ЛЕБЕНСБОРН

Солнце Бразилии изобильно и немилосердно. Оно вездесуще. Даже широкие кроны могучих деревьев и толстые стены особняков не спасают от его наглых лучей. Вот и сегодня, в это раннее осеннее утро, солнечный лучик  умудрился  просочиться сквозь помпезные бархатные портьеры и принялся припекать Софи щеку, затем запутался у девочки в золотистых волосах и немного погодя, скользнул на шикарный паркетный пол, собранный из ценных пород  дерева. Софи досадливо поморщилась и проснулась. Она не любила жаркое бразильское солнце, у нее вечно обгорала под  мощными лучами ее нежная белая кожа и появлялись ненавистные веснушки. У всех ее подруг по школе веснушек и в помине не было и, по правде говоря, девочки считали Софи слишком бледной. Поняв, что избавиться от назойливого солнца не удастся, Софи отодвинулась на самый край кровати и улеглась поудобней, засунув руку под подушку. Но что это?  Рука девочки наткнулась на какой то небольшой предмет и Софи немедленно вытащила находку наружу.

Это был нарядный конверт с красивой открыткой внутри, рядом с текстом, написанным от руки сияли приколотые  маленькие бриллиантовые сережки. Текст  открытки гласил:

"Поздравляем дочку с первым юбилеем – 10 летием!"

И подпись: мама и папа 10 сентября 1950 г. Рио

Софи козочкой спрыгнула с кровати и пританцовывая от радости немедленно вставила в уши новые сережки. Зеркало, в которое она  заглянула,  подтвердило – серьги неимоверно ей идут и очень подходят к глазам.

Вот из-за этих-то глаз девчонки в школе и прозвали Софи чудищем. Причиной возникновения такого милого прозвища послужила как ни странно новая учительница французского языка мадемуазель Мадлен. Не заметив в классе Софи и не помня еще учениц по именам учительница спросила:  "А где та девочка с чудесными  глазками?" Так подруги и стали называть Софи - сначала Чудо с глазами, но потом сократили до чудища. Одна только Габи называла ее не чудище, а просто -  моя Софи.  Габи была самая лучшая. Конечно, после мамы и папы, а те в свою очередь не очень любили слишком смуглую Габриэллу, но ради дочери, а главное ради знакомства  с родителями  Габи - те являлись весьма влиятельными людьми - готовы были терпеть эту дружбу

Софи снова не без удовольствия взглянула на себя в зеркало. Зеркало подтвердило – Софи очень красивая. То что она обладает незаурядной внешностью девочка поняла уже давно и сказали ей об этом не мама и папа, а чей -то случайно пойманный восхищенный взгляд, дрожащий голос знакомого  мальчика, не к месту покрасневшего при разговоре с ней, слова учительницы в школе – она назвала Софи златокудрой Дианой, а недавно Габриэлла передала  ей слова своей матери, которые подслушала в саду: "Ты знаешь, что сказала моя мама отцу про тебя?" - "Что?" - насторожилась Софи. - "Она сказала так... "– Габи приняла томную позу в кресле, поднесла ко рту карандаш, делая вид ,что курит длинную сигарету,  и проговорила, слегка растягивая слова точь в точь как делает  ее мать: "Дорогой, со мной происходит что-то странное, когда я разговариваю с  Софи. Я  смотрю в ее немного удивленные, прозрачные и чистые как льдинки  глазки, любуюсь  чудесными бровями, золотистыми локонами, и  мне почему-то  вдруг хочется начать посещать по воскресеньям мессу и перестать напиваться на вечеринках".

Софи рассмеялась, вспомнив это недавний разговор, но тут же спохватилась – внизу большие часы пробили восемь, а значит надо было еще успеть умыться, надеть национальный немецкий костюм, состоящий из широкой юбки, шелковой белой блузки с короткими рукавами фонариком и бархатного корсажа. На ноги полагались тяжелые кожаные туфли с пряжкой и белые носочки.

