КАК ГЕНЗЕЛЬ И ГРЕТЕЛЬ

Мягкий, белый песок лился сквозь мои пальцы тонкими струйками, и ветер разбивал эти струи на мелкие песчинки и уносил с собою вдаль, но некоторым песчинкам удавалось увернуться и прилипнуть к мокрой Люськиной руке. Люськина рука кажется  мохнатой  от приставшего к ней песка.

Городской пляж единственное место, куда можно пойти в нашем маленьком городке на Волге. Есть еще парк, но там собираются алкоголики, а недалеко от города расположился шикарный коттеджный поселок за высоким забором, и  местных туда не пускают.

Пляж вычищен и вылизан как кухня у хорошей хозяйки и я не видела, чтобы кто-нибудь оставил здесь за собой мусор. Катера, моторные лодки, простые весельные лодочки толкаются  на лодочной станции и  подпрыгивают на волнах, из шашлычной с незатейливым названием “Река” нестерпимо вкусно пахнет жареным мясом. На пляже люди проводят выходные, встречаются, влюбляются и играют в волейбол.

Мы с Люси здесь тоже не просто так. Моя подруга одержима желанием познакомиться с крутым парнем и уйти к нему жить от своей матери алкоголички, а я ей помогаю. По правде говоря, в Люськином арсенале не так уж много средств для привлечения крутых парней. Вернее у нее имеется всего одно средство и это – прекрасно сформированный для 15 лет бюст. Поэтому Люсинда (так я ее называю) всегда просит меня пойти с ней, потому что я прелестна “как херувим”. Так говорят нянечки в детдоме, где я живу.

Итак, моя задача привлечь внимание, а потом незаметно смыться, предоставив Люси возможность охмурить кандидата в бой-френды.

- Девчонки, хотите я вас на лодке покатаю? - Услышали мы голос за спиной и дружно оглянулись. Говорил паренек, примерно  одних лет с нами, невысокий и, конечно, с прыщиками на лице. Мне иногда кажется, что у всех подростков прыщи и только у меня чистая кожа. Короче, на крутого парня пацан явно не тянул.

- Иди отсюда, чмо ушастое, - ласково посоветовала Люська мальчишке. Парень вздохнул и направился к лодочной станции, загребая по пути неуклюжими ногами песок.

- Приготовься, - услышала я шепот подруги, это означало, что она увидела потенциальную жертву. Жертва оказалось не одна, а даже целых две – из кафешки под названием “Река” вышли двое мускулистых парней в шортах и закурили.

По заранее составленному плану я поднялась с песка и, подняв руки, расплела косу. Я позволила ветру запутаться в моих волосах, растрепать тяжелые русые  пряди, и парни как по команде бросили сигареты и направились к нам с Люськой. Пора уходить. Я сделала вид, что иду купаться, а сама незаметно свернула к лодочной станции.

****

Мальчишка, тот самый которого моя грубая подруга назвала “ушастым чмо”, сидел на скамейке и рисовал на мокром песке большим пальцем левой ноги. Я подошла поближе  посмотреть, что он там изобразил, и увидела свой портрет. Паренек заметил меня и смутился. Я тоже растерялась.

- Ну, давай, катай меня на своей лодке, раз обещал, – развязно сказала я, чтобы скрыть неловкость.

Его лицо вспыхнуло, как будто внутри  зажглась электрическая лампочка.

У Глеба (так звали моего нового знакомого) оказалась вовсе не какая-то весельная лодка, а самый настоящий белоснежный катер. Мы носились по воде подальше от берега на предельной скорости, и Глеб закладывал крутые виражи и поднимал фонтан брызг, и брызги вместе с палящим солнцем слепили нам глаза и мы хохотали как ненормальные.

Я забыла, что меня зовут Дина и что я сирота, и живу в детском доме. Я стала скоростью, я стала ветром, я стала свободной как река Волга.

Небольшая песчаная коса, куда мы причалили, оказалась совсем безлюдной. Глеб начал разгружаться, и я подумала, что катер у него не только красивый, но и вместительный как бездонная бочка.

