ЕЩЕ ПРИ ЖИЗНИ ОН СТАЛ ЛЕГЕНДОЙ
90 лет назад родился народный артист СССР. Миллионы телезрителей помнят Иннокентия Смоктуновского по блестяще сыгранным ролям в фильмах «Солдаты», «Берегись автомобиля», «Моцарт и Сальери», «Гамлет», «Чайковский», «Дамский портной», а театралы — его триумф в роли князя Мышкина в постановке Большого драматического театра. Еще при жизни гениальный актер стал легендой. Представляем некоторые фрагменты из его рассказа о себе...

Бог, наверное, спас от позорного поступка

Родился я в селе Татьяновка Томской области. Родители бежали от деревенского голода сначала в Томск, но там долго не задержались, потом – в Красноярск. Отец устроился работать грузчиком в порту, силой он обладал исключительной. Мать нашла место на колбасной фабрике. Когда в наших краях случился второй повальный голод 1932 года, родители отдали нас с братом Володей на воспитание родной сестре отца, Надежде Петровне. Другой брат, Аркашка, – единственный в нашей семье блондин – остался с отцом и матерью, он был их любимчиком. Нас с Володькой так не любили. Тётка своих детей не имела, поэтому всю душу в нас вложила. Тем не менее, из-за бедности мне пришлось школу бросить и учиться сначала на фельдшера, потом на киномеханика...

Помню, как я провожал отца на фронт. Я тайно любил его за ухарство, залихватский характер, за бесшабашность. Почему-то глядел на него и думал: это какая же большая мишень для фашистов будет. Он и погиб на фронте. А вскоре и меня забрали в армию. Направили в Киевское пехотное училище, но быстро исключили из него за то, что в учебное время я собирал с голодухи оставшуюся в поле картошку. С меня сорвали курсантские нашивки и отправили в штрафбат на Курскую дугу.

Казалось, что большего пекла в жизни мне уже не доведётся видеть. Увидел – при форсировании Днепра. Там же за доставку ценного донесения был награждён медалью «За отвагу». Уже после войны я узнал, что на этой «чудной реке при тихой погоде» полегло почти полмиллиона человек, а ранено было около 1 миллиона 300 тысяч. А у меня – хоть бы одна царапина случилась! И так долгих два года я провоевал словно заговорённый от вражеских пуль, хотя в основном воевал на передовой.

А потом попал в окружение в боях за Житомир, и там же меня пленили немцы. Кормили баландой, в которой вместе с кишками болтался кал животных. К нам приходили немецкие агитаторы, звали в армию Власова. Угощали шоколадом. После каждого визита с ними уходило не меньше взвода. Человек 20–30.

Но вот меня что-то такое – Бог, наверное, спас от позорного поступка. Я бежал из лагеря, когда нас вели к печам, сжигать. Спрятался под мостом. И опять же благодаря Богу и какому-то чудесному наитию я добраться до посёлка Дмитровки.

Помню, как постучался в ближайшую хату, мне открыли, я сделал шаг и упал без сознания. Меня за месяц выходила, на ноги поставила баба-хохлушка Василиса Шевчук. Я до самой её смерти помогал чем мог. И детям её и внукам помогал. Я этим не хвастаюсь – упаси Господь. Из этого посёлка, оклемавшись, я отправился к партизанам. Войну закончил сержантом под Берлином, в городке, название которого всю жизнь помнить буду: Гревесмюлен. Был награждён второй медалью «За отвагу». А ту, первую, к которой меня представили ещё в 1943 году, когда я выполнял обязанности связного 212-гвардейского стрелкового полка, получил почти полвека спустя. Тот факт, что я побывал 1 месяц и 4 дня в плену, потерял уже былую остроту.

После войны вернулся в Красноярск. Почемутуда? Во всяком случае, не только потому, что родом оттуда. Просто мне, бывшему военнопленному, любые большие города и дороги были закрыты. По тогдашнему своему паспорту я не имел права посещать тридцать девять городов Советского Союза.