Едва она успела справиться с этой задачей, как в дверь постучали.

И пришли пауки

Стол к завтраку по случаю дня рождения Софи был накрыт в столовой. Хрустящая льняная скатерть соперничала белизной с хрустальным  графином и серебряной вазой. В вазе мокли великолепные лилии. Родители Софи пили утренний кофе из старинных чашек дрезденского фарфора, над которыми фрау фон Глок тряслась как пожилая кошка над своим первым пометом. Софи пила горячий шоколад из своей любимой детской чашечки с отколотым краешком.

Когда кофейник опустел, папа Софи хитро прищурился и сказал, что у них с мамой есть для нее еще один подарок.

- Еще подарок ? – всегда немного удивленные глаза Софи стали совсем круглые.

- Да, да – посмеиваясь,  сказал папа и поднялся из -за стола. Это был высокий, немного сутулый, пожалуй даже старый человек, одетый по случаю праздника не в халат, а в мягкие брюки из твида и шелковую рубашку.

- Да, еще один, – мама Софи подтверждающе кивнула, улыбнувшись  дочери. И герр фон Глок в который раз удивился, увидев как в холодном, надменном облике его жены появляется что-то человеческое – впрочем, так  бывало всегда, когда она общалась с девочкой.

Софи завязали глаза салфеткой и отец взял ее на руки как маленькую.

– Кручу- верчу, тебя запутать хочу,  угадай куда я тебя отнесу, – сказал он и Софи почувствовала восторг как бывало, когда папа кружил ее в раннем детстве. Фон Глок  вышел с дочкой через открытую стеклянную дверь в сад. Софи почувствовала запах роз .

– Ага, значит, сейчас мы идем вдоль оранжереи, отец резко повернул направо и под его ногами заскрипел гравий – дорожка вокруг пруда – девочке нравилась эта игра, вот только солнце немилосердно жалило руки и голые ноги. Внезапно движение остановилось, а потом начался спуск вниз. – "Куда это мы?" - не успела подумать Софи, как папа опустил ее на пол и сказал:

 – Отгадай, где ты сейчас, только чур повязку не снимать! 

Там куда нельзя заходить

Софи не угадала. Она стянула с глаз повязку и остолбенела: это было место куда нельзя заходить. Подвал. Но теперь это был уже совсем не тот подвал, где она  была всего один раз и после которого ей строго настрого запретили туда заходить. От старого обширного подвала остались только массивные кирпичные колонны, поддерживающие стрельчатый свод  да каменный стершийся посредине пол. Впрочем, середину пола сейчас прикрывал бухарский, исполинских размеров ковер. Немного сбоку возвышался постамент, на котором красовался белый рояль  - так замечательно отполированный, что казалось - инструмент  отражается сам в себе. Рой маленьких лампочек был рассажен по всему потолку и ярко освещал все самые потаенные уголки помещения, где уютно угнездились изящные столики с креслами и стульями. Софи с изумлением оглянулась вокруг: а где же десятки деревянных ящиков с надписью на немецком  - "секретно - архив". Куда делось множество полотен картин, свернутых в рулоны и аккуратно обернутых в газеты. Где, наконец, пять огромных кожаных чемодана доверху набитых кольцами, золотыми часами, жемчугом и еще многими драгоценностями, названия которых Софи не знала. На стене, что находилась напротив рояля и где раньше стояли штабеля деревянных ящиков с надписью по-немецки -  "секретно архив" - теперь располагались музыкальные инструменты: скрипка на  подставке, гитара и саксафон.

Софи только  раз удалось заглянуть в один из ящиков с надписью по-немецки и этот день она уже не забудет никогда. Ворох фотографий выпал из  рук и разлетелся по каменному полу. С фотографий на Софи смотрели замученные  дети, и нельзя было отличить живых детей от мертвых детей. Некоторые были прикованы к операционному столу и над ними склонялись большие тени в белых халатах. Несколько лиц на снимках показались Софи знакомыми – они приходили к ней в ее ночных кошмарах.

