Нонна ЯРЦЕВА, врач: Я РАДА ТОМУ, ЧТО ДО СИХ ПОР РАБОТАЮ, А МНЕ ВСЕ-ТАКИ 90 ЛЕТ
Участница Великой Отечественной, доцент кафедры глазных болезней Московского медико-стоматологического госуниверситета Нонна Ярцева встречает День Победы за работой.

Стрелять боялась – вдруг не в того попаду

Когда началась война, я была еще студенткой Ленинградского медицинского института. Просилась на фронт несколько раз – отказывали. Не одна, с подругами. Нам по 18 лет, первый курс, худенькие, маленькие… В районном военкомате нам сказали: вас убьют в первые пять минут. Но все же дело для нас нашли – организовывать госпиталь. Немцы быстро наступали, раненых становилось все больше… Под госпиталь приспособили Дворец культуры. Мы, голодные (с едой уже начались перебои), кровати железные, тяжеленные, а таскать их приходилось с утра и до ночи. В июле все было готово, и в наш госпиталь начали поступать раненые.

А уже в августе приказ: госпиталь эвакуировать. Подогнали деревянные вагоны, и мы опять стали грузчиками. Это был почти последний эшелон, который смог уехать из Ленинграда. Дальше все, блокада… Дорога была жуткая, нас обстреливали, мы прятались кто куда. Выгрузились в Череповце, ночевали на перроне; лето, а ночи холодные – кутались в шинели. Под госпиталь выделили деревянные бараки – там раньше содержали заключенных. Бараки были с одинарными окнами, в стенах дыры, а впереди зима.

И это «впереди» наступило в сентябре. Пошел снег, мороз… Бараки далеко от станции, мы таскали раненых на носилках в метель. Носилки, конечно, тяжелые, но это не страшно – страшно смотреть на раненых. Мы же хоть и медики, но без привычки. А тут все окровавленные, еле живые… Некоторые умирали по дороге, мы их даже до госпиталя не успевали донести.

Тяжело было всегда. Но какие-то моменты были тяжкими особенно. Вот ближе к концу войны нас отправили в Выборг делать госпиталь для наших солдат, которые побывали в плену. Надо войти в город, а мы знаем – там же все заминировано. Прощались с жизнью… Какой там госпиталь – заносили раненых в какие-то пустые дома, прямо там оказывали помощь.

Потом, уже в госпитале, столкнулись с тем, к чему совсем не были готовы. Ну, например, лежал у нас раненый – до сих пор помню фамилию – Фигуровский. И выяснилось, что он в лагере был надсмотрщиком, мучил пленных, морил их голодом. Солдаты в палате его узнали, ну и сами понимаете… Я прибежала на шум, а он вцепился в мой халат… С одной стороны – разъяренные солдаты, с другой – их мучитель, дрожащий от страха. А мне 21 год. У меня пистолет всегда с собой был, но я стрелять боялась – вдруг не в того попаду.

Ни одного радостного дня за всю войну

С бывшими пленными много чего бывало… Вот к нам попал раненый летчик, уже без ног. Привезли из немецкого лагеря для военнопленных. К нему претензии: почему дал себя взять плен? Как почему – он же без ног. Никто не слушает: измена Родине! Защищала его как могла, и отстояла. Или другой случай: бывший в плену солдат повесился, оставил записку: «Я изменил Родине, не могу себе этого простить. Мне стыдно возвращаться домой». Кто виноват? Понятное дело, медработники – недосмотрели. Меня так тогда гоняли, до сих пор помню.

И одно из самых тяжких воспоминаний. Лечим раненого, вроде должен идти на поправку, а он все худеет и худеет, просто умирает на глазах. Умер – оказалось, что всю еду прятал в тумбочку, думал семье отвезти.
Как ни стараюсь – не могу вспомнить ни одного радостного дня за всю войну: кровь, страдания, смерти. И так до конца. В Выборге встретили Победу. День ужасный – снег, ветер. А мы пошли на митинг. Всем больным тогда дали по сто граммов водки. И я выпила.

После войны вернулась в институт. Потом переехала в Москву. Мой учитель мне советовал стать офтальмологом. Он говорил, что это самая нежная и красивая специальность. А я хотела быть фармакологом. Но он меня уговорил, и я пошла в ординатуру НИИ глазных болезней имени Гельмгольца. Ну а дальше – в 1962 году стала ассистентом курса глазных болезней Московского медицинского стоматологического института, который тогда возглавлял директор института Гельмгольца Александр Васильевич Рославцев, стала заведующей поликлиникой, вышла замуж.

Поворотный момент произошел в 1967 году – в Московский медицинский стоматологический институт на курс глазных болезней была переведена научно-исследовательская проблемная лаборатория по имплантации искусственного хрусталика. Лабораторией руководил Святослав Николаевич Федоров. Я была рада этому назначению и старалась поддерживать его во всем.

В 1968 году курс глазных болезней был преобразован в кафедру, а Федорова избрали заведующим кафедрой. С его приходом жизнь изменилась, мы работали много как никогда, и все было в радость. Так вместе и дожили до знаменитого НИИ Микрохирургии глаза.

Чему рада, так это тому, что до сих пор работаю. Написала несколько десятков учебных пособий по офтальмологии. А сейчас составляю словарь, пишу о наиболее выдающихся офтальмологах России. Ведь я со многими из них была знакома. Вот уже 60 фамилий сделала, еще примерно столько же осталось. Дело идет небыстро, мне все-таки всего-навсего 90 лет.

Ирина Чевтаева