НЕПЕРЕНОСИМЫЙ СТЫД СОЗИДАТЕЛЕН
14 июля завершается XV симпозиум Международного общества Достоевского, впервые проходящий на родине писателя. В работе принимают участие более 140 ведущих ученых-достоевистов из России, США, Японии, Испании, Италии, Венгрии, Франции, Германии, Великобритании, Греции, Новой Зеландии. Мы встретились с президентом МОД, деканом Центра образовательных программ Колумбийского университета профессором Деборой Мартинсен.

Тоска по иллюзорному идеалу

- Все иностранцы любят Достоевского. Складывается впечатление, что Федор Михайлович на Западе — такой же русский бренд, как икра и балалайка... Почему именно он?
- Не только. Еще уважают Толстого. Но Достоевского — больше. Спросите среднестатистического американца, знает ли он русскую литературу, вам ответят: «Конечно! Я в восторге от Достоевского. Он создал множество великих произведений — «Преступление и наказание», «Анна Каренина», «Война и мир»... У наших славистов даже определение такое есть — «Толстоевский». Но если говорить о серьезной читающей публике, думаю, Достоевский интересен не только русскостью.
Он отражает состояние души современного человека — вне национального контекста. Индивидуализм и одиночество, оторванность от общества, от себя, от Бога. Федор Михайлович очень четко это выразил. Я читала лекцию по «Запискам из подполья» в Колумбийском университете — все студенты, не только гуманитарии, были потрясены этой вещью.

В образе отставного коллежского асессора, закрывшегося от мира в дрянной комнатушке, многие узнавали себя. Страх живой жизни, ощущение несостоятельности и даже ущербности перед «нормальными людьми», смешанное с чувством превосходства, неверие в глубокие дружеские отношения, тоска по иллюзорному идеалу, понимание бесплодности мечтаний — эти чувства, как оказалось, знакомы многим.

Признать свою подлость — великое мужество

- Герой «Записок из подполья» приходит к выводу, что «лучшее определение человека — это существо на двух ногах и неблагодарное». Вашим студентам близко такое мировоззрение?
- Оно близко и вместе с тем отвратительно всем, кто не чужд осознанности. Достоевский важен еще и тем, что первым описал чувство стыда. Стремление к разрушению, хаосу, страданию свойственны нам в той же мере, как и высокие порывы, тяга к красоте и гармонии. Достоевскому удалось создать такие сцены переживания стыда, что читатель оказывается застигнутым врасплох и уже не может оторваться. Признать свою ничтожность, низость, подлость — великое мужество.

- Вашу работу «Настигнутые стыдом» рецензенты назвали чисто американским подходом к Достоевскому. Непереносимый стыд созидателен, поскольку способен вернуть заблудшую овцу в общество...
- Скорее, указать путь к обретению равновесия, к тому, чтобы найти, благодаря стыду, «человека в человеке». Достоевский шокирует читателей, намекая, что мы все грешники, такие же, как Федор Карамазов. Эта мысль нарушает ощущение твердой уверенности в своем «я», заставляя смутиться, усомниться. Вообще, тема нравственных переживаний у Достоевского наэлектризована до предела, она буквально обжигает.

- Этот вопрос, наверное, следовало бы задать в начале разговора: как вы пришли к Достоевскому?
- Я — клише американской славистики. Прочитала в школе «Преступление и наказание». Открыла целый мир. Решила заниматься русским в университете, чтобы лучше изучить творчество этого невероятного, потрясающего литератора.

- На симпозиуме много говорили о богоборчестве и поисках Бога, об образе идеального христианина в творчестве Достоевского. А кто для вас идеальный христианин?
- Затрудняюсь ответить. Наверное, тот, кто любит ближнего. Хотя бы своих соседей. Казалось бы, так просто. Но удается немногим.

Дарья Ефремова