. Если говорят о воспитании патриотизма у школьников, это значит, что их будут обучать разбирать автомат Калашникова. Само понятие патриотизма крайне милитаризировано. Это, на мой взгляд, большая ошибка.
— Как можно изменить ситуацию с патриотизмом?
— Фундамент, на котором можно формировать современный российский патриотизм, должен быть гораздо шире. Он, безусловно, должен включать нашу великую литературу, культуру — то, чем есть все основания гордиться. Но даже если мы будем рассказывать о «черных», трагических страницах нашей истории и при этом показывать, как народ их преодолевал, то и в этом тоже очень большой потенциал воспитания патриотических чувств. Это то, чем тоже можно гордиться. Американцы, к примеру, стыдятся того, что в США существовало рабство и гордятся тем, что в конце концов оно было отменено. Думаю, что и мы могли бы также думать о крепостном праве.
Извлечь уроки из прошлого
— Мы снова «потеряли Россию»? Только тогда восстанавливали время до 1917-го, а сейчас — сталинскую или брежневскую эпоху, «потеряв» Горбачева.
— В прошлое в принципе невозможно вернуться, хотя бы потому, что люди несколько десятилетий советской власти — хорошо это или плохо — изменили людей. Не говоря уже о том, что мир 21-го века, в котором мы живем — это другой мир. Для общества современного типа, которым мы до сих пор не стали, характерна ориентированность на будущее, а не на прошлое. Западное общество не отрицает прошлое, не перечеркивает, не забывает, оно его осмысливает и пытается усвоить как урок. Но при этом человек, сознающий себя личностью, не ощущает прошлого в виде оков на ногах, заставляющих его повторять судьбу своих предков. Нам нужно смотреть вперед и создавать новую страну. И если мы хотим жить не хуже других, нам нужно не оглядываться на прошлое, а заново строить сегодняшнюю жизнь.
— Говорят, что у нас есть изъян — не было Ренессанса. Или вообще, монголо-татарское иго было, до сих пор мешает.
— Хорошо. У нас не было Ренессанса. А у финнов был Ренессанс?
— Действительно, это европейская нация с очень архаичными корнями.
— Но они, тем не менее, сумели создать современное общество с высоким уровнем жизни и социального обеспечения. Невозможно сбросить прошлое сразу, как ящерица сбрасывает кожу.
— Подводя итог — надо нам избавляться от мнения, что в нашем прошлом есть червоточина?
— Это не совсем так. Мы должны сознавать все трагические стороны своей истории. Прошлое нужно осмысливать. Все, что в нем было. Но осмысливая, мы должны пытаться извлечь из него уроки, а не застревать в ощущении ущербности.

Виктория Мусвик