«ПОСТ СДАЛ – ПОСТ ПРИНЯЛ»
Татьяна Фалина – журналист, активно занимается социальной работой, в том числе – тюремным служением. Ещё Татьяна – мама и очень молодая бабушка: приёмная дочка родила ей внуков. Почему Татьяна Фалина не любит, когда ей задают вопрос: сколько у неё детей? Об этом и о многом другом Татьяна рассказала нам.

Целые семьи оставляют им детей

Когда случилось землетрясение в Армении (мне было восемь лет), мы с мамой активно собирали посылки, вещи, игрушки. Помню, как жалко было отдать любимую куклу. Но… мы с мамой друг на друга посмотрели и, не сговариваясь, вместе эту куклу положили в посылку: я чувствовала, что кому-то она важнее. Когда я училась в младшей школе, мы с мамой узнали про умирающего мальчика, который хотел попасть в книгу рекордов Гиннеса – получить много-много открыток. Мы открытки выбирали, подписывали, отправляли. Лет в восемь я пыталась организовать кружок по изучению живой природы, потом приют, службу спасения животных и так далее.

Когда мне было лет 14, мы с подружками ездили в детский дом, гуляли с детьми. Мне очень хотелось, чтобы мы с мамой взяли ребенка из детдома, у нас даже одно лето жила девочка, потом я еще какое-то время ее навещала, пока ее не перевели в другое место. Но тогда взять не получилось, да и бабушка не очень хорошо относилась к этой идее. Меня, четырнадцатилетнюю, это очень мучило, и я очень хотела, чтобы в жизни мне удалось взять ребёнка из детского дома. Но в 16 лет у меня родился первый ребёнок, меньше чем через два года – другой. Так что я была занята сразу и детьми, и учёбой. Единственное, что успевала – вместе с подружкой забирать из живодерни кошек и раздавать их людям.

Сейчас я стараюсь этим не заниматься так широко, потому что приходится расставлять приоритеты. Хотя мне это дело нравится, и если время позволяет, я все-таки берусь за раздачу зверят. И у нас по квартире сейчас бегает Щен, которого мне принесли в весьма плачевном состоянии. Не люблю, когда мне задают вопрос: «Сколько у вас детей»? Потому что я не знаю критериев подсчета. Если говорить о детях, которых я вырастила, то у меня двое кровных, трое приемных – две сестры и брат (он младший и в апреле ему – 19 лет).

Потом мы еще воспитывали братьев мужа: они жили у нас несколько лет, нужно было обеспечить им учебу, надлежащий надзор. Старшему сейчас около 25, он живет в другом городе с матерью, а младшему 22, он недавно вернулся из армии. Сейчас тоже есть, кому помогать: два маленьких племянника, двое внучат от старшей приемной дочки. Кроме того, есть дети, которых мы курировали и которыми, так или иначе, занимаемся. Например, подружка приемной дочки – сирота. Её растила бабушка. Но и у нас в семье она всегда за свою. Недавно, когда отмечали 25-летие девушки, бабушка, смеясь, говорила: «Когда не могла справиться с ней, я говорила: Езжай к Татьяне, обсудишь с ней». Сейчас она замужем, у нее двое деток, я – крестная у младшенького, и мы много общаемся.

Кроме того, есть дети, которые к нам попадали эпизодически. Ими мы тоже стараемся помогать. И как их считать?! С одной стороны, они все – члены семьи. С другой – не постоянно у нас. Например, семь месяцев жил у нас мальчик из Сирии. Его семья сбежала от войны, но и с родителями у мальчика были тяжелые отношения. Сейчас он учится в другом городе, приезжает на лето, на Новый год. Мы с ним постоянно на связи: звоним, переписываемся.Ещё одна девочка у нас на гостевом режиме. Ей в апреле исполнится 18 лет, стараемся контактировать, помогать.

Бывает, что целые семьи, которые мы курируем, оставляют нам детей нянчиться – мы выполняем роль бесплатного детского садика. Так, когда-то просто мы познакомились с нуждающейся в помощи молодой женщиной (теперь она – подруга семьи). Одинокой, с маленьким ребёнком, который часто болеет. В сад ходит через раз – болеет. Вместо бабушек с малышкой при необходимости сидим мы, чтобы мама могла работать. Получается, что дети, которых мы растили, – выросли, а дома все равно сейчас полно малышни. То есть мы одного «сдаем» родителям: «пост сдал – пост принял», нам привозят других. Случается, что месяцами в семье не бывает дня, чтобы без малышей.