На песке у самой кромки воды появились складные стол и два стула, два шезлонга, один большой зонт от солнца и сумка-холодильник, набитая всякими вкусностями.

Мы сидели за столиком друг напротив друга и уплетали бутерброды с нежнейшей форелью, крабовый салат, упакованный в особые коробочки из фольги, ели мороженое и пили горячий лимонный чай из термоса.

- А ты знаешь, что у тебя таежные глаза? – Спросил меня Глеб.

- Как это?… - Не поняла я.

- Ты видела  весной подтаявший снег в лесу, в ложбинке или под деревом?  Этот снег темно- серый, покрыт тонкой корочкой льда, и лед отражает голубое небо. Такого цвета у тебя глаза. И еще густые, пушистые ресницы, как мокрые еловые лапы…

Последние его слова потонули в грохоте двигателя моторной лодки, которая выскочила из-за поворота песчаной косы и, сделав крутой вираж, направилась прямо к нам. Моторка резко сбавила скорость, и все равно пропахала носом по песку, оставляя за собой глубокую борозду.

- О нет! Только не это! – Простонал Глеб и закрыл ладонями лицо.

Из моторной лодки выскочили четверо мужиков в костюмах и дорогих кожаных туфлях.

- Кто это? – Успела крикнуть я, пока мужчины складывали вещи Глеба в  катер.

- Охрана моего отца, – мрачно ответил он.

****

На родном городском пляже, куда нас привезли под конвоем, Глеба затолкали в черный джип, а меня старший из этой банды (как я узнала позже -  полковник в отставке по фамилии Семибаб)  взял за руку и повел в интернат.

Я сопротивлялась. Я обзывала полковника Семибаба хмырем и идиотом. Я получила два раза по заднице, но не сдалась. Полковник Семибаб тоже не сдался и всучил-таки меня дежурной учительнице со словами: “Забирайте назад свою засранку и чтобы больше я ее никогда не видел”. – На прощание этот грубиян погрозил мне пальцем .

На следующее утро мы с полковником Семибабом встретились вновь.

-Тебя пригласили к обеду. С администрацией интерната я договорился. Пойдем. – Он попытался снова схватить мою руку, но я уклонилась и гордо направилась к черному джипу,  на котором вчера увезли Глеба.

Полосатый шлагбаум пропустил черный джип с пассажирами на территорию коттеджного поселка, я огляделась и поняла, что одета совсем неподобающе  для такого случая. Полковник  Семибаб тоже, видимо, так считал, недаром он недовольно сопел и косился на мои рваные джинсы, растянутую футболку и разноцветные кеды. Даже пуговицы на его костюме, казалось, говорили: “Тебе, девочка, здесь совсем не место”.

А место и в самом деле было замечательное. Когда еще были живы мои родители, мы много путешествовали за границей,  и сейчас мне показалось, что я снова в Европе. Серого асфальта я не увидела, все дороги, кроме велосипедных дорожек, были вымощены брусчаткой как на Красной площади в Москве. Деревянные заборы тоже отсутствовали – дома огораживали кованные решетки, дающие возможность увидеть ровные газоны, цветники, пруды с лебедями и роскошные голубые ели на участках  соседей. Дома жителей поражали обилием башенок, балконов и балкончиков, витражными стеклами окон, а также красными черепичными крышами. Видимо, у местных жителей в жизни была одна проблема – куда девать деньги.

Машина затормозила у кованных ворот помпезного особняка и я увидела, что встречать меня вышел Глеб и его родители.

Мне снова стало неловко за рваные джинсы и разноцветные кеды, но потом я подумала: “Плевать. Я сюда к ним не навязывалась”.

Семибаб открыл дверь джипа, и я вышла из машины.

****

- Как тебе у нас, Диночка? Понравилось?- Спросила мама Глеба, когда мы вернулись вечером с прогулки к обеду. Обед был почему-то назначен к 19 часам. Мы с Глебом успели накататься на лошадях, побеситься в аквапарке (да, да, в коттеджном поселке был свой собственный аквапарк) и покормить мелких животных в контактном зоопарке (тоже на территории поселка).

