«ВО ВРЕМЯ СЪЕМОК С САМОЛЕТА Я ВЫПАЛ С КАМЕРОЙ ИЗ ОТКРЫТОЙ ДВЕРИ»

Примерно полвека назад на экраны вышел фильм «Берегись автомобиля», кадры из которого невозможно перепутать ни с одной другой лентой. Мало кто задумывается над тем, что мы видим любое кино глазами оператора. Значит, Москву в этой картине, равно как и в лентах «По семейным обстоятельствам», «Большая перемена», «Виват, гардемарины!», мы видим глазами оператора Анатолия Мукасея. О работе и любимой профессии, старом и современном кино мы и говорили с Мастером.

Многое в те годы снималось хроникально

— Анатолий Михайлович, как изменилась визуально столица за это время с точки зрения оператора?

— Москва мало менялась, все изменения начались с лужковского времени, и то они были не слишком значительными. Меняется столица значительно лишь в последние годы, ее не узнать. Я люблю снимать в столице — наш город кинематографичен, разнообразен и красив. А тем более сейчас, когда появились замечательные дороги, построены нарядные дома, улицы стали ухоженными, широкими.

— То есть изменения вам нравятся?

— Мне нравятся. На улицах —  чистота, во дворах стали убирать снег, мусор. И потом освещен город замечательно, особенно в праздники. На Новый год вообще было чудо какое-то, просто праздник света.

— А сколько фильмов за эти десятилетия вы снимали в столице?

— Много, картин пятнадцать где-то. Снимал на улицах, в квартирах.

— С раннего детства вам пришлось столкнуться с прелестью городских коммуналок. Какую картинку об этом периоде жизни хранит ваша операторская память?

— Наша огромная семья жила в конце сороковых — начале пятидесятых в Малаховке на кухне: папа с мамой, бабушка, племянница родителей, семья двоюродной сестры. Кухня зимой покрывалась льдом, и мы — человек девять — сидели в одеялах в промерзшей комнате. Удивительно, но отношения при такой скученности были замечательные. По кругу стояли диваны, какие-то лежанки. Так как на стенах был лед, их закрывали одеялами. В середине стоял круглый стол, мы, дети, крутились вокруг. Самой вкусной едой был черный хлеб, посыпанный сахарком.

— Насколько трудно из сегодняшнего дня снимать ту Москву? И если бы вы снимали сегодня дворы вашего детства, то какими бы деталями их характеризовали?

— Снимать ее достаточно трудно. Среди игр послевоенной детворы любимой была такая — зимой прицепиться крючками за грузовую машину и ехать. Коньки были — снегурки, с закрученными вверх носами. Летом случались драки, стенка на стенку. Все было серьезно, но при этом— никаких увечий. Одно время мы жили на Песчаной улице, у нас был балкончик. И когда я выходил на него, то видел Ходынское поле, еще не застроенное. Там стояли самолеты, вертолеты. Стоял огромный Б-52, и нам говорили, что это самолет Василия Сталина. А во дворах неизменно присутствовали хоккейные коробки. Мы бегали с клюшками из проволоки и мячиками типа теннисного. Рядышком жил знаменитый футболист Дементьев, который с нами занимался. То есть мы были обихожены взрослыми. Я запомнил Дементьева и то, как он нами руководил. Это было счастье — идти на эти тренировки.

— Яркая зарисовка. К этому периоду, видимо, относится тот первый момент, когда вы попали под магию изображения?

— Папа подарил мне фотоаппарат после войны. Я впервые сфотографировал ребят из класса, стал печатать фото. Восторгу не было предела, когда увидел, проступающие на бумаге знакомые лица. Выбежал во двор с мокрой карточкой, а она на глазах стала черной. Я плакал навзрыд. Вечером вернувшийся с работы отец объяснил, что нужно еще и отфиксировать фото. В тот день я понял, чем буду заниматься в жизни. Прошло много лет, но и сегодня считаю, что самая лучшая профессия — кинооператор.

— Мне кажется, что и по Москве вы ходите иначе, чем обычные люди, подмечая приметы времени и выразительные объекты, которые могут пригодиться на съемках?

— Это естественно. Потому что операторы отбирают натуру, которая была бы изобразительно интересна и необычна. Такой натурой могут стать и московские улицы с бешеным движением. Вот, например, сцена погони в «Берегись автомобиля» снималась вообще в центре, в узнаваемом месте, на Садовом кольце. По меркам сегодняшних съемок это был сумасшедший дом.

— Почему «сумасшедший дом»?

