Александр КАБАКОВ, писатель: НИЧТО НЕ МОЖЕТ ПРИМИРИТЬ МЕНЯ С ВЛАСТЬЮ, КРОМЕ ЕЕ ПРОТИВНИКОВ
В Год литературы мы встретились с известным писателем Александром Кабаковым. У него выходит новый роман – «Камера хранения», на этот раз это книга воспоминаний, но не о людях, а о вещах, которые в жизни автора многое значили. Наш собеседник по-прежнему ироничен и, как всегда, не уходит от острых вопросов и актуальных тем.

Безумие чиновников

– Александр Абрамович, вам не кажется, что сюжет вашего легендарного «Невозвращенца» внезапно и катастрофично стал близок тому, что происходит или вскоре произойдет в стране?

– Он близок всегда. И, заметьте, никогда полностью не сбывается.

– К счастью.

– Ну да, наверное…

– А какие книги наиболее тесно связаны с вашей личной судьбой, из нее вытекают и в нее укладываются?

– Таких книг несколько. «Старик и ангел», маленький роман «Беглец» и, конечно, «Все поправимо».

– Какой роман для вас главный?

– «Старик и ангел». Хотя я помню о том, что своей литературной судьбой обязан, конечно, «Невозвращенцу».

– Вас когда-нибудь подвергали цензуре?

– О чем вы говорите? Какая цензура? Ни одного слова ни в одном романе меня никогда не просили вычеркнуть.

– О чем ваш новый роман?

– Это мемуары. Но не о людях, а о вещах, среди которых прошла моя жизнь. И которые исчезли без следа, и которые мало кто помнит. Книга называется «Камера хранения». Это такая энциклопедия исчезнувших вещей.

– Если бы можно было начать жизнь сначала, вы бы стали писателем?

– Нет. Конечно, нет. Это трудное, довольно бессмысленное и не очень достойное занятие.

– На что бы его променяли?

– Врачебное занятие меня смущает тем, что оно неизбежно порождает в человеке цинизм, но, во всяком случае, оно полезно.

– Я слышала, вы работаете в благотворительном фонде, помогающем тяжелобольным детям.

– Да, детям с редкими заболеваниями. И нам приходится бороться с Министерством здравоохранения.

– Работа наших министерств – это особая тема! Вот вам новая инициатива Министерства образования: теперь вместе с паспортом молодым людям будут вручать азбуку молодого гражданина. Я только пока не поняла – это будет подарок или экзамен?

– Безумие, которое овладевает чиновниками в попытках угодить инициативе начальства, к счастью, никогда на моей памяти не доводило эти инициативы до конца. Это старательное безумие в воспитании такого казенного патриотизма довольно противно, но, главное, глупо, потому что дает прямо противоположный результат. Но, с другой стороны, намного ли лучше ювенальная юстиция, которая процветает в самых продвинутых цивилизованных скандинавских странах? Ужас заключается в том, что обе позиции в их реализации омерзительны. Вообще, я давно не говорю на эту тему. Но когда говорил еще, то примерно следующее: ничто не может примирить меня с властью, кроме ее противников. И ничто не может вызвать к ней такого отвращения, как ее сторонники.

Как ни странно, то человечество, которое я представлял себе существовавшим до двадцатого века, при всей его сомнительности не так меня раздражало. Оно было ограниченным, жестоким, ужасным, но оно было человечным. А то, что начало утверждаться в двадцатом веке и полностью утвердилось сейчас, может быть, и лучше, но только это не люди. Что-то другое. Понимаете, человеку свойственны ревность, ограниченность, злоба, зависть… Сейчас люди, изживая эти недостатки из повседневности, вместе с этим изживают из себя все человеческое. В этом смысле очень показательна история с известным французским журнальчиком. С одной стороны, первобытные параноидальные дикари. С другой – наглые, циничные провокаторы. Люди бессовестные спровоцировали людей безжалостных.

То, что происходило с постановкой в Новосибирске, сделано по той же схеме, только все обходится без крови. Ведь любая провокация несостоятельна, если нет реакции на нее. Помню, был такой художник Авдей Тер-Оганян, он сейчас уехал из страны. Он прославился тем, что на какой-то выставке рубил иконы топором. Мимо шел мой добрый приятель. И дал ему по морде. Что было логичным, необходимым завершением этого художественного акта. Если бы не было этого завершения, то не было бы и акта. Об этом у меня было небольшое эссе, которое называется «Право на мракобесие». Перфоманс не достигает цели, если в конце нет подобающей развязки.

Веста Боровикова