БЛОКАДА: КАК ЭТО БЫЛО

О самых тяжелых днях осажденного фашистами города рассказывает свидетель тех событий Нинель Викторовна Краснолуцкая. Когда началась война, ей было около десяти. В сознании девочки теплилась надежда, что война продлится недолго, но первые же бомбежки города на Неве говорили об обратном.

872 дня практически без еды, без воды и без электричества, 611 дней бомбежек и артобстрелов, 632 250 человек, умерших от голода…

Таков горький счет фашистской блокады Ленинграда, начавшейся 8 сентября 1941 года.

ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ

- Нинель Викторовна, в каком районе города война застала вашу семью и кем были ваши родители?

- Мы жили на Лиговском проспекте, напротив Знаменского собора, в 39-м доме, принадлежавшем епархии. Отец служил в НКВД, а мама работала художником-декоратором в Мариинском театре. С нами тогда жила еще бабушка - мамина мама. А когда началась война, мы забрали к себе еще и стареньких родителей отца: они нуждались в заботе. 8 августа эвакуировался мамин театр, и ей сказали: мы можем взять только вас и ваших детей, то есть меня с младшим братом, хотя на руках у нас было еще три старика. Мама отказалась, и мы остались в городе.

- Небось потом жалели об этом?

- Наоборот, благодарили судьбу, что так вышло.

- Поясните, пожалуйста.

- Дело в том, что поезд, укомплектованный учениками нашей школы, вместе с которыми должны были ехать и мы, немцы с воздуха разнесли на станции Лычково в крошки. А ребят, попытавшихся разбежаться, расстреляли на бреющем полете. На той станции вскоре после войны установили памятник погибшим детям.

Также под авиабомбежку, но в первые часы войны, на станции Лида, попал эшелон с возвращавшимися в Ленинград работниками НКВД, в числе которых находился и наш папа. Он и другие раненые спаслись потому, что вовремя подвернулась попутка: их вытащили из вагона, погрузили на открытый борт грузовика. Два месяца мы ничего не знали о нем, думали - погиб... Ох и не скоро наша семья воссоединилась...

ТАК НАЧАЛАСЬ БЛОКАДА

- Каким вам запомнилось начало войны?

- Уже в июле нам выдали первые карточки. Старики ходить за хлебом уже не могли, и за ним нередко отправлялись либо мама, либо я в компании друзей - так было безопаснее.

Помню, бегали с ребятами на Московский вокзал помогать уезжавшим из города людям. Желающих вырваться из ада было так много, что они уже не помещались в здании вокзала и занимали места у его стен, сидя на чемоданах и мешках сутками без еды и питья.

В ожидании билетов и эшелонов проходили дни и недели. И вот однажды, когда мы с подружкой, как обычно, приехали на вокзал, он встретил нас абсолютной пустотой. Оказалось, немцы перекрыли дорогу и все разбежались по домам. Этот день, 8 сентября, и был началом блокады. Помню, с этого момента нам стало особенно страшно.

- Школы к тому времени уже закрылись?

- Они работали в зависимости от местоположения и связанной с ним частоты обстрелов. В эти два осенних месяца нам давали маленькую турнепсину (брюкву), мы ради нее, если честно, и ходили на занятия. А с ноября мы, малолетки, в школу уже не ходили. В это время в домах появились целые полчища крыс. Одна из них даже набросилась на брата, прокусив ему мочку уха.

- Вы помните первую бомбежку?

- Точнее сказать, первый артобстрел, потому что самолеты стали бомбить город позже. У нас зазвенели стекла. По репродукторам впервые объявили, что надо спуститься в бомбоубежище. Мы очень испугались. Спали под звуки метронома - он теперь регулировал наш сон: если бомбежки не объявляют, можно было подремать.

СКОЛЬКО ВЕСЯТ ГРАММЫ?

- Нинель Викторовна, извините за такой вопрос, но как вы переживали голод?

- Первые признаки страшного голода начались в октябре 1941 года, когда в городе перестали продавать мясо, сахар и крупу, а хлеб выдавали только по карточкам. К ноябрю его норма снизилась до 125 граммов, причем был он черного цвета и сырой.

Давали нам этот комочек, и я его в мешочек прятала, чтобы более сильные подростки не вырвали ненароком из рук. А какие очереди уже с шести утра выстраивались за этими комочками! Бывало, больше двух часов стояли.

- Хлебушек, говорите, пытались выкрасть друг у друга?

- И довольно часто. У меня на глазах хлеб вырвали у старушки, разве могла она защититься... Нас же, школьников, спасало то, что мы кучкой ходили и стояли кольцом, пока последнего не отоварят. Насмотрелись в хлебной очереди всякого. Однажды парень хлеб вырвал и тут же стал есть. У него отбирают, а он в рот мякиш судорожно запихивает...

