Александр КАЛЯГИН, артист: В ДЕТСТВЕ МАМА РАЗЫСКИВАЛА МЕНЯ С МИЛИЦИОНЕРОМ
Театр Et Cetera под руководством Александра Калягина отмечает свое 20-летие. Накануне праздника артист дал нам интервью, в котором вспоминал, с чего началось его увлечение театром, сетовал, что проблемы театрального сообщества не изменились с дореволюционных времен.

Упивался придуманным горем

– Александр Александрович, интересный у вас сейчас период. Недавно отгремел ваш личный юбилей, который вы отметили удивительным цирковым шоу, сделав настоящий подарок своим друзьям. А теперь подоспел и юбилей театра Et Cetera. Что для вас вообще юбилеи, как вы к ним относитесь?

– 20-летие театра – это еще не юбилей. Это просто очередной день рождения. И отмечать его как юбилей было бы странно, надо работать, ставить спектакли, а все торжества – это так, околотеатральная игра. Поэтому в этих торжествах я и участвовать не хочу… Я вообще не люблю юбилеи. Мой личный юбилей состоялся лишь потому, что Давид Смелянский меня уговорил – я все время сомневался.

– А почему?

– Не люблю, когда день рождения превращают в публичную акцию. Это должна быть очень личная история. День рождения касается памяти моих родителей. Если бы они были живы, то сидели бы рядом со мной. Это касается моих детей. Это касается моей семьи. Вот и всё.

– Ваши зрители и ваши поклонники – это тоже в каком-то смысле семья. И вам ведь удалось своим личным юбилеем создать для них праздник – выступили в роли грустного клоуна…

– Это получилось отчасти неожиданно даже для меня. Мы однажды сидели с Давидом и Семеном Альтовым, зашел разговор о грядущем юбилее, и я стал отмахиваться от его проведения. Но они вспомнили, что первым моим увлечением был цирк. И решили за это уцепиться: «О, цирк!»

Я ведь пятилетним мальчишкой обожал цирк, прятался там от мамы, убегал. А потом прогуливал уроки музыки. И мама вынуждена была отменять свои лекции и разыскивать меня с милиционером, а я приседал между рядами, чтобы они не нашли. Бедная мама! Я доставил ей много хлопот. Например, она спрашивала: «Аличка, ты занимаешься?» Я нагло врал в ответ. Однажды она заподозрила неладное, устроила проверку, оставив в футляре бумажку, которая обязательно должна была выпасть, если бы я достал скрипку. Мать плакала, слушая, как вдохновенно я лгу. Очевидно, ложь – сестра лицедейства... Другой стал бы оправдываться, извиняться, просить прощения, а я после очередной ссоры побежал в цирк.

– Однажды вы рассказывали, что в детстве приходили на угол Мясницкой – покупали дешевую колбасу, а далее с этим бутербродом шли к памятнику Грибоедова и ели его, обливаясь горькими слезами…

– Да, да, было. Мимо шли прохожие, косились на меня и спрашивали: «Тебя кто-то обидел?» Но я лишь качал головой и еще сильнее рыдал и упивался придуманным горем.

До революции тоже бились, чтобы артисту легче жилось!

– Все годы, что вы руководите Союзом театральных деятелей, вы смело критикуете чиновников. Но если проанализировать ваши резолюции и открытые письма, то печальная картина получается: из года в год театральное сообщество пытается решить одни и те же проблемы…

– Жалко, у меня нет под рукой книги, мы сделали репринтное издание материалов первого съезда Российского театрального общества. Он проходил до революции еще под императорским покровительством. Открываешь любую страницу и начинаешь читать, боже, так они тоже, наши благородные предшественники, бились за то, чтобы русскому артисту легче жилось! А еще боролись за развитие театрального дела в России и называли это главной целью своей деятельности. Собственно говоря, этим принципам мы следуем и сегодня.

– А в таком случае руки не опускаются, если веками ничего не меняется?

– Руки должны опуститься, по идее. Но не опускаются хотя бы потому, что я вижу результат нашей деятельности в союзе. Например, у нас в Звенигороде ежегодно проходит Международная театральная школа. Сюда приезжают ребята из 35 стран. Месяц живут за наш счет на полном пансионе и учатся мастерству. Успевают выпустить четыре спектакля и с успехом показывают их зрителям.

В Звенигород приезжают Додин, Гинкас, Женовач, ведущие актеры. Здесь Смелянский, Швыдкой и многие другие светлые умы читают лекции. Сейчас много программ, адресованных молодежи, много грантов, выделяемых на спектакли, мы проводим лаборатории, мастер-классы, ну и так далее. Делается много, хотелось бы больше? Конечно. Слава богу, что государство нам дает грант размером в 150 миллионов рублей на наши творческие программы. Правда, он вот уже шесть лет никак не индексируется – про индексацию чиновники словно «забыли». Но мы и 150 миллионам рады. Хотя для театра это капля в море, да еще и на просторах такой огромной страны.

– Вы никогда не стесняетесь в критических оценках. А скажите откровенно – чиновники вас слышат?

– Слышат. Хотя по-прежнему я не понимаю, почему, когда принимается какой-нибудь важный закон в сфере культуры, никто не советуется с СТД. У нас много экспертов, которые знают ситуацию, что называется, изнутри, понимают, как это аукнется на местах… В итоге мы вынуждены отстаивать права театральных деятелей, защищать театр, когда какой-нибудь закон проходит первое или второе чтение. И мы немножко опаздываем, потому что включаемся в обсуждение поздно. А если бы заранее нас предупреждали, советовались бы с нами – было бы совсем другое дело. Мы же не подножки подставляем друг другу. Речь идет о сотрудничестве и помощи. И бывает, что тебя услышали, но до этого ты потратил столько времени и сил, что уже в изнеможении не радуешься победе.

Виктор Борзенко