ПСИХОЛОГ НАСТРАИВАЕТ РЕБЕНКА НА ТО, ЧТО ЕМУ И В ДЕТДОМЕ ХОРОШО, НЕ НУЖНЫ ЕМУ НИКАКИКЕ РОДИТЕЛИ
В Москве состоялась акция «Сиротский полк» – люди, одетые в черное, вышли на улицу, чтобы в очередной раз привлечь внимание к проблеме сиротства и к участи детей, находящихся в детдомах. Организатором мероприятия выступила Ольга Синяева, автор документального фильма о жизни детей в сиротских учреждениях России «Блеф, или с Новым Годом». Она рассказала о том, что происходит сегодня с детьми в детдомах, и почему проблемы детей-сирот касаются всего общества и каждого из нас.

Сиротский полк

– Расскажите, пожалуйста, про акцию «Сиротский полк», какова была ее основная цель?
– Основная цель акции – разбудить спящее общество. Нас было 60 человек, больше 100 и нельзя было собрать на этой площади, иначе бы меня как организатора оштрафовали. Но настолько всё мирно и дружелюбно прошло, что меня это поразило.

Перед выездом я изучала «Памятку пикетчику» и записывала телефон прокуратуры, на всякий пожарный. На пикете подошли сотрудники милиции, я улыбнулась им – они мне, попросили подписать протокол о том, что нарушений не обнаружено, вот и все. «Вообще-то, нам надо паспорт у вас попросить, – сказали они, – но мы вам и так верим», – а напоследок пожали руку Александру Гезалову со словами: «Какие вы молодцы, что все это сделали». Теперь мне кажется, что наше общество не так безнадежно.

Понятно, что сложившаяся система детдомов существует в России уже более ста лет, и, по большому счету, ничего не меняется. Она как хамелеон мимикрирует, скоро будет очередное преобразование – все детдома переходят на новую форму, и будут называться Центрами по содействию семейному устройству. Заявляется, что дети будут туда помещаться временно, будут создаваться семейные группы, не больше шести человек, причем братья и сестры вместе.

Конечно, к переменам, особенно в регионах, никто не готов. А для меня настоящая реформа наступит тогда, когда слово «учреждение» (или любой другой «центр») для детей заменится на слово «семья». Вот тогда это будет действительно кардинальный шаг, который будет вписан в историю. Потому что, конечно, когда в учреждении много детей, и у них один опекун – директор, он физически не может быть в курсе всех проблем каждого ребенка. Ребенку нужен свой взрослый, который будет за него ответственен во всем. А для маленького ребенка постоянный взрослый это, вообще, вопрос выживания и сохранения всех жизненно-важных функций.

В России уже был подобный опыт – патронатное воспитание. Он работал с 1994-го по 2008-й год, приносил очень хорошие результаты: 96% детей, в том числе дети старшего возраста и инвалиды, отправлялись в семьи.

И сегодня также нужна профессионализация всей системы. Если ребёнок помещается в учреждение, а не в семью, это травма, которую можно приравнять к тяжелой болезни. С ней должны работать специалисты, а не просто люди, которые любят и жалеют детей – им не хватает квалификации, навыков и компетенций для того, чтобы правильно помочь детям.

Должны создаваться профессиональные приемные семьи, которые всегда будут готовы подхватить ребенка в трудной жизненной ситуации. Ребёнок должен попадать не в учреждение, а в семью, в домашнюю обстановку, чтобы у него не прерывалась нормальная человеческая жизнь.

Раз у нас падает усыновление, раз мы не в состоянии покрыть с помощью усыновления то количество детей, которое ежегодно поступает в учреждения, значит, мы должны двигаться к тому, чтобы общество продвигало создание профессиональных семей и уважало эту профессию. Общество должно быть благодарно этим родителям, которые снимают чувство вины со всех остальных.

Дети в системе разные, всё зависит от того, сколько времени ребенок провел в учреждении, и насколько травматичным был предыдущий опыт. Я прекрасно понимаю, с чем сталкиваются приемные родители, и я бы, честно, никому не пожелала такого труда в особо сложных случаях. А люди работают, раньше они были уважаемы, у них был соцпакет, отпуска, будущее, перспективы, трудовая книжка и так далее. Ведь социальному сироте, по большому счету, родители не нужны, у большинства они есть. Но у ребенка нет семьи, вот, что ему нужно: поддержка и опора.

Когда работал патронат, был треугольник: кровные родители, приемные родители и детский дом — центр сопровождения. И они все работали сообща, с распределением обязанностей. А у нас сейчас ежегодно около 7000 возвратов из обычных приемных семей. Это катастрофа.

Получилось так, что под видом пугала несуществующей у нас ювенальной юстиции, какие-то силы, которым выгодно большое количество детей в интернатах и выделяемое на них подушевое финансирование, поддерживают этот сиротпром в том законсервированном состоянии, в котором он нам достался в наследство после Советского Союза.

Когда отменили патронат, команда уникальных специалистов 19 детского дома в полном составе ушла вместе с Марией Терновской. Они создали некоммерческую организацию «Про-мама», потому что не могли бросить зависящие от них семьи.

Снимая детей в 48-м детском доме для видеоанкет, вижу колоссальную разницу, когда там поработали специалисты и психологи «Про-мамы», персонал детского дома теперь понимает, что нужно ребенка направлять в семью. Когда я 5 лет назад снимала фильм «Блеф, или с Новым годом», такой опции в детдомах вообще не существовало.

