Елена ЧАЙКОВСКАЯ, тренер: ИЗ ДУШИ ВЕРА НИКОГДА НИКУДА НЕ УХОДИЛА — НИ В УГОДУ ВРЕМЕНИ, НИ В УГОДУ ПОЛИТИЧЕСКОМУ СТРОЮ
Ученики Елены Чайковской завоевали 11 золотых медалей на чемпионатах мира. По ее инициативе, танцы на льду стали олимпийским видом спорта. При этом она — ведущий в СССР тренер по фигурному катанию — всю жизнь была верующим человеком. Как можно было совмещать публичность тренерской работы и православную веру в советском государстве? Зачем спортсмену, который во всем полагается на собственные силы, нужна вера в Бога?

Нас Кто-то несет на руках

- Принято считать, что вера в Бога — это упование на Его волю, а спорт — упование только на собственные силы. Нет ли в этом для Вас противоречия?
- Никакого. Большой спорт — это еще как упование на волю Божью. Все мои ученики, которые завоевывали медали, были верующими. Когда их после победы спрашивали: «Как вам это удалось?», они разными словами всегда отвечали одно и то же: «Такое ощущение, что нас Кто-то нес на руках». Настоящая победа, золотая медаль — это всегда прыжок выше головы. И спортсмены знают, что одними своими силами такой прыжок совершить не получится. Надо, чтобы Кто-то тебя подхватил и помог. Это не сказки и не шутки.

- А разве нет в этом поблажки себе? Дескать, раз не все зависит только от меня, я могу где-то схалтурить, а Бог потом меня подхватит и понесет, если я Его хорошо об этом попрошу…
- Не будет Господь помогать человеку плохо подготовленному, который до этого не выжал себя по полной и не сделал максимум возможного. Бог помогает тому, кто радеет, стремится и очень хочет победить. Для этого нужно сделать все от себя зависящее. Если ты не сделал, значит, ты не очень-то этой победы и хочешь. Так зачем тогда помогать?

- Вы много говорите о воспитании. А как в детстве воспитывали вас саму?
- По корням я немка. Мои предки осели в России еще в XVI веке. Но немецкое воспитание из семьи не уходило никогда. Даже в советское время. Моя мама всегда была выше ссор, сплетен и скандалов коммунальной кухни. И никогда не ныла, хотя жили мы тяжело. В 1941 году нас, как фольксдойче, выслали из Москвы в казахстанский Чимкент, мне тогда был год и три месяца. В столице остался только папа, работал в театре им. Моссовета. Потом маму не выпускали за границу. А когда в связи со спортивной карьерой перспектива заграничных поездок возникла уже передо мной, мама боялась, что и меня не выпустят. Но меня выпускали.

Наверно, по мне было видно, что никогда из России я не эмигрирую. Я более русская, чем все русские. Это необъяснимо. Видимо, корни пущены глубоко. Мы здешние. Но по воспитанию я — немка. У русских есть такая черта, которой не было в маме и от которой постоянно предостерегали меня, — ныть. Перекладывать свои беды на чужие плечи и во всех грехах обвинять окружающих. Чуть что не так — искать виноватого. А мама с бабушкой учили меня, что если есть трудности — напрягись, чтобы их решить. Выход есть всегда: хуже, лучше — но есть. Попросить о помощи — это не стыдно, но нужно и самому быть готовым разбить лоб.

Этого же я требую и от своих учеников. Тяжело, не получается — мы поможем. Но будь добр, не перекладывай с больной головы на здоровую, напрягись сам. Это для меня и есть дворянское воспитание.

Храм не в бревнах, а в ребрах

- «Дворянское» традиционно противопоставляют «советскому». Это, с вашей точки зрения, справедливо?
- Так и есть. У меня была двоюродная бабушка Лиза — из настоящих дворян. До революции у нашей семьи было несколько своих домов в Москве. Постепенно власти все отобрали. И бабушка Лиза жила в маленьком домишке, где, тем не менее, умудрилась разместить два рояля. Моя мама боялась возить меня к ней в гости. Потому что любой наш разговор — стоило только войти в комнату — начинался примерно с таких бабушкиных слов: «Вот если бы эти (то есть, большевики) не пришли — эх, как мы сейчас жили бы!» И наверное, крайняя неприязнь к Советскому Союзу должна была бы передаться и мне. Но не передалась.

- Почему?
- Возможно, свою роль играет то, что я все-таки человек из мира спорта, а в том, что касается спорта, в Советском Союзе дела обстояли лучше, чем сейчас. Государство в тот момент безмерно много занималось физическим воспитанием народа. А с 1990 годов у нас в этом плане была яма вплоть до 2000-х. Сейчас внимание к этому, слава Богу, постепенно возвращается. Но мы еще долго будем пожинать плоды того провала. Я даже не только о фигурном катании, хотя тут все мастера, кроме меня, в 1990-е поднялись и уехали на Запад. Я о физической культуре вообще.

В Советском Союзе все было совершенно по-другому организовано: проходили спартакиады школьников, об этом говорили, это даже по своему «насаждалось». А сейчас… Я в школе фигурного катания хотела бы заниматься с детьми большим спортом, а очень часто вынуждена для начала заниматься просто оздоровлением. Я этому тоже рада, пусть хотя бы здесь будет так. Но если говорить в целом, я за то, чтобы лучшее из спортивной системы советского образца применялось и сегодня. Посмотрите на Китай — они эту систему у нас полностью переняли. И какие результаты на Олимпиадах?

- В одном своем интервью вы говорили, что всю жизнь были верующей. Как это сочеталось с жизнью в СССР? Вы же как тренер были «на виду»…
- В семье все были верующими. В том числе и мама. Меня крестили в детстве. 3 июня — день памяти святой царицы Елены — всегда был праздником с подарками. Мама регулярно ходила в церковь. Но я — нет. Особенно когда стала тренером — как вы говорите, «на виду» — не могла себе этого позволить. За этим следили строго. Например, одна очень известная российская лыжница, чемпионка, венчалась в начале 1980-х. В 11 утра ее с супругом повенчали, а в 11:20 ей позвонили из «Динамо» и вызвали на разговор, чуть ли не медали грозились с нее снять.
Но все обошлось: она сказала, что бабушка перед смертью наказала венчаться. Отговорка сработала. Я хоть в России в храмы регулярно ходить не могла, но зато заграницей — все храмы «мои». Нет такой страны, где я бы не помолилась в православном храме. Иногда мы проводили сборы в Подмосковье — и тогда ходили молиться в Троице-Сергиеву лавру. За нами следил человек в штатском. И когда потом вызывал на разговор, приходилось тоже придумывать отговорки: мол, свечки купили, чтобы храму на восстановление пожертвовать — красивый архитектурный ансамбль, жалко, если будет увядать…

- Получается, жить по вере в Союзе не удавалось?
- Удавалось. Жить по вере — это же не только в церковь ходить. Храм не в бревнах, а в ребрах. Из души вера никогда никуда не уходила — ни в угоду времени, ни в угоду политическому строю, ни в угоду спортивному руководству страны. Дома всегда были иконы — это и был мой храм. Жить по вере — это поступать по убеждениям. А убеждения мои в этом плане ни в чем не менялись. Я чиста в том, что от православной веры никогда не отрекалась, нигде ни разу не лукавила, будто я неверующая. Не пыталась этого скрыть. Для меня самой вообще никогда не стояло вопроса о вере как такового: она была с детства чем-то нормальным, естественным как воздух.

Беседовал Константин Мацан