От тягостных воспоминаний освободил голос отца:

 – Это музыкальный салон. Теперь он твой. Тебе нравиться?

- Да, - сказала Софи.

Осколки

Вечером должны были прийти гости – "осколки прошлого" -  так  называла своих гостей фрау фон Глок. Софи нравилось смотреть, как с помощью двух горничных одевается к приему ее мать. Фрау принципиально не разговаривала с прислугой, а только отдавала приказы жестами и мимикой.

- Понимаешь  дорогая, - объяснила она как-то дочери свою пантомиму. – Мы – раса господ и удел всех остальных угадывать наши желания, служить нам и повиноваться. Разговаривать с недочеловеками совсем не обязательно.  

Софи тоже полагалось преобразиться к балу. Так они и появились перед гостями втроем во всем своем великолепии – мамочка в длинном платье, сшитом из материала похожим на кожу змеи, папочка во фраке, и Софи с распущенными золотистыми волосами до плеч и в очаровательном платье до колен - розовом, щедро отделанном тончайшим ирландским кружевом.

Торжественную часть приема решено было провести в музыкальном салоне Софи – там уже собрались Осколки со своими отпрысками, приглашенные музыканты и прислуга. Осколки расселись за столиками, сервированными по-королевски, музыканты взяли инструменты, чернокожий пианист уселся за рояль. Вошла виновница торжества и с ее появлением зазвучала прекрасная музыка Шопена. Осколки встали с мест и захлопали в ладоши, при этом сквозь аккорды можно было расслышать возгласы: "великолепное дитя и какая прелесть".

Габи (а она была среди приглашенных) послала подружке воздушный поцелуй.

Когда  трапеза закончилась, были задуты 10 свечей на торте, и  дети исполнили кто стишок, а кто песенку...  Взрослые решили оставить ребят в покое и предоставить им полную свободу. Сами гости организованно поднялись наверх в биллиардную и каминный зал. Вечерняя прохлада нежной истомой опустилась на изнемогающую от зноя крышу особняка фон Глоков, закутала  розы влажной росой, охладила гравийную дорожку вокруг пруда. В саду на деревьях зажглись разноцветные фонарики.

Вот тут-то и началось настоящее веселье! Дети носились по саду, прыгали на батуте, играли в салки, а один мальчик даже упал в пруд, но все обошлось. Софи бегала быстрее всех, прыгала на батуте выше всех, и щеки ее стали ярко розовыми, как платье, и ирландское кружево на плечах порхало, словно крылья мотылька. Она была абсолютно счастлива.

Наконец все устали и решили играть в прятки. Софи спряталась очень хорошо. Она укрылась в подвале или по новому -  в музыкальном салоне - там, куда раньше нельзя было заходить. Она уснула и проснулась от собственного крика. Ей опять приснились дети.

Показание жертвы

- Ну ка скажи, что с тобой вчера приключилось?  Почему ты кричала как раненый кролик? – Габи загнала Софи на перемене в угол и не давала ей оттуда выйти.

- А ты слышала, как кричат раненые кролики? – испугано спросила Софи.

- Нет,  – ответила Габи, - но я могу себе это представить: они кричат точно так, как ты вчера.

Софи пожала плечами, она хотела придумать какую-ниудь отговорку, но тревожное лицо Габи, ее искреннее беспокойство решили все дело.

Две лучшие ученицы класса  укрылись на заднем дворе школы среди зарослей высокой пампасной травы и уселись рядышком на невесть как занесенные сюда сломанные качели. Габи аккуратно расправила синюю форменную юбочку и подтянула белые гольфы – она приготовилась внимательно слушать. А Софи все молчала. Габи поерзала на скамейке, но ее подружка словно язык проглотила.