- Все просто офигенно, – ответила я на вопрос и отметила про себя, что Ирина–так зовут маму Глеба,  переоделась, пока нас не было. Вместо элегантного брючного костюма она одела обрезанные до колен старые джинсы и простую клетчатую рубашку.

- Наверное, чтобы меня не смущать, – оценила я поступок Ирины и почувствовала к ней симпатию.

- Муж вернется к обеду, а пока Диночка помоги мне, что- нибудь подобрать из одежды. У нас вечером принято переодеваться, – прохладные руки обняли мои плечи и увлекли за собой по широкой мраморной лестнице на второй этаж.

Гардеробная оказалась размером с космодром. Одна стена комнаты напоминала пчелиные соты, где вместо меда хранилась обувь. Стена напротив была поделена пополам по вертикали – одна половина расчерчена полками с аккуратными стопками свитеров, футболок, джинсов, другая часть  скрывалась под каскадом платьев, блузок, мужских рубашек и пестрых галстуков, висящих отдельно. Ирина зажгла верхний свет, и огромное зеркало в глубине засияло  и раздвинуло пространство гардеробной до бесконечности. Оставшееся свободное место занимали два холодильника для хранения шуб.

Пока я глазела по сторонам, мать Глеба успела накинуть  легкое, струящееся до полу платье и обуть туфли на умопомрачительно высоком тонком каблуке.

- Сейчас она будет уговаривать меня переодеться, - подумала я. И точно…

- Диночка, позволь мне тебя принарядить, – Ирина цепким взглядом окинула  с ног до головы мою фигуру.- Я между прочим владелица модельного агентства, и у нас еще никогда не было такой хорошенькой модели как ты. Ну, пожалуйста, – она шутливо скорчила умоляющую гримаску.

Я засмеялась и согласилась.

Когда, как писал русский поэт Блок, шелка охватили мой тонкий стан и разноцветные кеды на ногах уступили место невесомым туфлям - балеткам, мать Глеба снова оценивающе осмотрела меня и серьезно сказала: – Ты, Дина, необыкновенная девушка. Я это сразу поняла, как только тебя увидела.

- Почему?- Спросила я.

Ирина ответила не сразу. Пауза даже несколько затянулась.

- Видишь ли, дело не в том, что у тебя очаровательное лицо, ты пропорционально сложена. Таких много. – Она снова замолчала, как-бы подбирая слова.- Дело в том, что ты, Дина, удивительно аристократична. Тебя не портит ни плохая одежда, ни плохие манеры. Ты изящна как фарфоровая статуэтка. Кто твои родители? – Неожиданно задала вопрос Ирина.

Я опешила. Так вот значит к чему вся эта лесть. Она просто хочет узнать с кем связался ее сын.

- Мои родители были простыми людьми. – Сухо сказала я.

- Почему были?- Растерянно переспросила Ирина.

- Потому, что маму и папу убили два года назад. – Ответила я.

****

Обед, который больше походил на ужин, я помню плохо. Расспросы Ирины о родителях разбередили мою и так не заживающую рану в сердце. Родителей убили в деревне у бабушки, куда они приехали копать картошку. Бабушка осталась жива, но ей было 73 года и поэтому меня отдали не ей, а поместили в интернат.

Когда, наконец,  встали из-за стола, похожего на цветочную клумбу из-за яркой посуды и обилия изысканных блюд, Игорю Петровичу (отцу Глеба) удалось всех расшевелить. Я,  Глеб, его мама и Игорь Петрович  затеяли игру в прятки. Это было прикольно. Мы с Ириной сбросили туфли, и ступать по пушистым коврам босыми ногами мне очень понравилось. Идея с прятками не понравилась только начальнику охраны полковнику Семибабу. Весь большой организм полковника протестовал против такой затеи, и он, обливаясь потом  громко дышал.