Я часто сталкивалась с тем, что психолог в детском доме, во-первых, очень часто вообще некомпетентный, а во-вторых, настраивает ребенка на то, что ему и здесь хорошо, ему не нужны никакие родители, ему нужен интернат, и он о нем позаботится, найдет хорошую квартиру. А меж тем мы знаем, что 122000 детей-сирот в стране так и не получили собственного жилья. У ребенка создается какая-то непонятная иллюзия, и по сравнению с реальной жизнью, детский дом выигрывает.

Жесткая посадка

Ребенок побывал в семье, там маленькая квартирка какая-то, заваленная каким-то барахлом, в ней ничего не происходит, никто не приезжает со съемками, с подарками, в ней нет актового зала, в ней вообще нет простора, как в детском доме, нет идеальной чистоты. Там надо убираться, всё время работать, учиться, читать, прикладывать усилия. Конечно, детский дом покажется лучше.

Но после 18 лет происходит жесткая посадка на реальность. Настолько жесткая, что многие дети потом не в состоянии вообще прийти в себя, и у них остается только один путь – забыться в алкоголе или наркотиках. Вот такую медвежью услугу мы оказываем детям в наших прекрасных, современных, хорошо оснащенных детских домах.

– Один из лозунгов акции был «Нет карательной психиатрии в воспитательных целях». Почему применяются такие методы, как детский дом отражается на личности и развитии ребенка, какие нарушения происходят?

– Ребенок, особенно в раннем возрасте, испытывает в учреждении запредельный стресс, он влияет на все функции организма. Даже мы можем это представить. Если у вас есть близкий человек, представьте, что вдруг он выходит куда-то, и больше не возвращается – вы не знаете, где он и что с ним. Что с вами будет происходить? Вы перестанете есть, спать, вас перестанет интересовать все, что происходит вокруг. И при этом у вас есть родственники, друзья, работа, жизненный опыт. А у ребенка ничего больше нет, кроме этого одного человека, это для него весь мир. То есть он теряет сразу весь мир.

И, конечно, с ним происходят чудовищные изменения и потом еще будет масса отложенных последствий. Например, проблемы с поведением: ребёнок вдруг начинает проявлять агрессию к другим.

Как решают эту проблему в учреждении, ведь детей много и другие могут пострадать? Очень просто, хулигана в воспитательных целях отправляют в психиатрическую лечебницу, привязывают к кровати, делают крайне болезненные уколы аминазина в пятку. Это страшно, и главное, бесполезно. Да, вначале он пугается, буквально две недели ходит, как овощ, но, как мне рассказывали воспитатели, потом всё возвращается, еще и в худшей форме.

Поймите, это не ребенок ненормальный — противоестественна его жизнь в учреждении. Его не воспитывают, а просто по башке бьют-бьют-бьют, пока не добьют до конца. И когда эти дети выходят в жизнь, они могут в первый же год выпрыгнуть из окна или сами кого-то выбросить. Могут и нас с вами.

– А были на акции выпускники детдомов, у которых более-менее удачно что-то сложилось?

– Вы знаете, меня почему-то всё время просят: покажите нам удачные случаи. Я не знаю, то ли ко мне не обращаются удачливые, или я сама таких не вижу. Ко мне обращаются проблемные люди.

Был один человек на акции, который все время как пластинка повторял, что у него был прекрасный директор, который дал ему путевку в жизнь. Я даже не поверила, что он с рождения в детском доме, потому что я знаю этих детей, они даже пару слов не могут сказать так, чтобы была какая-то законченная мысль, чтобы было понятно содержание. Очень странный человек.

Были выпускники, которые по 20 раз лежали в психиатрических лечебницах – просто на каждые каникулы ребёнка туда отправляли. А потом, когда он приходил, и 1 сентября в школе писали сочинение «Как я провел лето», он писал: «Лес, речка, солнце, счастье». И воспитательница спрашивала: «Почему ты так написал, ничего же не было?» — а он отвечал: «А зачем? Чтобы вы меня снова туда отправили?» Вот так.

– Как вы думаете, что-то будет меняться? Понятно, что акция – это способ в очередной раз привлечь внимание к проблеме, а дальше?

– Во-первых, мне было очень приятно увидеть людей, которые собрались на эту акцию. Это действительно неравнодушные люди, каждый из них мог сказать, что пришел не просто так. Это были не те люди, которые сейчас ходят на митинги за деньги или от организаций. Это были люди, которые осознанно пришли, им было, что сказать. Вообще, это очень важно – видеть глаза друг друга, знать друг друга, понимать, на кого ты можешь опереться. Если даже органам полиции, людям в погонах, которые во всем видят подвох, понравилась наша акция – это не может не воодушевлять.

Вот это единение – самое главное, надеюсь, акция станет примером для других, люди поймут, что выходить с такими лозунгами не страшно. Не надо бояться, нужно вставать за права детей, которые не могут сами за себя постоять.

Десять лет назад, когда я вдруг погрузилась в эту тему, я бегала и всем говорила: «Как же так? Вы же все знаете, почему вы молчите? Почему же вы не выходите на улицы, ничего не говорите, не требуете?» И мне говорили: «Олечка, у нас тоже была такая острая реакция вначале, а теперь мы тихо делаем свое дело, такова жизнь». Меня это не устраивало тогда и не устраивает сейчас, я за десять лет не смогла с этим смириться.

Я считаю, что нужно дальше двигаться, просвещать общество, рассказывать о проблеме. Потому что 99,9% людей вообще не в курсе того, что происходит. Потому что если произойдет этот сдвиг в сознании, будет пристальное внимание общества, появится общественный запрос на изменение ситуации, тогда те же люди, которые находятся в Госдуме или в правительстве, должны будут отреагировать, менять законодательство, по-другому.

Ольга Синяева, Мария Строганова