СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА ГЛАЗАМИ СЛЕДОВАТЕЛЯ

Оборона Сталинграда. Артиллерийский расчет ведет огонь. 1942 г. ©  /  Фото: Аркадий Шайхет  /    РИА Новости

С конца Великой Отечественной войны минули уже многие годы. Но осталась память, которую ветераны передавали своим детям. А нам, их детям, ее надо передавать дальше — их внукам, правнукам...

Я сын военного юриста. Отец мой с начала 1942 по 1945 гг. прослужил военным следователем сначала дивизии, потом — армии. Самые страшные его рассказы относятся к Сталинградской битве, которую он прошел от начала и до конца. 

История первая 

Лето 1942 года. Под Сталинградом идут самые кровопролитные за всю историю человечества бои. 

Передовой край пехотного батальона. Солдаты неделями сидят в окопах. Положенной по уставу смены нет, потому что заменить их некем. В воздухе непрерывный вой от низко летящих самолетов, от бомб, к которым немцы прикрепляли свистки, издававшие жуткий визг, грохот от разрыва все тех же бомб, снарядов, гранат и прочего. Долго человеческий мозг такого выдержать не может. 

Перерывы в боях были очень короткие. На какие-то 20-30 минут обе стороны, не сговариваясь, прекращают стрельбу, чтобы солдаты и офицеры могли хоть чего-то перекусить. А потом — снова в бой. И вот в один из таких перерывов из нашего окопа вылезают с десяток солдат и отходят, точнее, отползают в тыл. Недалеко. В руках одного из них плоская железка с остро отточенным краем, у двух других — по тяжелому камню.  

Найдя относительно укромное место, они садятся в кружок. Камень побольше ставят на землю, и на него один из солдат кладет палец. Другой — острым концом ставит на этот палец железку, а третий с размаху бьет по ней вторым камнем. Палец отрублен. Дальше всё повторяется. Один кладет палец, второй держит железку, третий бьет камнем.

Итак, у всей команды отрублено по одному пальцу. Дальше они ползут к медсанбату и говорят фельдшеру: «У нас над окопом разорвалась вражеская граната, и всех нас ранило. Положите нас в госпиталь».

Фельдшер сразу всё понимает, звонит в штаб дивизии, откуда присылают военного следователя. Всем всё ясно. Состав преступления — членовредительство. Стандартный приговор — расстрел, который обычно заменяли отправкой в штрафную роту. Ну а там — как повезет. 

Подобные преступления во время войны были нередки. Обычно это был самострел. Солдат, сержант, реже — офицер стрелял себе в руку или ногу, стараясь не затронуть при этом кость. Но преступление это легко раскрывалось.

Врач фиксировал красное пятно вокруг раны, это означало, что пуля выпущена с очень близкого расстояния и горячие газы из пистолетного или ружейного ствола обжигали рану. А прибывший следователь обычно находил на месте преступления гильзу и сам патрон.

Об этом быстро узнали, и очередные «самострельщики» гильзу и патрон выбрасывали подальше, прятали или закапывали в землю, а «самострел» делали через буханку хлеба. И если такую буханку находили поблизости от места преступления, то она служила дополнительной уликой, хотя и других хватало...
Но вернемся к солдатам с отрубленными пальцами.

Через короткое время в медсанчасть прибыл следователь, выслушал «потерпевших от разрыва фашистской гранаты» и написал свое заключение. О том, что психика солдат с отрубленными пальцами нуждается в немедленном лечении. Две недели полного спокойствия вернут пострадавших в нормальное состояние, и они смогут продолжать борьбу с немецко-фашистскими захватчиками, пусть даже и без отрубленных пальцев.

Как рассказывал один из друзей отца, прокурор настаивал на стандартном обвинении и высшей мере наказания, но военный трибунал согласился с особым мнением следователя, письменно зафиксированном в его рапорте, и вынес приговор о помиловании. Такие истории в биографии отца случались не раз.

«Он никогда не боялся выдвигать нестандартные решения, противоречившие воле начальства, и всегда до конца отстаивал свою точку зрения, — признался мне когда-то его друг, генерал-майор Михаил Павлов. — Был бы он менее тверд и уступал, когда начальство этого хотело, тоже стал бы генералом. Но человека переделать нельзя». 

История вторая 

В ноябре 1942 года, измотав противника, тогда еще Красная, а не Советская армия перешла в наступление. Оно было крайне резким, неожиданным для фашистских войск, которые в панике отступали, без боя сдавая города и деревни и сами массово сдавались, бросая оружие и военную технику. 

И вот боевые подразделения одной из наших дивизий взяли небольшой, но очень красивый город, к тому же практически не пострадавший от обстрелов и бомбежек. Дивизия пошла дальше вперед, а ее командование приняло решение перевести сюда свой штаб. Для этого нужна предварительная подготовка. Поэтому начальник штаба направляет туда штабную роту, которая должна обеспечить достойный прием и размещение начальства.