К тому же никто не хотел водить, и эту роль неизбежно получил все тот же несчастный начальник охраны.  Постепенно он вжился в игру, ноздри его нервно затрепетали, глаза хищно заблестели. Семибаб гонял нас по всему особняку, и мое сердце обмирало, когда из укрытия я слышала его шаги. Короче, было весело.

В интернат меня отвез все тот же вездесущий Семибаб и возвращались мы с ним почти друзьями.

Девчонки ахали и охали, рассматривая мое новое платье и туфли, а дежурная нянечка быстро уволокла к себе огромный пакет со всякими вкусностями, который мне дали с собой.

Ночью мне на голову надели мешок, сбросили с кровати и избили.

****

Очнулась я на полу катера, того самого, на котором мы с Глебом катались два дня назад.  Жутко болела голова. Тошнило. Солнце било прямо в лицо и добавляло страданий. Я нашарила позади себя складной стул и придвинула его так, чтобы голова оказалась в тени. Стало лучше, и появилась способность соображать. Я не помнила, как оказалась на пляже в катере Глеба, но зато я  знала, кто меня избил. Сонька из старшей группы по кличке Пакость. Ненависть распирала все существо Соньки, как молоко распирает вымя у недоеной коровы.

Мать родила Соньку в тюрьме и там  отказалась от нее. Я же  росла с родителями и не знала ни в чем отказа.  Она была страшная как смертный грех, а я искала, куда деваться от внимания мальчишек. Меня привезли вчера на черном джипе в прелестном платье, а ее заставили мыть унитазы в туалете. Будь я на ее месте, может, тоже избила  кого- нибудь.

- Эй! – прикосновение к царапине на ноге вызвало новый приступ тошноты. С трудом я села. Это был Глеб. И тут со мной первый раз в жизни случилась настоящая истерика.

Через десять минут белоснежный катер мчал нас по Волге в сторону пристани под названием Кумы, что в 70 км от города, где я жила в интернате. Жила – потому, что туда я больше не вернусь. Я неслась в объятия бабушки, в деревню, которая раскинулась сразу за березовой рощей, неподалеку от пристани.

Но… Как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Мы с Глебом должны были дойти по воде до деревни часа за полтора, а добрались до места только к ночи.

По дороге катер налетел на плавун, и плавсредство так тряхнуло, что телефон Глеба подпрыгнул на стуле, куда его положила я, и упал за борт. Свой телефон я забыла в интернате. Но это еще не все. Когда мы остановились у какой-то деревушки, чтобы зайти в магазин и купить воды и еды, наш катер угнали. Последние 15 км пришлось идти пешком по мокрому песку вдоль реки.

В деревне светилось всего одно окошко, и свет от этого окна освещал совсем не бабушкин палисадник с ее любимыми цветами.

Бабушкин дом стоял темный,  с почему-то закрытыми ставнями, но  распахнутой настежь входной дверью. Мы вошли, и я зажгла свет.

Здесь явно что-то искали. Все вверх дном, вещи разбросаны, горшки с цветами разбиты, даже мебель отодвинута от стен, а шкаф с посудой опрокинут и стекло хрустит под ногами.

- Бабуля! – Позвала я.

- Уже три дня как схоронили, – раздался за спиной незнакомый голос.

****

Соседка, та самая, в доме которой  у единственной во всей деревни горело окно, буквально силой увела нас с Глебом к себе, напоила чаем с бутербродами и уложила спать на лежанке большой русской печи. Я эту соседку не знала – она купила дом в тот год, когда убили моих родителей. И эта женщина мне решительно не понравилась.

- Ты читал сказку про Гензель и Гретель?- шепотом спросила я Глеба, услышав, как соседка погасила свет, и ушла спать в другую комнату.

- Нет. А что? – Тоже шепотом спросил он.

- В этой сказке ведьма приманивала заблудившихся детей домиком, стены которого были сложены из леденцов, а крышу покрывала черепица из пряников…- Мои слова заглушило сонное сопение Глеба. - И вообще, мне кажется, что эта женщина ждала именно меня. Ждала долго. И появилась на пороге, когда, наконец, дождалась, – проговорила я в липкую темноту, взвешивая и обдумывая каждое слово.

