НЕ ПОЗВОЛИМ МАЛЕНЬКИМ ОТКАЗНИКАМ МУЧИТЬСЯ
Одно из последних сообщений на сайте благотворительной организации «Волонтеры в помощь детям-сиротам» (otkazniki.ru) было таким: «В тутаевскую больницу Ярославской области очень нужны два карниза и шторки. Сейчас в палате очень жарко, детки потеют и лежат весь день мокрые как мышки. Возраст — год и полтора».

За семь лет жизни фонда таких объявлений накопились тысячи. Тысячи дел, которые безотлагательно решались, потому что рассчитывать, что государство быстро включится и пришлет очередным «тутаевским малышам» шторки, не стоит. А позволить маленьким отказникам тихо мучиться от жары в больничной палате, где они порой живут месяцами, ожидая перевода в дом ребенка, абсолютно недопустимо.

Елена Альшанская, президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», живет с мобильником в руках. Ее нынешняя жизнь — логическое продолжение одного эпизода (так бывает, эпизод меняет судьбу). Она лежала с маленькой дочерью в больнице, там же увидела, как живут в стационаре маленькие отказники. Никому абсолютно не нужные.

— Вы семь лет занимаетесь проблемой сиротства. Что-то меняется?
— Меняется ситуация с детьми-отказниками, причем на глазах, и это удивительно. Изменилось главное — начался системный сдвиг на семейное устройство. Больше детей стали брать в семьи. Одновременно увеличились в разных регионах размеры выплат приемным родителям.

Но по-прежнему туго идет понимание того, что для ребенка, оставшегося без родителей, нужно искать срочно замещающую семью, пусть и временную. У нас же его, скорее всего, отправят в закрытую систему — интернат или детский дом, это отработанный алгоритм. У нас почему-то к этому относятся крайне негативно: мол, как это, «берут в семью не навсегда». Но ситуация, когда ребенок может временно находиться в семье, значительно менее травматична, нежели его временное пребывание в интернате. Это понимают во всем мире, но не у нас.

— Неужели вы искренне считаете, что в нашей стране можно обойтись без детских домов и домов ребенка?
— Конечно. В стране есть регионы, которые очень близко к этой ситуации подошли. Это, например, Пермский край, в котором сейчас нет домов ребенка, потому что детей разбирают. Это очень здорово, потому что личность в основном формируется до 5 лет, и попадание в этом возрасте в детский дом катастрофично. Есть некоторые учреждения, которые сумели определить в семьи детей даже с тяжелыми отклонениями в развитии. Например, в Смоленской области. То есть и внутри нашей системы это возможно, если поменять ориентиры.

— А вы не преувеличиваете масштаб катастрофы?
— Мы сначала сами не понимали, почему создается ощущение катастрофы. Сначала просто картинка переворачивает сознание. Я в больнице попала в палату к младенцам к моменту кормления. И вот лежат в палате десять детишек, голодные, и не плачут. Тишина мертвая. Сестра вкладывает им бутылочку, и они со взглядом солдата молча хватают эту бутылочку и быстро-быстро начинают сосать. Они уже в пять месяцев понимают, что если не успеть, останешься голодным. Для меня самым страшным опытом стали эти молчащие дети.

— Выходит некий парадокс. У нас в последние годы вроде бы активно помогают детдомам материально — их заваливают аппаратурой, игрушками, но на качество жизни детей это особо не влияет.
— Это желание «накормить» пришло из 90-х, когда и вправду было туго. Сейчас детские дома очень неплохо финансируются. В Москве, например, содержание одного ребенка в коррекционном учреждении обходится в 100 тысяч рублей в месяц. Естественно, сюда входит оплата персонала, и все равно это огромные деньги.

— Послушайте, но если есть такой бюджет на одного ребенка, то в идеале его на такие деньги должны реабилитировать по максимуму.
— Да можно хоть миллион вбухать — это все равно не слишком эффективно. Потому что ребенок живет в закрытом учреждении. Персонал работает сутки через трое. При таком конвейере никакой эффективной реабилитации быть не может. Вообще ребенок не должен жить в учреждении, оно не для жизни, оно для получения услуг. Если бы там работали реабилитологи и педагоги, а ребенок жил бы в семье, а туда бы ходил на занятия — это было бы адекватно. А в нынешней форме — это бессмысленно. Это не мои голословные утверждения. Так считает и масса ученых. Я наблюдала сама, как привозили ребенка из семьи, откуда его забрали, потому что родители были глубокие алкоголики, и как в течение нескольких месяцев в больнице он деградировал. Ребенок из нормального, веселого, подвижного превращается в молчуна, который не идет на контакт, играть разучился.