- Тебе  страшно говорить ? – спросила почему-то шепотом Габи.

- Просто не хочется вспоминать, – ответила Софи.

С начала в мой сон приходит туман. Он холодный и липкий. Как  ужас. Потом из тумана на меня двигаются маленькие фигуры. Это дети. У них серые лица и я знаю, что все они давно мертвы. И еще я знаю, что видела этих детей раньше живыми.

Все они хотят рассказать мне свою историю.

История Мадлен: "Я должна была вырасти и стать художником. И еще у меня должны были родиться двое детей – мальчик и девочка. Но этому не суждено случиться. Меня убили в лагере. Во время операции без наркоза. Я умерла от болевого шока. И только ты, Софи, осталась жива. Почему?"

История Ивана:  "Я должен был стать шахтером как мой отец. Судьба должна была подарить мне любовь самой прекрасной девушки. И у нас должно было родиться пятеро детей. Но из меня выкачали всю кровь для немецких солдат. Меня подвязывали под мышки и делали глубокие надрезы на пятках. Так я и умер. Ты была среди нас, Софи. Почему ты жива, а мы нет?"

История Боженки: "Я из деревни Лидице. Я должна была стать актрисой и вырастить сына. Меня сожгли в газовой камере вместе с мамой и бабушкой. Ты была с нами, Софи. Почему тебя не убили как всех нас?"

Габи слушала молча и ее глаза становились все шире от ужаса. Всегда такая аккуратная она даже не заметила, как ее гольфы сползли с ног и превратились в гармошку,  а на белую кофточку с пампасной травы упала мерзкая гусеница. Софи тоже не замечала ничего вокруг себя и продолжала  монотонно говорить: "Еще среди детей из моего сна есть двое близнецов – мальчиков. Они такие маленькие, что их историю рассказывают старшие дети".

История близнецов: "Нас выносили голенькими на холод  для того, что бы понять, как лучше лечить обморожения. Выяснилось – лучше всего отогревают замороженных детей их матери".

- Хватит!- закричала вдруг Габи. – Я не могу больше этого слушать!

- Подожди, – сказала Софи. – Теперь самое страшное.  В конце моего сна приходит огромная собака и хочет порвать меня на куски.

- Но ведь это только сон, это не может быть правдой! – Габи виновато посмотрела на Софи.

Софи молча закатала рукав белой форменной блузки и Габи увидела на внутренней стороне плеча давно зажившие, но от того не менее страшные следы от собачьих зубов.

Незнакомец

Незнакомец в сером двубортном костюме и такой же серой шляпе медленно шел вдоль высокой ограды особняка фон Глоков. Стояла  невыносимо прекрасная южная ночь с огромной луной и сладким  ароматом  отдохнувших от зноя цветов. Тени от чугунной ограды ложились черными шрамами на молодое обветренное лицо человека тридцати пяти лет  от роду. Он шел медленно, почти крался, хотя отчаянно торопился. Его корабль отходил рано утром. Человек шел похищать ребенка.

Пока вдоль ограды особняка фон крался незнакомец, сами супруги приятно проводили вечер в музыкальном салоне Софи.

Фон Глок медленно наигрывал что-то на белом рояле, а его фрау занималась своим любимым делом -  перебирала драгоценности в шкатулке, которую она недавно вытащила из тайника. Драгоценные камни тускло блестели под  резким электрическим светом, золотые браслеты сцепились в один клубок как змеи, жемчуг пожелтел. Драгоценности были мертвы, как впрочем были мертвы и их хозяева.

Семейную идиллию нарушил стук в дверь. Мужчина перестал играть на рояле, женщина замерла с драгоценностями в руках.

– Открыто! – крикнул мужчина. На лестнице,  ведущей в подвал, послышались шаги, и в салон Софи вошел молодой человек в сером двубортном костюме и шляпе, надвинутой на глаза.