На следующее утро мы с Глебом взялись за уборку бабушкиного дома. Вернее убиралась я одна.

- Извини, я ведь коттеджный ребенок, как называют нас в школе. Никогда ничем подобным не занимался, - оправдываясь, сказал он, и ушел в деревню поискать, откуда  можно позвонить родителям.

Я убрала весь дом (это было не сложно – домик очень маленький), нашла бабушкины запасы крупы и макарон, сахара, соли и тушенки. В огороде вовсю зрели огурцы и помидоры. Салат, заправленный постным маслом с запахом жареных семечек, получился на редкость вкусным. Я еле дождалась, когда придет Глеб.

Глеб вернулся растерянный и сказал, что в деревне кроме нас и соседки никого нет. Все или уехали, или умерли. У соседки телефона тоже не оказалось.

- Скорее всего, просто не хочет его нам давать, - ответила я и почему-то совсем не удивилась этому обстоятельству.

****

Вещи, которые долго живут рядом с человеком, неизбежно становятся похожи на своих хозяев. Дубовый небольшой сундук и бабушка очень подходили друг другу. Сундук был крепенький, ладненький, аккуратный, совсем как бабуля, несмотря на то, что в 2017 году ему исполнилось ровно 100 лет. Бабушка закрывала сундук на ключ и отпирала тяжелую сундуковую крышку только для меня.

Сейчас сундук стоял раненый, потому, что его крышку взломали топором и все содержимое вывалили на пол.

После обеда я и Глеб сели рядом со страдальцем на пол и принялись перебирать бабушкины сокровища.

Детское лоскутное одеяльце, в которое молодая бабушка заворачивала моего папу, я свернула и положила на дно сундука. Туда  же отправилась моя крестильная рубашка, шкатулка с папиной золотой медалью, коробочка с прядкой льняных волос уже не помню чьих, и рулон, перевязанный розовой лентой, всевозможных грамот.

- А это что? – Спросил Глеб. В руках он держал нашу с бабулей картонную коробку с секретиками.

Секретики – это такая игра. Бабушка сама играла в нее, когда была маленькой, и меня научила. Бабуля была маленькой во время войны, тогда красивые фантики от конфет ценились больше, чем сами конфеты. Что конфета? – Съел и все, и нет ее. А фантик можно  хранить долгие годы и любоваться им и играть с внучкой в секретики, что бабуля и делала.

Я взяла коробку в руки и открыла. Все на месте. Я знала каждый фантик, что называется в лицо, но, что-то меня обеспокоило. Я закрыла крышку и повертела коробку. Вот! На донышке еле заметная надпись карандашом, которой раньше не было.

Надпись была такая:      ДИНЕЧЕК (так меня называла бабуля),

ПОИГРАЙ СО МНОЙ!

ИЩИ СЕКРЕТИК ПОД… а дальше рисунок пары глаз с длинными ресницами.

- Это о чем речь? – Глеб рассматривал надпись, наморщив брови.

Я только пожала плечами.

****

Все-таки Глеб очень умный. Он разгадал надпись на донышке коробки из сундука, но сначала попросил рассказать, как мы с бабушкой играли. 

- Делаешь углубление в земле, в укромном месте, кладешь сначала листик, потом фантик, затем сверху осколок стекла и засыпаешь землей. – Затараторила я как сорока и рассказала, как мы с бабулей придумывали загадки, чтобы указать место, где спрятан секретик.

- Кто отгадает загадку и найдет стеклышко в земле, того и фантик. – Еле перевела я дыхание, закончив говорить.

- Придумывали загадки вроде той, что на коробке? – Глеб задумчиво рассматривал надпись, сделанную простым карандашом. –Я  кивнула в ответ.

- Глаза на рисунке напоминают твои. -  Он внимательно посмотрел на меня.

- Бабуля говорила, что мои глаза по форме похожи на ягоды шиповника,…- тут я запнулась – до меня начало что-то  доходить. До Глеба, видимо, дошло быстрее. Он молча встал и пошел к двери. Я за ним.

