БРЕЖНЕВ ПЕРЕВЕЗ РАЙКИНА В МОСКВУ
На этой неделе исполн 75 лет театру "Сатирикон" им. Аркадия Райкина, бывшему Ленинградскому театру миниатюр. Несмотря на солидный возраст это удивительно молодой театр, обладающий уникальной труппой, которой подвластны все жанры — от трагедии до водевиля. Мы поговорили с идеологом и художественным руководителем театра Константином Райкиным.

Власть выбирает некий пароотвод

— 75 лет — далеко не каждый театр может похвастаться таким юбилеем. Я пытался отыскать в истории Ленинградского государственного театра миниатюр какую-то "статичность", точку опоры и не смог. Это какой-то... передвижной театр. Все время в разъездах.
— Бродячий, да. Он ведь никогда не имел в Ленинграде своего помещения... Были две комнаты. Одна комната для бухгалтерии, другая — для репетиций, для реквизита. 22 июня 1941 года театр был на гастролях в Днепропетровске. И в тот же день город стали бомбить. А Брежнев был там секретарем горкома, он дал вагон, и театр быстро вывезли. А следующий за ним эшелон уже разбомбили... Потом папа (руководитель Ленинградского театра миниатюр Аркадий Райкин) встретился и познакомился уже основательно с Брежневым на Малой земле, под Новороссийском. Брежнев очень хорошо относился к папе.

Он ему дал квартиру в Москве, и некоторое время Райкин был одним из немногих людей, которые имели в СССР две квартиры — в Ленинграде и в Москве. Но при этом помещения у театра никогда не было. И когда я перешел в этот театр, большая часть народу в театре уже были москвичами, я стал папе капать на мозги: сходи к Брежневу... А Брежнев при какой-то личной беседе уже приглашал его переезжать в Москву. Тогда он пошел и сказал, что хочет переехать с театром — 22 человека. И все переехали в Москву. Так мы поселились здесь (в Марьиной Роще), стали кинотеатр перестраивать в театр. И вот сейчас он будет только достроен.

— Личное знакомство с Брежневым ваш отец использовал для того, чтобы отстоять сатиру, создать относительный островок свободы.
— Ну, мне тоже трудно это до конца понять. Райкина и Сталин очень любил... Видимо, власть выбирает некий пароотвод у чайничка, чтобы потом говорить: вот, смотрите, у нас тоже есть критика. Другое дело, чтобы стать таким пароотводиком, надо было за это дорого заплатить. Надо понимать, что папа был дитя своего времени, он верил в идеалы социализма, коммунизма. Так же, как и все, открывал для себя какие-то перестроечные истины, про Ленина...

— Он был потрясен этим? Он ведь многое знал.
— Он знал больше, чем другие, но не намного. Я тоже был закручен на все советские гайки, причем туго и искренне, своими же родителями. Папа считал, что есть болезни роста у системы, есть недостатки серьезные, которые надо называть. Но диссидентства в нем не было. Более того, я считаю, что он себя очень ограничивал как артист, особенно в последние годы, когда стал таким "театром при Госплане". Он играл скетчи о каких-то экономических вещах, в которых мало что понимал. Ему часто писали экономисты, Бунич (Павел Бунич, советский и российский экономист) его консультировал. Я говорил ему: папа, для чего тебе про эти шпунты и гайки говорить? — "Потому что от меня ждут этого". Он все больше и больше занимался такой сатирой. Я этого объелся в свое время, и, перейдя в театр...

— ...сделали его драматическим. Это реакция на то, что вы переели сатиры?
— Да. Вот папа обожал антикварную мебель, в Ленинграде постоянно собирал какие-то обломки... Это были потрясающие вещи. Но я на всю жизнь их возненавидел, потому что у нас дома нельзя было ни на ручку присесть, ни опереться... Чуть что: "Это Александр!", "Это Николай!", "Это сервиз, откуда пил Пушкин!". И у меня с тех пор идиосинкразия к этому... Люблю плетеную деревенскую мебель. Вот так и с сатирой.

Минкульт - Министерством перелетных птиц

— Почему все-таки ему удавалось что-то протащить критическое — на сцену, на телевидение? Ваш отец разгадал тайный код советских начальников? Умел с ними разговаривать?
— Он иногда называл Минкульт Министерством перелетных птиц... Руководить искусством — все равно что, стоя на земле, руководить движением птиц. "Туда, пожалуйста, летите! Побыстрее! Кучней, кучней! Клином, клином!.." Да они и так летят. Творческие люди не могут не работать. Это люди особой добросовестности. Их не надо заставлять летать...

Мы думали, что это мы артисты. А артисты — это на самом деле они, чиновники. Им нужно все время было доказывать свою необходимость, значимость. "Я показываю им новый спектакль,— рассказывал отец,— они мне пишут 186 замечаний. Я их благодарю и говорю, что это очень точно... Мы поработаем и все учтем... Потом они приходят повторно. Я не меняю в тексте НИЧЕГО, просто ни слова. Они смотрят спектакль опять и говорят: "Ну, совсем другое дело". Им нужно оправдывать свое существование, подтверждать свою нужность.

— Отец говорил с вами на эти темы в детстве, в юности?
— Нет, уже позже, когда стал актером. Когда я перешел к нему в театр, он уже был очень значимым человеком, и целый ряд вопросов решался сам собой. Но был уровень вопросов политических, как кому-то казалось, которые каждый раз приходилось решать заново. Я его застал уже стареющим. Я перешел к нему, потому что понял в какой-то момент, что только на отцовской территории, пользуясь некоторыми степенями свободы, я могу какие-то осуществить свои планы, которые у меня к тому времени уже брезжили.

И так еще совпало, что заболела мама, перестала быть папиной правой рукой, а папа нуждался в таком человеке. Хотя будет неправдой сказать, что я перешел только ради него. Нет. Просто мой творческий интерес совпал с этой надобностью. И я стал для него тем человеком, на которого он опирался. И более того, он увидел во мне возможность этому театру продолжиться... Я увидел, что он это увидел... Ведь он благословил, когда мы поменяли название на "Сатирикон", потому что вот эта "назывательная сатира" тогда ушла на радио, телевидение, в журналы. Он стал понимать, что его театру уже надо заниматься не "назывательной сатирой", а более исследовательской, философской. А для этого жанр миниатюры не годился. Надо было заниматься другими формами.

— Вы говорили, что мы с трудом проходим испытание свободой. Если сейчас прыжок в свободу не удался, в будущем он возможен, на ваш взгляд?
— Вот мне свобода нужна, я совершенно не хочу обратно, и, думаю, я это испытание смогу пройти и пройду. И прохожу, потому что у меня множество "нельзя" внутри. Но я не уверен, что свобода в том виде, в котором она сейчас существует, животворна. Я сейчас много вижу разного. Надо прежде всего заниматься культурой... Человеком надо заниматься, его интеллектом, мозгами и душой... Поднять культуру нисколько не менее важно, чем поднять экономику. Более того, экономику без культуры не поднимешь.

— С этого нужно начинать, по-вашему?
— С этого надо начинать всегда. И это никогда нельзя закончить. Нужно понимать, что это бесконечный процесс. Почему вредны все эти декорации?... Ну вот что такое "год культуры"? Или там — "год русского языка"? У нас с чем плохо, того и год. Почему год?.. Этим надо заниматься бесконечно. Постоянно.

Беседовал Андрей Архангельский