Николай СЛУЧЕВСКИЙ, правнук Петра СТОЛЫПИНА: В РОССИИ ГЛАВНОЕ – ПРОИЗВОДИТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ НА ЧИНОВНИКОВ

Наследник двух именитых дворянских родов, Столыпиных и Случевских, носитель почти отжившего, правильно-литературного русского языка и обладатель паспорта гражданина США. Вот уже год, как Николай Случевский обосновался в России и строит планы по возрождению исторической родины, удивляя всех белоэмигрантских родственников. Он рассказал о своей встрече с Россией и задуманном проекте "Столыпинский центр регионального развития".

"Белая мафия"

— Николай Владимирович, как и зачем вы оказались в России?
— Вообще, можно спросить, как и зачем мой род оказался в Америке. Мой дед по отцу, Николай Случевский, был главным строителем Мурманска, за что его, конечно, расстреляли в 1920 году в Петропавловской крепости. Папа отступал с армией из Царского села и покинул Россию в том же 1920-м, отплыв из Севастополя. Ему исполнилось тогда 5 лет. Бабушка по маме была старшей дочкой Петра Столыпина — понятно, что оставила родину не по своей воле. Родители познакомились и обвенчались в Австрии, ну а я появился на свет в 1953 году в США, так уж получилось.
— И после 90-х задумали побег на родину?
Я, возможно, не думал бы о России, если бы родина сама не постучалась в двери. Совершенно случайно — через посредство ученого, занимающегося творчеством Случевского,— я узнал, что у меня есть родственники в Петербурге. Началась переписка и ежегодные "семейные" встречи в России в кругу Случевских — круг, кстати, ширится очень быстро: у вас под боком, уверяю, уже выросла целая "белая мафия". И из этих встреч, общения, российских знакомств в 2008 году родилось то, что теперь превратилось в "Столыпинский центр регионального развития" — некоммерческую организацию, которая должна способствовать развитию фермерства в России.
— То есть идея продолжить аграрную политику прадеда появилась у вас в 2008-м, а на стадию реальных проектов, как я понимаю, вы выходите только сейчас. Отчего такая неспешность?
— Наивность подвела, и три с половиной года я блуждал в пустыне, то есть по кабинетам чиновников. Я был идеалистом, потому что моя родословная с самого начала открыла мне все двери — и в министерствах, и в профильных ведомствах. Теперь-то я понимаю, что был чем-то вроде обезьянки в зоопарке: приехал потомок, надо поздороваться. Но первое время пытался продвигать свои идеи, приходил с бизнес-планами... Чиновники мне поддакивали, а через две-три встречи пропадали. Я ломал голову: в чем проблема? А потом осознал: на всех моих проектах — черная метка: я постоянно рекламировал свои идеи, говоря о "социальном развитии". Меня спрашивают: в чем плюс вашего фермерского проекта? Я отвечаю: социальное развитие. В чем особенность? — Социальное развитие. Но в России стоит только связать проект с "социальным развитием" — все пропало, ты все погубил. Потому что это скучное дело никого не интересует по-настоящему; социальное развитие в умах большинства чиновников — либо пиар, либо распил, а к таким тонким материям сторонних людей не пускают. В серьезном разговоре эта тема попросту непопулярна. Я не сразу сориентировался, на каком языке с кем разговаривать.
— Теперь ориентируетесь?
— Вообще я по образованию инженер, поэтому знаю, что дом нужно строить снизу вверх: сначала фундамент, потом крыша. Так вот в России правила обратные. Сначала крыша. То есть, чтобы тебя услышали, совсем необязательно иметь хорошую идею, главное — иметь финансовый механизм и огромные деньги. Нужно создать крупный инвестиционный и земельный фонд: причем, когда мы говорим о крупном фонде в Европе, в его активе может быть 1500 га земли, а когда идет речь об аналогичном фонде в России — отсчет начинается со 100 тысяч гектаров. У нас гигантомания. Одна из первостепенных задач инвестиционного фонда — производить впечатление на чиновников. Он должен быть надежным укрытием для маленьких фермеров, с которыми работает, чтобы местные рейдеры боялись их трогать. Поэтому главное — он должен быть большим, даже больше, чем необходимо, исходя из всех бизнес-схем.