При ярком дневном свете бабушкин садик показался  печальным. Яблоня и слива уже отцвели, на грядках пожухла ботва моркови, роскошные хосты – предмет гордости хозяйки- уже успел обожрать какой-то вредитель и единственный куст шиповника тоже не выглядел жизнерадостно.

- Это сколько надо вокруг копать, чтобы найти то, что спрятала бабуля, – подумала я вслух, обойдя кругом шиповник.

- В загадке сказано ПОД, а не рядом, значит,  придется выкапывать куст, – сказал Глеб и я с ним согласилась.

Куст выкопали довольно быстро, и как говорится, награда не заставила себя ждать. Пачкая руки в земле, я нашарила в яме что-то завернутое в полиэтиленовый мешок. Это оказалась  жестяная банка из-под кофе с винтовой крышкой.

Чуть ли не бегом мы бросились с находкой в дом. Пока я мыла руки, Глеб вывалил содержимое банки на стол.

Собственно и вываливать было особо нечего – в банке оказался всего один предмет. Золотой медальон на толстой тоже золотой цепочке.

- Медальон нужно открыть, обычно внутри хранят фотографии, - посоветовал Глеб.

Но внутри оказалась не фотография. Серебряная монета с изображением короны наверху и надписью 20 копеек  выпала из медальона и покатилась по столу. Вместе с монетой на стол выпала и записка.

Бабуля всегда бережно относилась к бумаге (это у нее еще с войны), поэтому я не удивилась, что с одной стороны записка исписана какими-то цифрами и иностранными буквами, а с другой надпись предназначалась мне, которая  еще больше все запутывала.

Всего две строчки, последний привет от бабушки.

ДИНА, ТЕПЕРЬ ВСЕ ТВОЕ.

БОГУ – ВЕРА, ОТЧИЗНЕ – ВЕРНОСТЬ.

- Странно. Ты что-нибудь понял? – Я вопросительно уставилась на Глеба, он отрицательно покачал головой. Серебряная монета тоже не внесла ясности. Монета была датирована 1917 годом, имела потертый вид и трещину, которая начиналась от края и заканчивалась точно на цифре 2.

От всех этих головоломок я устала и поэтому просто завернула монету в записку, положила в медальон, и повесила бабушкин подарок себе на шею.

Не успела я это сделать, как со стороны открытого окна послышался голос соседки:

- Дети, я вам пирожков с молоком принесла. Откройте!   

****

- Не открывай. – Тихо попросила я Глеба.

- Почему? – Так же тихо спросил он.

- Я ее боюсь. Говорила  тебе – она похожа на ведьму из сказки про Гензель и Гретель. 

- Глупости, – засмеялся этот дурак и направился к двери.

Спустя полчаса Глеб спросил, лениво покусывая седьмой пирожок:

 – А что там дальше было в этой сказке про Гензель и Гретель.

- Дети попадали в ловушку, и ведьма откармливала их, а потом убивала и съедала. -  Растягивая слова, ответила я, чувствуя, как проваливаюсь в глубокий, черный колодец.

- Совсем как про нас с тобой, - донесся откуда-то сверху и издалека голос Глеба.

Уже безнадежно засыпая, я сумела различить перед собой силуэт соседки. В руках эта   ведьма держала веревку.

Нас спасло то, что Глеб почти совсем не пил молоко, а именно в нем и было подмешано снотворное.

Я очнулась глубокой ночью на полу и мои руки и ноги стягивала веревка. Рядом пыхтел Глеб – ему удалось развязать руки, и сейчас он снимал путы со своих ног. Как выяснилось позже, он сумел, уже почти засыпая, понять, что его связывают, и сделал так, как учил  отец - то есть напрячь мышцы рук и тогда веревка непременно ослабеет, когда расслабятся мышцы.

Дверь скрипнула и вошла ведьма с керосиновой лампой в руках. Лампу она поставила на стол и уселась напротив нас на табуретку. Глеб сделал вид, что спит.