— Потому что и троллейбус, и машины, и Смоктуновский за рулем — все просто снималось по ходу, ничего специально не организовывалось. Единственное, что было организовано, это то, что за машиной Смоктуновского у нас ехало еще пять автомобилей, которые слегка задерживали поток. А остальное снято хроникально. Там есть кусочек, когда артист останавливается перед светофором: так вот мы просто выскочили из операторской машины, и пока светофор переключался, снимали на перекрестке крупные планы Иннокентия Михайловича. Это было не доезжая метров триста до «Маяковки». А потом снимался трюк в районе Лихова переулка с троллейбусом. За рулем сидела, естественно, не Ольга Аросева, а девушка-водитель из троллейбусного парка, которая трюк и делала: рога троллейбуса отскакивали, он лихо сворачивал в сторону Студии документальных фильмов. Многое в те годы снималось почти хроникально.

— А вот интересно, где в нашем городе пили пиво, прогуливая уроки, герои фильма Евгения Леонова и Александра Збруева в «Большой перемене»?

— В районе Арбата. Мы старались отбирать натуру так, чтобы можно было в одной точке снять много сцен, сокращая время на переезды. Рядом, на набережной, снимались эпизоды прохода героини Светланы Крючковой с портфелем в школу. А все остальное — в Ярославле.

Эти фильмы нужно показывать в школе

— По какому принципу вообще вы выбирали съемочные площадки?

— Фильм «Не будите спящую собаку» почти весь снят в столице. Снимали в нынешнем здании Московской городской думы на лестнице. Рядом, в районе Большой Дмитровки, нашли выразительные дворы. В этих переулочках работать было удобно и интересно, потому что по сюжету там есть и детективные куски. А вот в эпизоде ленты «По семейным обстоятельствам» с машиной и милицией, где знакомятся герои Галины Польских и Евгения Евстигнеева, уже запечатлен район Университета. Потому что там автомобилей было в то время мало. Иногда определяющим моментом может, напротив, стать желание оживить кадр. В том же «Берегись автомобиля» Олег Ефремов подходит к гаражу на набережной на фоне моста через Москву-реку, где в это время проносится поезд метро. А в картине «Дайте жалобную книгу» запечатлена Солянка: Крючков выходит из министерства, на заднем плане — перекресток, автомобили мчатся в разные стороны. Это все вещи — очень живые.

— И при этом вы старались, чтобы все выглядело еще и художественно? Чтобы были запоминающиеся архитектурные детали, работающие на эстетическую идею?

— Ну а как же! Для оператора детали важны. Вот «Дайте жалобную книгу» снимали во дворе Дома литераторов — там необычная решетка, здание периода модерн. И именно там ребята поют серенаду Голубкиной. Всегда ищешь, чтобы в кадре было что-то запоминающееся. В Москве на самом деле можно найти все. Поэтому, скажем, поиск натуры на историческом фильме начинается с похода в замечательную библиотеку «Мосфильма»: отсматриваются фотографии нужного исторического периода.

— А если бы снимали Москву сегодняшнего времени, то где бы это происходило?

— Тут все зависит от сценария. Но вот если бы меня попросили снять документальный фильм о сегодняшней Москве, я, возможно, и не взялся бы — столько всего нового появилось, что и охватить сложно.

— Хочу поинтересоваться вослед за известным персонажем: «Меня, конечно, не столько интересуют автобусы, телефоны... сколько гораздо более важный вопрос: изменились ли горожане внутренне?

— И внутренне, и внешне. Современные москвичи очень отличаются от прежних. Во-первых, появилось очень много красивых девушек. Они и раньше были красивыми, но сегодня они стали так одеваться! Входишь в магазин, и можно любоваться не на украшения, которые лежат на витрине, а на девушек, которые их разглядывают. То же самое и на улицах! Когда едешь в метро, то видишь, что и там многое поменялось — очень много людей приезжих. Это заметно. Они всегда почему-то в черном, темном, особенно мужчины. Лица людей тоскливые. И все уткнулись в телефоны.

— Вот она — примета времени. А раньше как было?

— Раньше все ездили с книгами, читали. А сейчас — с телефонами. Не читают, а играют. Или переписываются. Разница большая, лица изменились. И ощущение, что приезжих стало несравненно больше, чем москвичей.

— Вы сняли вместе со Светланой Дружининой десять исторических фильмов из цикла «Тайны дворцовых переворотов», во время съемок жили практически в XVIII–XIX веках. Московские усадьбы, Кремль — какие сложности подкарауливают тут оператора?