В момент прихода к вере, когда мне было 25 лет, я решила, что надо искать постоянную работу в журналистике. Начала обзванивать все подряд издания и увидела православное. Позвонила, мне назначили собеседование. В итоге семь лет я проработала в просветительском центре «Глагол» Нижегородской епархии. И продолжаю с ними сотрудничать. Сейчас моя постоянная работа тоже связана с журналистикой, я работаю в пресс-службе IT-компании, мы тоже делаем журнал.

Юная бабушка в доме с открытыми дверями

Я пришла к вере через человека, хорошего друга, интеллигентного человека, который стал верующим в тюрьме, где оказался по молодости в лихие девяностые. В колонии он заболел туберкулезом и в итоге от него и умер. Мы познакомились с ним уже на той стадии, когда болезнь нельзя было повернуть вспять. И даже сейчас, имея за плечами религиозное образование, опыт, я понимаю, насколько у него был глубокий и очень правильный взгляд на христианство, настоящий, выстраданный.

До встречи с этим другом я считала, что верю в Бога, но в душе, а церковность – это мракобесие. А он как-то постепенно, ничего не навязывая, ничего не доказывая, просто то на одном примере, то на другом, сумел донести до меня главное. А еще я поняла, что по-настоящему найти веру человек может и в тюрьме. Потом, когда я начала работать в православном издании, появился проект строительства храмов в колониях, мы стали много туда ездить. Как только я впервые зашла в колонию, поняла: могу быть здесь полезной.

Почувствовала: знаю, как говорить с этими людьми, как смотреть на них и — пошла учиться на катехизатора. Где-то после полугода обучения мы подружились с отцом Евгением Панюшкиным, который на тот момент занимался в Нижегородской епархии тюремным служением. Он был моим наставником в этом вопросе. Я сказала ему, что очень хотела бы преподавать в колонии. С того времени я уже пять лет туда езжу.

Параллельно мы много ездили и в другие колонии, я старалась откликаться на все, сначала как журналист, потом уже глубже, со знанием темы. Когда появился какой-то опыт, мы с мужем и священником Дионисием Чибиряевым (он помощник руководителя Отдела Нижегородской епархии по взаимодействию с УИС) стали продумывать более серьезные проекты, которые могли бы решить ряд проблем. Это проект реабилитационного центра для осужденных, проект, направленный на сохранение связей осужденных со своими детьми, целый ряд миссионерских проектов.

Тебе Господь дал возможность помогать, и ты подумал, что сразу все проблемы решишь? А, может быть, твоя задача была — только временная помощь? Мы стараемся научиться отличать ситуации, когда ты можешь изменить что-то и когда ты просто должен принять. Это очень экономит жизненные силы, мы не строим глобальных планов, а тихо радуемся тому, что получается. Понятно, что никуда без веры. Мы поняли, что во всем, что ты делаешь, нужно оставлять пространство, где Бог может твои планы подвинуть. То есть оставить место для промысла Божьего. Потому что ты можешь думать, что хорошо вот так, а хорошо может оказаться по-другому.

Вот уже три года мы дружим с семьей мигрантов. Сначала нас просто попросили помочь им: люди в тяжелой ситуации, без документов, мать больна, с отцом тяжелые отношения, голодают, живут в жутких условиях: снимают деревянный барак чуть ли не двадцатых годов. Сначала позвонила в мечеть, поскольку нуждавшиеся в помощи – мусульмане. Но там сказали, что на этот безнадежный случай просто нет ресурсов – все пожертвования уходят местным нуждающимся семьям.

У нас тоже, в общем-то, не было ресурсов, но я решила, что съезжу, посмотрю, может быть, хотя бы продуктами помогу. Приехала, увидела детей и они показались такими родными–родными. Они, поскольку в школе не учились, понятное дело, без документов, начали ходить к нам домой заниматься: мама им объясняла математику, я – русский. Следили, чтоб они читали.
Не успели мы еще подружиться так, как дружны сейчас, в их съемной квартире случился пожар: то ли сосед печку неправильно затопил, то ли еще что-то, но чудом все остались живы: успели выбежать на улицу. Это декабрь, на дворе – сильные морозы. Позвонили мне: «Стоим на улице. Не знаем, что делать». Отвечаю: «Как что делать? Брать такси и ехать всем к нам, тогда и подумаем, как быть дальше».

Они прожили у нас, пока искали квартиру, и потом, когда они переехали, мы продолжали близко общаться. Когда вновь возникали проблемы с жильем или дети просто соскучивались, вновь возвращались к нам. Совсем недавно семья уехала в Азербайджан: иначе бы они лишились азербайджанского гражданства. Провожали наших знакомых как близких родственников, рыдали при прощании. Не известно, вернутся они или нет, — здесь решить мы уже ничего не можем, как бы не хотели. Полагаемся на волю Божью.

Оксана Головко