— А потом эти дети пополняют контингент психоневрологических интернатов?
— Зачастую это именно так и происходит. Дети на самом деле в результате хронической депрессии начинают отставать в развитии. А если и с поведением не все в порядке, то таких детей часто выпихивают из детского дома — направляют в коррекционную школу, откуда прямая дорога в дом престарелых. И объясняется это тем, что эти дети не способны жить самостоятельно. Объективно это иногда именно так и случается, потому что самостоятельно жить — это опыт. А если у ребенка никогда такого опыта не было?

— Несколько лет назад обсуждалась идея о том, чтобы установить в городах так называемые «беби-боксы» — специальные приспособления для детей, которых хотят оставить. Это такие устройства, в которые можно положить ребенка, незаметно уйти, а его практически сразу, так как люлька оборудована сигнализацией, будут забирать социальные службы. Я прочитала, что вы против «беби-боксов». Почему?
— Смысл «беби-бокса» в том, чтобы сделать отказ от ребенка максимально комфортным и анонимным. Но сначала нужно сделать все возможное, чтобы отказа не было, и уже потом, как последнюю меру, устанавливать эти приспособления. Нужно заходить с другого конца.

Изъян этой идеи, на мой взгляд, еще и в том, что у женщины рядом в эту минуту нет того, кто мог бы с ней поговорить о ее решении и, быть может, после разговора изменить его. У нас проблема социального сиротства состоит в том, что профилактическая работа отказов не ведется. У нас разве знает мама, попавшая в кризисную ситуацию, где получить помощь? От детей зачастую отказываются из-за внутренней паники, невозможности понять, есть ли вообще ресурсы вырастить ребенка. Но наш опыт показывает, что даже временное жилье на месяц-другой дает маме шанс как-то обустроить и понять свое будущее. Этот рынок услуг должен существовать. Первый этап — консультация, разговор с психологом. Второй — материальная, жилищная поддержка. Самая сегодня большая проблема — жилье. Женщине бывает буквально некуда податься со своим ребенком.

В основном отказываются от вторых и третьих детей. Это уже не эмоциональное решение, а рассудочная уверенность, что еще одного ребенка семья не потянет. Надо выстроить их защиту и поддержку, а потом — «беби-боксы».

— Ваш фонд организовал срочный выезд психолога к женщине, которая решила отказаться от ребенка. Это эффективный метод?
— Мы сделали это на условии, что мы не навязываем женщине этот разговор, а предлагаем. Наши психологи прошли обучение на курсе перинатальной психологии. Отказ от материнства, надо заметить, в обществе существовал всегда, независимо от его благополучия. Скажу честно, чаще всего удается отговорить тех мам, которые на самом деле готовы и хотят остаться с ребенком. Они не заблокированы. Но когда мы видим, что мама абсолютно лишена материнских чувств к ребенку, не готова о нем заботиться, то мы и не настаиваем, это плохо кончится: цена — жизнь ребенка. Зачем это нужно? Основная масса мам отказываются от детей не потому, что его не хотят, а потому, что считают, что у них нет никаких возможностей его вырастить. Их нужно не уговаривать, а показать, что эти возможности есть.

— Вы создали для матерей, попавших в кризисную ситуацию, приют — «Теплый дом». Это тоже вклад благотворителей?
— Да, есть человек, который его оплачивает. Это семь отдельных комнат для семи мам с малышами. У нас есть вообще мечта. Мы, конечно, хотели бы иметь свой приют, который мы бы не арендовали, потому что это всегда очень уязвимо. Ищем благотворителей, которые помогли бы построиться в Подмосковье. Мы сделали «Теплый дом» и понимаем, что потребность в таких приютах не иссякнет еще очень долго.

— Вам удалось за эти годы добиться, чтобы в некоторые больницы добавили ставки на персонал для отказников, это так?
— Да, в Московской области это сделали. Мы добились, что внесли поправки в закон о дополнительном обеспечении детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, находящихся в медучреждениях. Добавили ставки психологов и воспитателей. Правда, не везде эти ставки заполнены, но все же это заработало. Ментально стало всё меняться. Безусловно, еще и пошли деньги на памперсы и детское питание… Теперь хотя бы на это средства не надо собирать.

— Появился ли у вас за эти годы опыт, который вы могли бы уложить в одну фразу?
— Это не опыт, это скорее убежденность: всегда есть люди, которые могут оказать тебе помощь либо принять ее от тебя. Если мы будем с этим внутренним законом жить, то всё получится.

Наталья Чернова