- Очнулась? – Вопрос повис в воздухе.- Где золото? – Старуха подалась вперед, и табурет противно засипел под нею. Я снова промолчала.

- Я так и думала, – ведьма подмигнула мне и вынула из кармана передника большой гвоздь, затем  сняла стеклянный колпак с лампы и поднесла гвоздь к огню.

- Сейчас я приложу этот раскаленный предмет к твоей ямочке на щеке, и ты больше никогда не будешь красивой. – Прогундосила  тварь и отвернулась, что бы поудобнее перехватить гвоздь краем фартука.  В этот  момент Глеб вскочил на ноги, выхватил из-под старухи табурет, и  огрел этим самым табуретом  ведьму по голове.

Падая, бабка смахнула со стола лампу, та упала на пол, керосин разлился и загорелся. Глеб волоком вытащил меня из дома и только на улице развязал веревки, впившиеся мне в тело.

- Ты куда ?!! – Закричала я, увидев, как Глеб снова бросился в дом. Слезы от гари и ужаса не давали возможность увидеть, что происходит, искры от пылающей крыши с треском неслись в черное небо, и оконные стекла начали лопаться с почти нежным звоном. Наконец, я увидела как Глеб пошатываясь, тащит на себе бабку, и бросилась ему на помощь.

Бабка была без сознания, а волосы Глеба дымились.

Вдалеке послышался неясный гул, постепенно превращающийся в грохот. Неподалеку на поляне сел вертолет. К нам бежали люди и впереди всех начальник охраны Семибаб.

И Боже мой! Как это я раньше не замечала, какое милое и симпатичное у Семибаба лицо.

****

Не знаю, как Глеб, а я проспала,  как мне сказали потом, целые сутки. С трудом разлепив еще воспаленные от едкого дыма веки, я уставилась в потолок комнаты. Теперь моей комнаты. Ирина и Игорь Петрович сказали, что больше никуда меня не отпустят и оформят надо мной опеку.

- Лучше будь на глазах, а то опять пропадешь, и сын снова за тобой увяжется, - полушутя сказали родители Глеба, но было видно, что настроены они серьезно.

Весь день прошел в заботах. Я выбирала мебель для своей комнаты, бегала с Ириной по магазинам и накупила себе кучу одежды, Игорь Петрович утрясал вопросы с администрацией детского дома.

Вечером отец Глеба собрал нас у камина в охотничьем домике. В домике было по особенному тепло и уютно, и, наверное, поэтому то, что рассказал Игорь Петрович, показалось нам с Глебом особенно страшным.

Матвевна – как назвала себя безумная старуха – очнулась в больнице и сразу попала в руки начальника охраны полковника Семибаба.  Матвевна рассказала все.

Давно, давно, когда  бабушка была молодой, а мой папа совсем маленький, Матвевна ходила по домам и собирала узелки с грязным бельем. Зарабатывала себе на хлеб Матвевна стиркой.  Один узелок вызывал у прачки особенно жгучий интерес. Мало того, что белье этой клиентки (а белье  принадлежало моей тогда еще молодой бабушки) было очень дорогим, один предмет повергал тогда тоже еще молодую Матвевну в состояние острого недоумения. Предмет этот представлял собой широкий пояс с шнуровкой и множеством маленьких карманчиков, нашитых рядами вплотную друг к другу. Всего карманов насчитывалось 57 штук. Приступ неодолимого любопытства заставил Матвевну проникнуть в дом своей клиентки и спрятаться за портьерой. И любопытство прачки было вознаграждено.

Она увидела, как хозяйка пояса раскладывает по кармашкам золотые монеты царской чеканки, а потом одевает на себя этот самый пояс и зашнуровывает его сзади.  От изумления Матвевна выдала себя. Семья бабушки была вынуждена уехать, а прачка не забыла блеск золотых монет.

Спустя почти полвека Матвевна нашла бабушку и поселилась в деревне, что неподалеку от станции со странным названием Кумы.

