ОДИНОЧКА, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ЖИТЬ ПРАВИЛЬНО
В нашей деревне 24 двора, и только в двух живут местные жители. Деревня давно стала нежилой, дачники, купившие избы, сначала приезжали только летом, потом некоторые начали оставаться подольше, жить и зимой. В это время в деревне и появились местные «переселенцы. Вот, например, Володя Атаманов.
Внесистемная позиция
Атаманов родился неподалеку в 1949 году. Работать начал в колхозе шофером на масловозе. Он не пьет, потому что это не по-божески. Атаманов хочет жить правильно, а правильная жизнь — «духовная», не стяжательская, главное в ней — ничего не разрушать, все сохранять. В общем, на старости лет Атаманов стал философом. Главная похвала у него — «духовно». Увидел, что я плету плетень, и одобрил: «Вот это красиво, духовно». Духовно — это значит хорошо, правильно, в ладу со всем сущим.
В Бога он поверил внезапно. Рассказывает, что однажды, уже поселившись в нашей деревне, косил он траву. И вдруг взглянул на небо, а там облако в виде креста. И было ему это в знамение. И он уверовал. В церковь он ходит, считая необходимым исповедь и причастие: я встретила его как-то после службы у храма, нарядного, в белой рубашке и чистых ботинках.
Но он плохой член общины, поскольку ярко выраженный индивидуалист и к священникам относится с подозрением: ему кажется, что «священники часто еще дальше от Бога-то, чем католики». Больше всего в церковниках его смущают богатство и неправедная, нечистая жизнь. Надо бы, считает он, жить в бедности, смиренно и никого не осуждать, подавая мирянам пример скромности и любви.
У Атаманова пятеро детей от разных жен, но живет он один. Совсем один, и зимой, и летом. Дом он строит себе сам, но когда построит, неизвестно. «А куда торопиться-то! — говорит он. — Мне всего хватает!» Уже лет семь он живет в маленькой баньке из всякого случайного материала, с печкой, которую сам и сложил, с подслеповатым окном. В баньке — железная койка, столик, рукомойник, икона и полка с духовной литературой: псалтырь да молитвенник.
Атаманов все волочит к себе: бревна от разобранной избы, стволы деревьев, спиленных под линией электропередачи, старые обручи, колеса, железный чан, отжившие радиаторы. Это для дачников хлам, а для Атаманова — хорошие и полезные вещи, сделанные в те времена, когда все было лучше. Новому он не доверяет, технику не любит, водопровода у него нет, воду возит в канистрах на велосипеде: для питья из родника, для мытья из речки. Стоит во дворе и старый автофургон, на котором он ездит за дровами, больше некуда: нет ни прав, ни документов.
Город он не любит, ездит туда только за пенсией, квартиру оставил детям. Дом тоже для них строит, самому-то ему ничего не надо. Образование у него десять классов, но специальность есть и даже разряд: он работал начальником очистных в пансионате и, конечно, вспоминает, что тогда, при нем, очистные были в порядке, не то что сейчас. Но он оттуда ушел, ездил с геологами в экспедиции, мелиорацией занимался.
Никаким властям не верит
Кем только он не работал за свою жизнь. Умеет многое, и по слесарному делу, и плотничает, а косит до чего красиво, заглядишься: вроде и не машет косой, а после него чисто, как выбрито. Но в отличие от других мужиков, которые на шабашках привыкли к электрическим инструментам, предпочитает все ручное — пилу, топор, рубанок. И строить он любит из старого. Были раньше такие портные, которые перелицовывали старые вещи, а Атаманов перелицовывает старые материалы.
Я обнаружила эту его особенность первая. Попросила как-то осенью сделать мне дровяной сарай, мне уже сказали, что работает он медленно, ни с кем не кооперируется, делает все сам, потихоньку, но на совесть. Мне торопиться было некуда, сарай — дело не срочное, и материалы на него я покупать не хотела, попросила использовать остатки.
Приехала и ахнула: ни одной новой доски Атаманов не взял, а соорудил конструкцию в духе архитектора Александра Бродского, который строил свои павильоны для биеннале современного искусства, — из старых половых досок, рам для веранды, старых дверей. Соседи поначалу не поняли, что это. Я объяснила, что это и есть арт-объект.
Никто лучше, чем Атаманов, не выкопает колодец. Во-первых, он знает, где в нашей местности есть вода, а во-вторых, он это очень любит — делать вещи как в старые времена. Не бетонные кольца в землю краном зарывать, а, как при дедах, сложить деревянный сруб.
Мне нравится работа Атаманова: у него есть вкус к вещам, он любит фактуры камня и дерева. Ему хочется сделать красиво и так, чтобы ничего не пропало. Такой у него способ бороться с энтропией. Мир, в котором живет Атаманов, по-своему прекрасен, но очень хрупок. Телевизора у него нет, есть какой-то допотопный радиоприемник, но не из него он узнает новости.
Крым, считает он, конечно, наш, но силой его брать было нельзя, надо было договориться и все по-честному, через документы и переговоры оформить.
Властям Атаманов в принципе не верит, никаким: ни нашим, ни англичанам с американцами, которые глобалисты, а значит, агрессоры. Да и на род людской у него надежды немного. Природа, по его мнению, могла бы еще поддержать человека, если жить спокойно, ничего не разрушая. И нефти столько добывать не надо, и атомные станции ставить, а уж против электронных чипов, которыми всех хотят пометить, он решительно возражает.
Одиночество его устраивает, он и работать предпочитает в одиночку, со своим темпом, без артели. И жить свободно, по своему разумению. И казалось бы, здесь, в сезонной летучей деревне, где нет обычного для сельской жизни тесноты общения, нет надзора и давления общества, он нашел свободу. От государства ему нужна только пенсия, остальные системы его не волнуют, да и без пенсии он бы смог обойтись, ну пришлось бы найти какой-то заработок, что при его умениях не проблема.
Алена Солнцева
|