– Кто вы? – спросила женщина. Незнакомец молча снял шляпу и бросил ее на стол, за которым сидела фрау Глок со своими краденными  драгоценностями. Незнакомец поправил пятерней  совершенно седые коротко стриженные волосы, и этот мальчишеский жест совершенно не вязался со всем его сильным, мужественным обликом.

- Кто вы?! – еще раз с уже с истеричными нотками в голосе спросила фрау.

- Не глупи, Клара, – устало произнес ее супруг ,– посмотри на его глаза. И действительно странно было видеть на загорелом обветренном лице незнакомца прекрасные светло-серые, как весеннее небо в северных широтах России, глаза. Точно такие как у Софи.

- Капитан 3 ранга. Имя и фамилию вам знать не обязательно, – сказал на прекрасном немецком языке совершенно седой молодой мужчина .

- Я знаю, кто вы, – устало проговорил  фон Глок. – Я могу рассказать вам все о проекте Лебенсборн, жертвами которого стали ваши жена и дочь. 

- Ничтожество! –  Фрау Глок в ярости схватила себя за горло, но ее супруг и вида не подал, что услышал это змеиное шипение.

- Только я хочу предупредить, - продолжил он, - что не имею никакого отношения ко всему происходившему в Германии с 1933 по 1945 годы.

- Ну да, конечно, – усмехнулся седой капитан, - если не считать того, что ваша фирма поставляла кирпич и древесину для строительства  концлагерей.

Проект для заселения миров

- Поначалу проект Лебенсборн был задуман для повышения рождаемости расово ценных с биологической точки зрения арийских детей, – начал хриплым голосом фон Глок. Его жена сидела, напружинясь словно кошка, и капитану даже показалось, что фрау прижала уши, как настоящее животное. - Для осуществления этого проекта поощрялась беременность и рождение ребенка молодыми незамужними немками от офицеров СС с безупречной родословной. Такие дети признавались законными и обладали всеми правами граждан Германии.

Однако по мере завоевания все новых земель стало понятно, что расово полноценных немцев не хватает для заселения обширных  пространств. И тогда была принята идея искать среди покоренных народов женщин и детей не старше 11 лет, соответствующих арийскому типу. То есть голубоглазых блондинов с правильными чертами лица. Женщины должны были рожать от немцев, а дети подлежали усыновлению. Эта политика называлась "обретение  потерянной немецкой крови".

Фон Глок откашлялся и прикрыл рукой глаза, как будто спасаясь от яркого электрического света. На самом деле ему было невыносимо тяжело смотреть в застывшее лицо седого капитана 3 ранга.

Тем не менее он продолжил:

- После оккупации Смоленска ваши жена и дочь были интернированы в концлагерь Биркенау, как члены семьи красного командира. И после фильтрации попали под действия проекта Лебенсборн. Вашей девочке тогда исполнилось три года.

- То есть моя жена должна была рожать расово полноценных детей для рейха, а дочь вырасти настоящей немкой? – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, уточнил отец Софи.

Фон Глок утвердительно наклонил  голову.

 - А откуда вы все это знаете? – голос капитана становился все более глухим, как будто на шее его затягивалась удавка.

- Клара рассказала мне,  – Фон Глок кивнул в сторону жены. – Она работала старшей хирургической сестрой в детском блоке лагеря.

- Дальше,  – приказал незнакомец и  от расширившихся зрачков серые глаза человека в двубортном костюме стали почти черными.

- Ваша жена забеременела от офицера СС, и им с девочкой были предоставлены приемлемые условия и хорошее питание. Девочку решили временно не отдавать на усыновление,  чтобы не травмировать роженицу. Но ваша жена не оценила заботу рейха и попыталась прервать беременность. Она умерла от потери крови. Ее труп бросили собакам на растерзание. Ваша дочь хотела защитить мать и пыталась прикрыть ладошками ее лицо, девочка не понимала, что мама умерла. Одна из собак вцепилась ребенку в руку, но Клара отбила малышку и принесла ее в наш дом. Знаете, у нас никогда не было с Кларой детей,  – зачем-то очень грустно сообщил  фон Глок.