В этом месте я перебила Игоря Петровича:

- Это она наняла тех двоих бродяг, что убили родителей!

- Да. – Кивнул отец Глеба. – И она же довела до смерти твою бабушку, нашла пояс, но золотых монет там уже не было.

- Бабуля оставила мне только вот это, - я сняла с шеи золотой медальон.

Отец Глеба раскрыл золотые половинки, на ковер перед камином упала монетка, завернутая в бумажку.

Игорь Петрович внимательно прочитал записку сначала с одной, потом с другой стороны и сказал.

- А вот это уже серьезно.

****

Комната для переговоров в  самом старом Швейцарском банке была обставлена дорогой кожаной мебелью. Неизвестный источник света размывал резкие очертания предметов, делая их более зыбкими, рыхлыми. В комнате для переговоров находились я, отец Глеба, как мой законный опекун, и клерк. Беседа не клеилась.

- Дина, по условиям договора,  для того, чтобы получить доступ к депозитной ячейке одного шифра мало, нужен еще ключ, – сказал расстроенный Игорь Петрович.

Я так и знала, что ничего не получится. Откуда вдруг у моей бабули шифр от ячейки в Швейцарском банке?! Бред какой-то. От волнения я так сильно дернула цепочку, на которой висел медальон, что замок цепочки раскрылся, и золотой предмет мягко скользнул мне на колени.

Я заметила, как хищно напрягся клерк. Действуя скорее по наитию, чем руководствуясь здравым смыслом, я раскрыла медальон и протянула служащему серебряную монетку с трещинкой.

Клерк вытащил из портфеля бархатную коробочку, тоже в свою очередь раскрыл ее и достал точно такую-же треснувшую монетку. Работник финансового фронта сложил вместе обе монеты и трещины на обеих совпали полностью.

Что было потом я плохо помню. Клерк позвонил по телефону, в комнату вошел очень солидный господин и охрана, и все вместе мы начали спускаться куда-то очень глубоко вниз на лифте.

****

- И что же оказалось в банковской ячейке? – С волнением спросила мама Глеба, когда Игорь Петрович снова собрал нас всех в охотничьем домике. По его просьбе я ничего не рассказывала, пока он не прояснил всех обстоятельств дела.

Игорь Петрович выложил на столик перед камином фотографию конверта с почтовой маркой, документы, пустой конверт, как я знала, остался в ячейке.

Отец Глеба ровным и ясным голосом рассказал, как в далеком 1921 году молодой князь *****  сумел вывезти из охваченной гражданской войной России только этот конверт и документы, подтверждающие его высокое происхождение. Это было все, что осталось от некогда огромного состояния князей *****. В России потерялись его жена и маленький сын. Князь вернулся на Родину, нашел семью и перешел на сторону красных.  Его сын вырос и стал военным. И  как отец верой и правдой служил Родине.

- Мой папа тоже был военным, – сказала я и почувствовала на себе взгляды всех присутствующих.

- Дина, ты происходишь из старинного рода князей *****, и этот конверт с маркой по праву принадлежит тебе. – Игорь Петрович пододвинул ко мне фотографию конверта.

Повисла неловкая пауза. Игорь Петрович обвел всех веселым взглядом, казалось, он наслаждается происходящим и тянет время.

- Марка на конверте стоит несколько миллионов долларов, это одна из самых редких марок в мире, – услышала я и сильно поглупела.

Когда немного отлегло, я спросила, почему мои предки не уехали из России, ведь у них были деньги, не то, что у иммигрантов первой волны, которые были вынуждены работать таксистами, гувернантками и т. д.

Игорь Петрович взял со стола плотный лист, развернул его и показал надпись под выцветшим гербом.

- Читай! -  Приказал он.

“БОГУ - ВЕРА, ОТЧИЗНЕ - ВЕРНОСТЬ”, - прочитала я. Потом задумалась.

- ВЕРНОСТЬ ОТЧИЗНЕ. – Повторила еще раз, но уже медленно.

- И этим все сказано. – Подвел черту Глеб.

Елена Кириллова