— В Кремле снимать прекрасно. В картине про времена Анны Иоанновны единственной сложность был эпизод, снимавшийся в Грановитой палате, где лежат ковры колоссального размера. Тогда таких не было. Я пошел к замечательному коменданту Кремля Николаю Демину. Он мне ответил: «Толя, да не волнуйся, уберем». Я все думал: «Как они уберут?» А он позвал 70 солдат из кремлевского полка, ребята скрутили гигантские ковры за 5 минут сначала в одну сторону — мы сняли, потом в другую. Это я к тому, что отношение людей к нам со Светланой Дружининой — замечательное. Они знают, что мы делаем большое дело во имя России, во имя ее истории, и нам всегда все помогают. Поэтому и в усадьбы пускают. Самая потрясающая из них — Кусково, там все осталось в первозданном виде. Мы работаем аккуратно, в тапочках, кабели замотаны бинтами. Никогда нигде еще не навредили. Кроме того, мы показываем уникальные дворцы, которые были в XVIII веке. Светлана Сергеевна — просто герой, ее истории невыдуманные, они написаны по книгам Соловьева, охватывают период, начиная со смерти Петра I. Можно было бы дальше снимать, но беда в том, что финансирования нет. А ведь если эти фильмы показывать в школе, дети будут знать собственную историю гораздо лучше, нежели по книжкам: зрительный ряд впитывается мгновенно. Но никто этим заниматься не хочет.

— Режиссеры, с которыми вы работали, всегда это понимали и трепетно относились к изображению.

— Мне везло на таких режиссеров. Изображение любят Сережа Соловьев, Никита Михалков. Очень трепетно к нему относился Ролан Быков, с которым я сделал четыре картины. Это было счастье. Светлана Сергеевна тоже любит изображение. Она иногда шумит на съемке, но, когда я снимаю женские портреты, меня никогда не трогает. Потому что понимает: актрисы должны быть красивыми на экране. Вообще все конфликты нашей семьи находятся исключительно в плоскости творчества и никогда в плоскости быта.

— Вы не сказали еще, что профессия оператора чрезвычайно опасна.

— Наверное. В «Гардемаринах», например, все было связано с проскоками, приходилось снимать рядом с мчащимися лошадьми, а я их боюсь как огня. А однажды во время съемок с самолета я, привязанный тросом, с камерой выпал из открытой двери. Причем поскольку в тот момент снимал, то этого не заметил. Лишь почувствовал, что ветер усилился. Меня вынесло на тросе, а потом также внесло обратно. Хорошо помню бледное и перекошенное лицо Олега Борисова, который только и смог произнести: «Ну ты даешь!» Я видел сериал «Оттепель», где Евгений Цыганов сыграл оператора. Наверное, такие операторы тоже бывают. Но операторский цех в российском кино — самый дружный, сумевший сохранить традиции. Это особый клан, особые люди. Это очень тяжелый труд, физически в первую очередь, тяжелый. Операторы хорошо понимают, сколько нервов стоит какой-то кадр. В нашем клане все дружные, стараются друг другу помочь, никаких тайн нет. И зависти нет. Когда встречаемся, никогда никто про другого слова плохого не скажет.

— Не могу не спросить: сейчас вышло немало фильмов про войну. Любите ли вы современные военные картины?

— У меня часто возникает ощущение какой-то неправды. Думаю, что тут дело в том, что в советское время военные картины делали люди воевавшие. Ордынский, Озеров изнутри это чувствовали и знали, как это происходит. А сейчас это снимается просто как некий художественный фильм. Вроде все правильно, и костюмы подобраны, и декорации хорошие. А веры нет. И лица совсем другие. Вспомните, чего стоило на экране лицо одного только Олялина? Вот ему я верил.

— В вашей жизни есть кумиры артисты?

— Есть. Евстигнеев. Смоктуновский, Наташа Гундарева. Я говорю о тех, кого снимал. Тут отмечали 100-летие актера Евгения Лебедева, показывали нашу картину «Исполнение желаний». Вот там потрясающие — что Лебедев, что Коля Еремин, что Наташа Бондарчук! И абсолютно фантастический Кеша Смоктуновский. Я его снимал в нескольких фильмах, вот он гений. Эти артисты были еще и мощными личностями, думаю, именно поэтому их картины живут многие годы.

— Нет ли у вас мысли снять документальное кино про ваших фантастических родителей, разведчиков-нелегалов, работавших в 70 странах мира?

— Если не получится с «Гардемаринами», будем снимать про них. Мои родители четверть века прожили за рубежом, практически не видели ни семью, ни детей. На родину приезжали не чаще чем раз в 3–4 года. И всего лишь на несколько дней. Они ради своей страны бросили все. А когда я папу однажды спросил: «Почему наш сосед по дому Рудольф Абель знаменит, а вы с мамой нет?», отец ответил: «В нашей профессии знаменитыми становятся те, кто проваливается». В их книге «Земфир и Эльза. Разведчики-нелегалы» — есть чисто человеческие истории, но там нет тех историй, которые я знаю с детства. Вот и хочу сделать документальное кино.

Елена Булова