Никогда не забуду, как по прошествии какого-то времени мы с мамой случайно нашли дома тот самый рюкзачок, с которым я собиралась в эвакуацию вместе со своим классом. Я вытаскиваю две сморщенные картошечки: «Мама, смотри!..» И мы их в супчик положили.

- При первых же обстрелах наверняка были выбиты стекла чуть не во всех домах Ленинграда. Как же вы жили, особенно зимой?

- Нашему дому просто повезло: ни одного стекла в нем выбито не было. И потом мы, что называется, всем скопом устроились на кухне. Тепло берегли. Поставили почти впритык три кровати. Дедушка с бабушкой, родители отца, - на одной, мама с братиком - на другой, я спала с другой бабушкой, маминой мамой.

- Удавалось ли что-нибудь почитать во время блокады?

- Так ведь света не было! В первые несколько месяцев давали два литра керосина на семью. Но потом и керосина не стало, и лавочки эти закрыли.

- В баню, рассказывают, тоже ходили по талонам?

- Да, и не всем они были доступны, выдавались только служащим и рабочим. Но на Пушкинской улице находился пожарный гидрант, он-то нас нередко и выручал. А когда и его перекрыли, мы с мамой стали ходить за водой на Фонтанку. Мимо замороженных трамваев и троллейбусов, которые встали как вкопанные из-за отключившегося электричества.

По тропинке, протоптанной вдоль трамвайных путей, на которой однажды увидели прислонившуюся к стене пожилую женщину, и я крикнула: «Мама, может, поможем тетеньке?..» На что получила неожиданный, но правдивый ответ: «Если я помогу этой тетеньке, то упаду вместе с ней. И нас уже никто не поднимет». И мы прошли мимо. А когда возвращались, женщина лежала на снегу уже мертвая. Кто-то успел ее даже разуть и вывернуть карманы пальто.

ГОРОД, СТАВШИЙ МОРГОМ

- Да, люди умирали буквально на ходу...

- У всех по-разному. Наши умирали дома. Сначала ушли родители отца - их кровать мы просто отодвинули от остальных и не трогали...

Другая бабушка с маминой стороны скончалась, прижав меня к себе, хотя сама была уже холодная, и я, почувствовав это, пожаловалась маме. Она подошла, руки ее раздвинула...

Когда дедушка умер, мы его труп запеленали, отвезли на саночках в морг и уехали. Никто уже не регистрировал эти «пеленашки», как их называли в народе. Мамину маму оставили там прямо с санками - сил не было развязать...

В январе 1942 трупы еще лежали во дворах и на улицах, а в феврале их уже начали вывозить. И потихонечку к весне как-то город очистили и прибрали.

В апреле 1942-го мама узнала, где наши похоронены: выяснилось, на Пискаревском все лежат. Мы пошли туда пешком. Мама спросила служителя: «Может, вы помните, где захоронили пожилую женщину, мы ее на саночках привезли и бросили?» «Какие саночки? - был ответ. - Трупы привозили навалом на грузовике и закапывали». Мы заплакали и поползли обратно через весь город домой.

Мама умерла в феврале 1944-го после прорыва блокады, отец к тому времени уже вернулся. Он заплатил зенитчицам на Волковском кладбище, и мамочку там похоронили в хорошем зеленом месте.

Отец заботился о том, чтобы справиться с нашей худобой. Уж и хлеба было в достатке, но мы с братом упорно прятали его под матрас. Солдаты отца-офицера плакали, глядя на нас, пытались подкармливать. «Не давайте ничего детям. Они сыты», - требовал отец. У меня была куриная слепота на почве голода. Вечером я не реагировала на свет, стала совсем близорукой.

В ПАМЯТИ ХЛЕБ И… ХОЛОД

- Что у вас осталось от блокады на всю жизнь?

- Символом жизни для меня был и остается хлеб. Хлебу молятся. Благодарят Господа за то, что он есть. Хлеб ценят за то, что он - жизнь.

- Что еще?

- Холод. Мы же несколько лет замерзали даже в жару. Вот уж и блокада была снята, а мы все равно надевали на себя все, что могли. Это пожизненно при мне так и осталось.

- Праздновали день снятия блокады?

- Я же с братиком была, стала его одевать... и мы дотопали до Фонтанки, когда салют с Петропавловки ударил. Салют был мощный. Прорвали блокаду - это было главным, слава тебе, Господи.

Весь Невский был заполнен людьми. Они радовались, плакали, смеялись, обнимались. Общим было ощущение: да, мы, ленинградцы, многое пережили, но выдержали.

Наталья Корконосенко