- Мерзавка! – воскликнула фрау Глок. – Эта русская девка побрезговала родить от офицера вермахта! Тупая дрянь! Хотела бы я, чтобы ее бросили собакам живую... - Клара фон Глок не успела выкрикнуть свои последние в своей жизни  слова: человек в сером двубортном костюме подошел к ней и быстрым профессиональным движением сломал ее тощую шею.

Фон Глок остался один в музыкальном салоне Софи. Вернее он остался наедине с остывающем телом своей супруги, на которое смотрел с чувством глубокого облегчения.

Цветы запоздалые

Софи проснулась от собственного крика. Ей опять приснился кошмар. Сейчас дверь откроется и мама или папа придут и успокоят ее. Дверь открылась и на пороге в мутном свете ночника возникла незнакомая фигура.

Капитан 3 ранга, русский морской офицер Соколов поднялся из подвала наверх и направился к парадному входу в особняк фон Глоков. Спустя секунду он услышал отчаянный детский крик и молниеносно определил, откуда доносится плач. Через минуту отец  уже стоял в дверях спальни, где среди огромной постели потерялась фигурка его дочери. Медленно он подошел и опустился на край кровати, затем принялся гладить дрожащей рукой плечи, руки, голову девочки, и наконец прижался щекой к ее волосам. Он ожидал услышать такой родной младенческий запах кожи ребенка, который помнил и носил в памяти все годы войны, но почувствовал только аромат дорогого мыла и мятного порошка.

Софи увидела как зыбкая в неясном свете ночника фигура великана приближается к ней и ужас накрыл ее как в ночном кошмаре. От испуга она не смогла даже кричать. Незнакомец уселся к ней на кровать и стал трогать ее своими большими руками, потом он заговорил на незнакомом  языке.

Капитан Соколов совершил главную ошибку в своей жизни – он заговорил с дочерью  по-русски. Почему он решил, что ребенок, помещенный в двухлетнем возрасте в иноязычную среду, сохранит свой родной язык – не понятно.

- Тата, Татуся, я твой папа, ты помнишь меня? – от  волнения боевой офицер говорил быстро, скороговоркой: – Наташенька, нам надо идти,  корабль уходит уже через 4 часа. А помнишь, как мы с тобой песенку пели "были у бабуси два веселых гуся"? – пропел он, подражая детскому голосу.

Софи испуганно слушала непонятную быструю речь незнакомца и еще больше испугалась, когда человек вдруг запел тоненьким голосом. Ненормальный! – решила она.

Софи помнила только одно слово из своего раннего детства. Это слово она говорила в своих ночных кошмарах собаке, которая приходила  разорвать ее на куски. И слово это было: "Уходи!"

- Уходи! – громко и отчетливо сказала она.

Капитан Соколов почувствовал в груди резкую жгучую боль, которая накрыла его как жаркое ватное одеяло. Подоспей медицинская помощь вовремя, и судьба его дочери сложилась бы совсем по-другому.

Эпилог

Софи фон Глок стала выдающимся фотографом, и за право выставлять ее работы боролись ведущие галереи  Европы. Софи вышла замуж и у нее родился прелестный мальчик, серые глаза которого напоминали весеннее небо в северных широтах России. Старик фон Глок даже помолодел,  когда лишился жены, и очень полюбил своего внука. Но эта неистовая любовь к ребенку сыграла с ним злую шутку – он понял, что чувствовали люди в лагерях, куда он поставлял кирпич и дерево, каково это когда у тебя забирают самое дорогое - детей.

Старика заела совесть и он застрелился. 

А Софи так никогда и не смогла понять, почему ей нравятся эти странные протяжные русские песни.

Елена Кириллова