Крупный "феодал"

— Какие деньги сегодня производят впечатление на российского собеседника?
— Каждый региональный фонд должен иметь в активе не меньше 100 млн долларов. Сейчас, на первые три года, нам достаточно одного фонда. Потом придется расти.
— Правильно ли я понимаю, что вы хотите стать крупным "феодалом": через инвестиционный фонд скупить побольше земли, раздать ее в аренду фермерам и научить их правильному капитализму — в обход российской власти?
— Интересно звучит и неплохой, кстати. Правда, не совсем мой. Наш Центр регионального развития все-таки некоммерческий проект, его смысл в том, чтобы свести друг с другом заинтересованные силы: инвесторов, фермеров, местную власть — и предложить им внятный проект взаимовыгодного сотрудничества. То есть мы работаем по преимуществу как консультационный орган. Это, впрочем, не исключает того, что я буду вкладывать деньги в конкретный проект как инвестор, работать с инвестиционным фондом и тоже иметь свою прибыль. Однако не забывайте, что в первые 2-3 года инвесторами все равно могут быть только российские компании. Они, кстати, быстро нашлись, но, простите, не буду называть конкретные фирмы, пока не начнем работу над пилотными проектами — это осенью произойдет. Мы собираемся заняться селами нечерноземных областей, которые не очень привлекательны для власти и "умных денег". Идея в том, чтобы преобразовать несколько деревень в окрестностях крупного города в агрокластер: наладить местное производство, местную переработку, местное хранение и, таким образом, стимулировать местный рынок. Излишки продукции, пожалуйста, будем отсылать в Москву, но не все же. Логика в том, что люди из области, производящей молоко, не должны отправлять его в соседнюю область для переработки, чтобы потом то же молоко пить из пакетов. Это страшно увеличивает издержки.
— Вы часто говорите "мы", а на руководящих должностях в вашем центре значатся люди с дворянскими фамилиями — Войцеховский, Родзянко. Совпадение или белые наступают?
— Я же признался, что у нас здесь "белая мафия". Шутка, конечно, но Войцеховский и Родзянко — действительно потомки своих знаменитых предков. Однако не думайте, что у меня команда только из "своих" состоит. Это, в конце концов, было бы даже рискованно: на нас смотрят двусмысленно. Российская власть только говорит, что хочет восстановить историческую память, а на самом деле это последнее, что она хочет сделать. Настороженность, правда, взаимная. Например, мои родственники в Америке не очень понимают, зачем я сюда отправился. Для них российская власть — все равно советская, и сейчас даже более советская, чем несколько лет назад. Единственный, кто всегда поддерживал меня в авантюрном плане вернуться в Россию,— это моя любимая тетя, княгиня Волконская. Она даже мне поручение дала: восстановить свою усадьбу Суханово.

Народные дома —общедеревенского пользования

— Как власть на вас смотрит, понятно. А как народ? Вы ведь уже бывали в российских деревнях?
— Там, кстати, все проще: в сельских жителях нет помпезности. Если перед тобой настоящий сельчанин, вы моментально переходите на ты, а я это очень люблю. Конечно, деревенские — народ консервативный, и просто так ты к ним в душу не влезешь, нужно искать переговорщиков через тот же Союз фермеров. Это, кстати, важная часть нашей задумки — работать с населением, создавать инициативные группы местных жителей, единицы самоуправления. Ведь просто потому, что у кого-то появится свое хозяйство, он фермером не станет. Кроме того, русское село с учетом нашего климата живет сельским хозяйством 4-5 месяцев в году. А что делать все остальное время? Мой прадед в 1899 году придумал строить Народные дома — помещения общедеревенского пользования, где кто-то мог открыть свою мастерскую, рукодельный кружок, школу для молодежи, где шли встречи за самоваром. Что-то подобное нужно сделать и мне — нужно создать почву для вызревания на селе гражданского общества, особые центры развития. Вкладывать деньги в людей.
— Скажите, зачем вам такая благотворительность?
— Почему благотворительность? Вот и чиновникам не получается объяснить, что вкладывать в людей — выгодно. Вообще весь капитализм строится на развитии рынков. А рынки — это покупатели, то есть люди. В российских селах народ спивается, потому что чувствует себя лишним. Вообще удивительно, как логика жизни за счет нефти и газа распространяется на все отрасли народного хозяйства. Казалось бы, сельское хозяйство — вот уж сфера, где без людей не обойтись. Однако Россия и здесь нашла лазейку: ставка делается на мегафермы, выращивание кормового зерна на экспорт — все, что требует минимального количества кадров и дает быструю прибыль. Получается удивительная вещь: страна — в лидерах рынка по экспорту зерна, а села вымирают. Потому что глобальная, экспортная, виртуальная Россия, где что-то добывается, чтобы тут же продать, совсем не совпадает с реальной, народной Россией, где что-то добывается, чтобы есть и пить. Это не только в России так, это много где происходит. Но нужно хотя бы чувствовать, что это неправильно, а мне иногда кажется, что здесь такого чувства просто нет. Не думайте, что я прожектер и романтик: я действительно считаю, что на социальном развитии сел и на стимулировании местных рынков со временем можно будет делать деньги. Я тоже надеюсь на прибыль.

Сейчас я стараюсь поменьше говорить о ценностях и побольше о конкретных бизнес-проектах: дела ведь убеждают лучше слов, так? И, оглядываясь назад, думаю, что прадеда бы такой подход вполне устроил.

Беседовала Ольга Филина