САХАРОВ АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ

Какие мы? Как мы смотримся со стороны? Что у нас внутри? Откуда у нас столько бунинского «окаянства»? Почему всегда так тяжела и сурова, и странна судьба России? Где ее счастливая эра? Что ж мы все кормим злого волка?

Эту историю Наташе рассказала приятельница, уважаемая женщина, председатель Женского социал-демократического конгресса, бывший депутат Госдумы, кандидат наук, преподаватель вуза Татьяна Владимировна Черторицкая. А ей в свою очередь — ее знакомый в состоянии раскаяния. История долго не выходила из Наташиной головы, она крутилась и так, и этак. И все равно получалось для сознания очень болезненно.

Дело было в ту пору, когда академика Сахарова как диссидента сослали в ссылку в город Горький. Да он и был таким — горьким. За Сахаровым было установлено наблюдение, не дозволялось ни с кем (не лояльным властям) общаться. Словом, изоляция. Только что не тюрьма. А общения хотелось — мало кто может довольствоваться одним своим внутренним миром. Вдобавок, чтобы еще сузить круг общения, академика упекли в психлечебницу — по какому-то надуманному поводу. До этого туда уложили Николая — знакомого Наташиной приятельницы. Он там лежал, лежал, а потом в эту же палату привезли Андрея Дмитриевича. Настолько ученый был одинок и доверчив, что за удачу принял соседство этого парня. Тот рассказал академику о своей нелегкой судьбе, затем старший поведал младшему — о своей, и за время «лечения» они сблизились и подружились.

Подружившись, поверив Коле, Сахаров признался, что хочет сбежать из больницы, боясь, что его тут залечат, сделают настоящим психом или овощем. Андрей Дмитриевич рассказал Коле, как собирается это сделать, и надо признать, что план побега был и разумным, и оригинальным. Николай его одобрил, и они вместе постарались его опробовать. Если не получится вариант первый, то придумали еще и второй, а на самый крайний случай даже третий. Мозги академика были задействованы на всю катушку, а советником у него был Коля. «Ты мне стал как сын родной! Я без тебя здесь бы пропал! Какое счастье, что мы встретились, пусть даже в таком отвратительном месте!» — часто говорил Андрей Дмитриевич молодому другу.

И вот наступил момент, когда Сахарову объявили, что его переводят в одиночную палату с ужасными условиями — видимо, чтобы добить до конца, довести до сумасшествия. Он понимает, что побег нельзя откладывать: сейчас или будет поздно. Договаривается обо всем с Колей — тот его должен подстраховать.

Итак, Сахаров пошел ва-банк. Он решил использовать первый вариант. Однако там в это время были санитары, которые никак не «проморгали» бы выходящего из помещения академика. Андрей Дмитриевич пока не отчаивался: есть еще другие тайные выходы. Был задействован второй вариант, но и он не прошел: всегда незакрытая хозяйственная дверь оказалась заперта. Что ж, пойдем третьим путем, успокаивал себя Сахаров, тем более он шел не один, за ним следовал его верный друг Николай. А вдвоем ничего не страшно, да и не может быть, чтобы их ожидала полная неудача.

Ученый направился в то место, о котором знали только они вдвоем с Колей, и почти уже вышел на улицу, вдохнул первый глоток свободы, как услышал строгий оклик: «Стоять! Руки за спину!» — Голос был жесткий, как удар хлыста, но ноты там были знакомые. Сахаров растерянно обернулся, взглянул на окликнувшего и увидел сквозь стекла очков своего родного Колю, который держал направленный на академика пистолет. Глаза его, доселе такие добрые и внимательные, а сейчас полные ненависти, буквально парализовали своим ледяным холодом пожилого человека. Выражение лица Андрея Дмитриевича в мгновение стало трагически несчастным, как будто на его глазах только что был расстрелян его любимый единственный сын.
А по сути дела так оно и было. С тех пор сердце академика окаменело, и он уже не верил никому!

Сахарова уже давно нет на этом свете, а Николай, переживший распад КГБ, Союза, Компартии, распад всех прежних ценностей и договоренностей, до сих пор не может пережить свое предательство по отношению к доверившемуся ему человеку. «Ты будешь мне вместо сына!» — говорил ему Сахаров, который стал впоследствии «совестью нации», а этот «сын» — предателем, получившим свои тридцать сребреников, но так и не повесившимся на осине. Только любовь, доброта спасут мир — эти слова вроде банальны, но ничего лучшего пока не придумано. Любовь к Богу и любовь к ближнему — вот крест, который мы должны пронести по жизни.