И вот находят солдаты этой роты красивый бывший купеческий дом, и ее командир решает, что лучше места для дивизионного начальства в этом городе не найти. Выясняется, что до прихода советских войск здесь был расквартирован штаб немецкой дивизии. Значит, вкусы у немецких и советских старших офицеров иногда совпадали. А при доме есть еще большой сарай, в котором солдаты находят много всякого интересного барахла, брошенного немцами. В том числе красивый и тяжелый бочонок, который наши солдаты открыли и понюхали. Пахло чем-то спиртным, да еще с каким-то очень приятным ароматом.

Командир роты, державший под неусыпным наблюдением все передвижения и действия своих подчиненных, немедленно взял под свой контроль и найденный бочонок с непонятной жидкостью.

Следовало как-то выяснить, можно ли употреблять ее за обедом вместо или вместе с привычными наркомовскими ста граммами. Не отрава ли это, подсунутая коварными фашистами? Ведь командир штабной роты отвечал не только за размещение дивизионного начальства, но и за его питание со всеми втекающими на стол напитками.

И тут неожиданно видит командир роты, как по улице мимо их сарая топают два румына. Маршируют они в плен, и их не только никто не охраняет, но даже не обращает никакого внимания. Сдавались они массами, и охраны на всех просто не хватало. Все знали, что в плен они не идут, а бегут, потому что надеются, что в лагере для военнопленных их наконец-то накормят... 

Подзывает командир роты к себе этих румын и наливает им по стаканчику. Румыны выпивают, крякают, показывают большой палец, говорят «зер гут» и «данке шен» и уходят. Далеко ли они ушли, никто никогда не узнает. Но увидев, что ушли они живыми и здоровыми, ротный сам пробует напиток, ему он тоже нравится.

Тогда он приказывает отнести бочку в дом. Для начальства. Но стоило командиру на какую-то минуту отвернуться, как его солдаты тоже хряпнули по чуть-чуть. А когда приехало дивизионное начальство, то ему найденный напиток был подан торжественно, в соответствующих графинчиках и хрустальных рюмках. 

Немалый по литражу бочонок быстро опустел. И через несколько часов наступила развязка. Все, кто выпил, почувствовали в своем животе страшную боль. Немедленно вызвали врачей из медсанбата, которые сделали всем промывание желудочно-кишечного тракта, но это не помогло.

Командира дивизии, мужчину высокого роста и крупного телосложения, привязывали к кровати ремнями, чтобы хоть как-то успокоить, но он рвал эти ремни как нитки. К утру весь командный состав дивизии был мертв. 

Думаю, читатели уже догадались, в чем была причина этой массовой смерти: отравление метиловым древесным спиртом. 

Разбираться с этим чудовищным делом направили следователя из прокуратуры, армии капитана Ивана Макарова. 

Прежде всего, надо найти и опросить свидетелей. В данном случае это было несложно: солдаты штабной роты, которые нашли в сарае бочонок с антифризом и приложились к нему, находились в госпитале. Ребята были молодые, крепкие, все как на подбор красавцы, и найденной жидкости с приятным дурманящим запахом выпили немного.

«Смотреть на них было просто страшно, — вспоминал отец. — Слезы текли из их глаз, которые ничего не видели. Кормили их так: сажали за стол, санитарка расставляла им по тарелке супа, палец левой руки каждого из них она ставила в его тарелку, чтобы ослепший не промахнулся, и ложкой в правой руке он объедал все, что было вокруг пальца левой».

Привлекать к уголовной ответственности было некого, дело закрыли, но для отца эта история имела поистине удивительное продолжение. Спустя 15 лет после окончания войны его отправили в длительную командировку в Читу, столицу Забайкальского военного округа. Вскоре после его приезда в прокуратуре округа состоялось совещание, на котором отец вдруг увидел... прокурора той самой дивизии, в которой произошло массовое отравление. До этого трагического случая они нередко общались по службе.

«Так ты, оказывается, жив?!? — воскликнул отец. — Вот уж не ожидал!»

«Да мне просто повезло, я на тот ужин опоздал, и мне досталась всего лишь рюмка этой гадости. Помню, я тогда страшно обиделся, могли и побольше оставить. И только на следующий день понял, как же мне повезло! Пару дней провалялся в постели и забыл. Но с тех пор не пью совсем».
 

Заключение

Начав войну старлеем, отец закончил ее майором и был награжден тремя орденами и многими медалями, в том числе «За оборону Сталинграда» и «За боевые заслуги». 

«Приходилось ли тебе, папа, убивать людей?» — спросил я его как-то, когда мне было лет 14. Отец задумался: «Ты не поверишь, но я не знаю. На фронте мне много раз приходилось доставать свой ТТ и отстреливаться от немцев вместе с солдатами на передовой, куда мне часто приходилось ездить. Но попадали ли мои пули в фашистов, не знаю. За вынесение смертных приговоров я выступал крайне редко.

Только в самых исключительных случаях, если совесть подсказывала, что такой приговор объективен, взвешен и просто неизбежен». Отец всегда радовался, что окончил Ленинградский юридический институт в 1940 году, когда машина репрессий была остановлена.

Дмитрий Макаров