СХВАТКА МЕЖДУ АБСУРДОМ И ЗДРАВЫМ СМЫСЛОМ 

«На всякого мудреца довольно простоты» — новый спектакль Театра на Таганке в постановке Владимира Мирзоева. Как режиссер-парадоксалист прочел хрестоматийную пьесу, первые зрители смогут судить 20 сентября. Накануне премьеры Владимир Мирзоев побеседовал с корреспондентом. 

В отечестве мало что меняется 

— Вы впервые обращаетесь к Островскому. Почему он стал вам интересен именно сейчас?
— Пьесы Островского и 30, и 20 лет назад были для меня сильным магнитом. Крутился в голове замысел апокалипсической «Грозы», «Доходного места». Но никто из директоров и худруков не выказал особого энтузиазма. Вероятно, потому, что Островский на московской сцене — не новость, не сюрприз, «Малым театром» пропах, как старой шубой и нафталином. Конечно, это досадная ошибка с их стороны. Островский — острейший. Он весь про наши комплексы, заблуждения, страсти. Причем не сиюминутные, а вечные. Он исследует тень, что искушает русского человека из поколения в поколение. Тень эта кажется вирусом, но она встроена в код нашей цивилизации — то ли с ордынских времен, то ли со времен Киевской Руси. Поэтому в отечестве мало что меняется. 

— «На всякого мудреца довольно простоты» — одна из самых актуальных пьес классика. Как думаете, остались ли проблемы, описанные Островским? Важна ли для вас атмосфера определенной эпохи?
— Островский, как и Чехов, работает с архетипами русского космоса, поэтому нет смысла его модернизировать или, напротив, делать из его пьесы «честное ретро». Пространство Островского — это «всегда в России». Через его героев с нами говорит национальная Психея. 

Общество чудовищно травмировано 

— Что надо изменить в сознании людей, в устройстве общества, чтобы ситуации казались комическим курьезом, а не «зеркалом жизни»?
— Боюсь, что стать «комическим курьезом» героям и сюжетам Островского не грозит. По крайней мере в ближайшие сто лет. Наше общество чудовищно травмировано — большевизмом, ГУЛАГом, гражданскими войнами, беззаконием и насилием. Культура всегда отчаянно сопротивлялась и продолжает сопротивляться этому мраку. Строго говоря, культура давно живет в модерне и сейчас решительно переходит в постмодерн. Для отсталого, больного общества это пугающий факт. Хотя тут не пугаться нужно, а радоваться. Наша культура творит высокие образцы, несмотря на чудовищные утраты. 

— Островский — прежде всего культура слова, яркого языка. Стараетесь ли вы примирить «картинку» со словом, чтобы увлечь спектаклем молодежь?
— Конечно, старались. Хотя в нашем случае это не попытка заигрывать с молодежной аудиторией. Просто я не люблю театр, лишенный визуальной культуры. 

— Как вас встретили на Таганке? Вы — один из первых режиссеров, работающий в этом театре после ухода Любимова.
— После ухода Юрия Петровича театр выпустил несколько спектаклей, на Таганке поработали режиссерами Кшиштоф Занусси, Паоло Ланди, Сергей Федотов, Рената Сатириади. Так что нельзя сказать, что я на «новенького». Встретили меня нормально. Кто-то из актеров отказался отправиться со мной в плаванье, кто-то взялся за работу, засучив рукава. Всё, как всегда и везде. На мой вкус, труппа на Таганке достаточно гибкая, не сонная, не избалованная. Конечно, у нее есть свой характер, но он не чужд духу товарищества. Это очень важно, потому что для меня правильный актер — это соавтор спектакля. Ни в коем случае не «материал», не «пластилин».
 
— В контексте каких впечатлений проходили репетиции? Влияет ли на ваш замысел происходящее за пределами театра?
— Рифмы существуют, их много — долго перечислять. Скажу только, что схватка между абсурдом и здравым смыслом, которую мы ежедневно наблюдаем, войдя в интернет или включив радио, имеет к нашему спектаклю прямое отношение. 

— А Островский меняет ваше отношение к жизни?
— Погружение в гениальный текст, несомненно, окрыляет, обнадеживает. Думаешь так: если гармония в принципе возможна, значит, стоит за нее побороться в первой реальности.

Елена Губайдулина