ВСЮ ЖИЗНЬ БОЯЛСЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Эльдара Рязанова не стало в ночь на 30 ноября. Он ушел, оставив комедии, которые мы будем пересматривать с грустной улыбкой. Они все у него такие — с грустинкой. И так больше никто не снимет. Увы. Благодаря Эльдару Александровичу у нас с вами есть замечательная традиция: каждый год 31 декабря мы включаем телевизор и смотрим «Иронию судьбы». А «Карнавальная ночь»? А «Служебный роман»? А «Вокзал для двоих»? И, естественно, «Жестокий романс». Любой его фильм — шедевр, который хочется пересматривать снова и снова. Фразы из его картин мгновенно уходили в народ. Чего стоит это бессмертное «О, тепленькая пошла», или «Тебя посодют, а ты не воруй. В интервью он любил рассказывать о своей юности, травил байки, при этом никогда не стеснялся открыто и жестко высказываться о болевых точках и проблемах страны. Сегодня мы публикуем фрагменты этих бесед.

«Талантливому человеку в России всегда было трудно»

– Эльдар Александрович, в фильме «Небеса обетованные» вы как будто предсказали некоторые события, которые произошли в нашей стране…

– Это случайность. Я делал современную версию пьесы Горького «На дне», а в это время вся страна пошла на дно, и картина получилась не о маленькой прослойке, а обо всем народе. И о том, что армия не двинется против народа. Когда мы снимали сцену, где полковник забирается на «Москвич» и произносит речь, я понятия не имел, что этот кадр будут воспринимать как предвестие знаменитой речи Ельцина. У меня если и были какие-то ассоциации, то разве что с Лениным на броневике. Но все решили, будто я предсказал ход событий. И когда картину показывали после августовского путча 1991 года, просмотры превращались в демократические митинги. Люди выскакивали на сцену, выкрикивали лозунги…

– А если бы году эдак в 1950-м вас попросили бы предсказать будущее, что бы вы тогда сказали?

– Тогда я об этом не думал. Как можно в 22 года думать о будущем? Помню, лет в 30 подумал, что хорошо бы дожить до 2000 года, но не доживу, наверное. Я всегда жил мыслью о том, как лучше сделать картину, над которой я работаю. Я никогда не думал, что «Иронию судьбы» будут показывать 30 лет, а был озабочен тем, как провести сквозь цензуру столь внеидеологическую картину.

– Чего вы в жизни боялись?

– Советской власти. Мой отец сидел, и меня могли из-за этого не принять в институт. Я спрашивал у матери, кого мне писать в анкете – отчима или отца. Отец был русский, но враг народа, а отчим еврей, но не враг народа. Иногда было выгодней вписать в анкету отчима-еврея вместо отца – врага народа, иногда наоборот. Все менялось так, что не угадаешь. На опасный вопрос: «Колебались ли вы относительно линии партии?» в анекдоте давался ответ: «Колебался. Вместе с линией партии».

 Словом, мать говорила, и я писал. Я не думал, что предаю отца, я его не помнил, он был для меня фикцией, от которой осталось только отчество. Отчима звали Лев, мое отчество не совпадало с его именем, но, к счастью, анкеты никто не читал. Мне удалось поступить учиться. На кафедре марксизма-ленинизма служили садисты. Мы ненавидели эти предметы. У философа в кавычках Пудова была одна нога, у политэконома Козодоева – один глаз. Студенты сочинили жестокую шутку. Принимают экзамен одноногий и одноглазый.

Одноногий говорит: «Мне выйти надо, смотри в оба» – «Хорошо, только одна нога здесь, другая там». Эта кафедра решала, кому жить, а кому не жить в институте. Но я как-то проскакивал. Однажды из всей группы только я и Лятиф Сафаров, который потом стал первым секретарем азербайджанского союза кинематографистов, получили зачет по диамату, но Сафаров после этого три месяца заикался. И каждый раз, делая «Карнавальную ночь» или «Берегись автомобиля», я выдавливал из себя раба и преодолевал страх перед советской властью.

– Если бы главный герой вашего фильма «Андерсен. Жизнь без любви» родился не много-много лет назад в Дании, а сегодня и в Москве? Нищим, с умом и талантом?

– Если человек рождается с умом и талантом, то во многом он обречен. Еще Пушкин сказал: «Догадал же меня черт с умом и талантом родиться в России!» Не могу сказать этого про другие страны. Я работал здесь. Я знаю, что если там надо высовываться, то у нас – наоборот, не надо. Талантливому человеку, если он принципиален и не ставит талант на продажу, в России всегда было трудно. Надо жить по совести. Если бы каждый жил так, это было бы замечательно.

 Виктор Матизен