И Красноярск, к слову, находился в их числе, если бы я не был оттуда родом. Сначала хотел определиться в лесотехнический институт, но в итоге поступил в театральную студию, откуда меня выгнали за драку. Больше специального образования не получал нигде, чем меня всю жизнь отдельные доброхоты-коллеги попрекали.

Поехал я в Норильск, где директор местного театра набирал труппу. Кстати, он заставлял меня сменить мою фамилию Смоктунович на Славянинов. Я не соглашался, он угрожал уволить, тогда с обоюдного согласия я стал Смоктуновским.

В Москве пришлось бомжевать

Проработал я в Норильске четыре года. Здоровье изрядно подорвал, мне категорически противопоказаны условия Крайнего Севера. Зато школу прошёл в Норильске замечательную. Там же работали в основном заключенные актёры со всего Союза. Такое созвездие талантов можно было встретить разве что во МХАТе. Там же, к слову, я познакомился и на всю жизнь подружился с Георгием Жжёновым.

После Норильска началась моя бродяжья жизнь. Работал в театрах Махачкалы, Сталинграда. Причём оба эти театра носили имена буревестника революции Максима Горького. Затем был Театр имени Ленинского комсомола в Москве, куда меня вызвали, а потом не приняли. Точно так же, как не приняли впоследствии в театры Сатиры, Станиславского, Советской Армии… Всего восемь театров от меня отказались. К тому времени кое-какое имя у меня уже было. За десять провинциальных лет я успел сыграть свыше пятидесяти ролей.

И, тем не менее, в Москве пришлось попросту бомжевать. В фильме «Москва слезам не верит» обо мне точно сказано. Несколько месяцев я жил без денег, без, прописки, без работы. Тогда же мне встретилась девушка Соломка, ставшая впоследствии моей женой, она помогла мне устроиться на работу в Театр-студию киноактёра. С той поры меня стали приглашать и на работу в кино, на экране меня, кстати, приметил Товстоногов. Он мне потом говорил: у вас, Кеша, глаза Мышкина. Собственно, с Достоевского и начинается моя известность. Если бы судьба не столкнула меня с его наследием – неизвестно, как бы еще сложилась моя жизнь.

Из БДТ я ушел из-за того, что меня труппа не понимала, не жаловала. Судачили о моей театральной «неграмотности», «необразованности». Говорили, что в Мышкине я просто играю самого себя, то бишь – неврастеника, а мастерства у меня – никакого. Товстоногов тот, наоборот, хотел меня пробовать на роль Чацкого. Козинцев, кстати, тогда же пригласил меня на Гамлета безо всяких проб. А в театре возмутились: нельзя играть в кино и на сцене одновременно. Другим можно, мне – нельзя. Я и ушёл.

Со мной рядом встать сейчас трудно, если вообще возможно, ещё и потому, что я очень работоспособный. Я вкалываю как ломовая лошадь, как мужик на своей собственной пашне. Я, если хотите, и есть мужик, у меня корни посконные. Но я – мужик-лидер – редкое сочетание по нынешним временам.

По жизни я вообще чрезвычайно везучий человек. Одна война чего стоит. Там столько смертей мимо меня пролетели и не задели. В Польше, к примеру, мне пришлось командовать почти взводом автоматчиков 641-го стрелкового полка. Мы ночью однажды выполняли отвлекающий манёвр. В живых осталось только девять человек – восемь из них были тяжелораненые. Кроме меня.

Норильск наградил меня целым букетом болезней, к которым уже в Москве прибавился туберкулёз, выведший меня из строя на два года. Плюс был ещё инфаркт. А я вот – выжил. Да что там говорить, если я однажды перевернулся в собственной «Волге» с женой, сыном и дочерью. И ни у кого – ни единой царапины. Нет, ангел-хранитель у меня определённо есть...

Михаил Захарчук