НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО, ОН ПРИШЕЛ К СВОЕЙ МЕЧТЕ
Гастарбайтеры в Москве — разные люди. Разных профессий. Мы побывали в гостях у кандидата наук, приехавшего в столицу из Таджикистана. И убедилась — стереотипы не работают.

Как грузчик стал доктором наук

В чистенькой московской двушке, где живет с женой мой новый знакомый — Абдулкодир Алиев, или, как он представился, Алави, все на своих местах. Минимум мебели, все только по назначению, джентльменский набор бытовой техники и книги. Большая часть — на непонятной мне персидской вязи. «Наверное, поэт», — подумалось почему-то.

Дома в советское время Алави занимался переводами на русский в Академии наук Таджикистана. Родом он из долины Язгулом. После окончания филологического факультета Душанбинского университета работал переводчиком в составе группы советников в Афганистане. Вернувшись, много сделал для создания национальной таджикской энциклопедии.

В Москве все началось с профессии грузчика, которую пришлось освоить. В начале 1990-х в Таджикистане разыгралась гражданская война, и язгуламцев, как и многих других, обвинили в поддержке оппозиции.

Гибли люди, и стало понятно, что надо бежать. 15 дней они с женой и тремя малыми детьми через Киргизию, Казахстан, юг России автостопом добирались до Москвы. В спешке отъезда успели схватить только советские паспорта. Связи с родиной не было, родственники боялись репрессий. Почему Москва? Здесь, в конце 1980-х, Алави учился в Институте языкознания. И еще потому, что был твердо уверен: люди, которые построили такой великолепный город, создали такую культуру, обязательно помогут!

— Поначалу пришлось очень тяжело, — вспоминает Алави. — Но это как волшебство: удивительные вещи происходят с теми, кто в них верит. Кто идет, несмотря ни на что, к своей мечте. Москва всем дает шанс найти себя, и возможность эта лежит в плоскости двух глаголов: «хочу» или «не хочу». «Не могу» — не существует! И Москва не подвела. Русские друзья помогли. Восстановив документы, он оформился на работу в Институте языкознания. В семейном общежитии, которое там выделили, семья прожила 12 лет. В комнату, где мы беседуем, входит жена Алави и вносит поднос с чаем.

Я много слышала о красоте памирских таджичек. Сказочная, изогнутая форма бровей делает неповторимыми их лица, каким-то непостижимым образом совмещая удивительную покорность и отчаянное достоинство. Зульфия работает медсестрой в госпитале и помогает детям нянчить четверых внуков.

— Плов у нас готовят нежирным, — говорит Алави, угощая национальным блюдом. — Рис должен быть двух сортов: белый и желтый, морковь не кладем совсем. Сдабривается блюдо чечевицей, шафраном и подливой.

Над полкой с многочисленными произведениями Саади, Гафиза, Хайяма висит блюдце лазурно-голубого цвета, на котором вязью написаны четыре фразы, похожие на суры из Корана.

— Это заповеди гостеприимства, — говорит Мехроин, младший сын.
Мехроин, так же как его брат и сестра, окончил столичную школу, а потом и Московский автодорожный институт. Братья работают в крупной компании, сестра — в банке. Один женат на россиянке, другой — на иранке. На прощание Алави рассказал, что, уезжая от войны, они с друзьями поспорили о будущем: один выбрал Афганистан, другой — Пакистан, он — Москву. Прошли годы. Алави окончил аспирантуру, защитил кандидатскую, пишет докторскую диссертацию, владеет небольшим бизнесом. Друзья тоже приехали в Москву. На заработки. На мой вопрос: «Это их трагедия?» — Алави ответил: «Нет».

— Недавно в одном из отделений УВД меня попросили 40 задержанным землякам перевести суть претензий.
Представляете, мало того, что никто из них не понимал по-русски, так еще и не смог написать в протоколе свое имя. А ведь все они — из Пенджикентского района, духовной сокровищницы Таджикистана, родины наших мыслителей, философов, поэтов. И если сегодня там так обстоят дела с образованием, то что же происходит на остальной территории страны? Вот настоящая трагедия! — сокрушенно вздохнул Алави.

Возвращаясь домой, стала всматриваться в лица приезжих. Разные люди. И разные судьбы. И все же каждый из нас выбирает сам: остаться поэтом или навсегда застрять в грузчиках. А «не могу» — не существует!

Алла Грибинюк