ВАЛЕНТИН КАТАЕВ БЫЛ НЕМНОЖКО ПОХОЖ НА ОСТАПА БЕНДЕРА

Свыше 120 лет назад в Одессе родился известный писатель, автор произведений «Белеет парус одинокий», «Сын полка», «Алмазный мой венец» и многих других. В сокровищницу мировой литературы Валентин Катаев вошел бы уже потому, что именно он подарил Илье Ильфу и своему родному младшему брату Евгению Петрову идею романа «Двенадцать стульев». Блистательного литератора Катаева, творчество которого многим знакомо со школьной скамьи, также называли устроителем судеб писателей. О своем знаменитом отце  рассказала дочь Валентина Катаева журналист Евгения Катаева.

— Евгения Валентиновна, какой день рождения отца вам особенно запомнился?

— Папа не любил официальных празднований юбилеев, никогда их громко не отмечал. Исключением стало 80-летие, когда в Союзе писателей его уговорили это сделать. Папу поздравляли коллеги, друзья. Обычно же свой день рождения он праздновал дома в семейном кругу. За столом собирались родители, моя семья, семья брата Павла, обязательно приходила вдова Евгения Петрова с сыновьями (сын Петр стал кинооператором, снимал «Семнадцать мгновений весны»). Хорошо запомнилось и папино семидесятилетие, потому что мне пришлось принимать гостей. Мама лежала в то время в больнице, а гости все равно пришли. Дом в Переделкино гудел с утра до поздней ночи.

 Были домашние пироги и другие вкусности. Готовили я и помощница по дому. Но папе уже не все можно было есть — он болел. А в молодости очень любил меренги (безе), которые попробовал в доме у Ивана Бунина. Когда знаменитого писателя не стало и папа с мамой приехали к его вдове Вере Николаевне в Париж, она угощала их этим десертом, запомнив, что Валентин Петрович его обожает. Родители в Париже бывали часто, почти каждый год. Папа очень любил этот город. Мама тоже — она ведь там родилась.

— Когда ваш отец, отпраздновав 89-летие, неожиданно оказался в больнице с инсультом, медперсонал вспоминал, что Валентин Петрович попросил принести ему его любимый цитрусовый парфюм марки Christian Dior.

— Да-да, подаренный ему в день рождения. Но не подумайте, что папа был пижоном. Нет, это не так. Он был эстетом. К примеру, в Переделкино у него под окном благоухали розы. Изысканные сорта папе присылали из Никитского ботанического сада.

— Валентин Петрович родился с двумя макушками. Расценивал это как знак судьбы?

— Считалось, что это на счастье.

— Однако в детстве вашему папе пришлось пережить страшную трагедию. В шесть лет он потерял маму.

— Папиному младшему брату Жене было в то время всего четыре месяца.

— Нельзя без слез читать, как Валентин Катаев вспоминал маму-волшебницу, которая укладывала его спать. Однажды, придя с прогулки, он побежал в ее комнату, чтобы поделиться с ней впечатлениями и вдруг вспомнил, что ее… нет. А жена Валентина Петровича Эстер рассказывала, как уже немолодой он иногда запирался в комнате и плакал, вспоминая маму.

— Все это так. Ранней весной во время прогулки у моря Евгения Ивановна простудилась. Случилось воспаление легких, отек. Спасти ее не удалось. Дедушка, преподаватель епархиального училища, сам воспитывал сыновей. Больше он так и не женился. Помогала ему в воспитании сестра его жены Елизавета Ивановна.

— В семье выросло два известных писателя, хотя в роду, как понимаю, литераторов не было?

— Нет. Однако бабушка, дочь генерала Бачея из Полтавской губернии, отличалась талантами, увлекалась музыкой. Дедушка тоже был человеком образованным. Все это не могло не повлиять.

— Валентин Петрович рассказывал вам, как в 1910 году со своим отцом они отправились в путешествие в Италию, плыли через Турцию и Грецию?

— В Италии они увидели много интересного. Папин отец копил на поездку деньги. Он считал очень важным, чтобы сыновья увидели мир. Это была первая поездка детей за границу. А вообще, папе удалось посмотреть много стран. В своих интервью он неоднократно говорил, что за последние лет тридцать своей жизни ни разу не ночевал в Москве. Возвращаясь домой из Нью-Йорка, Лондона, Парижа, сразу отправлялся на дачу в Переделкино. Хотя в Москве у нас была квартира в знаменитом доме в Лаврушинском переулке, где жили многие известные люди.

— Какая же страна была самой экзотической в списке тех, где он побывал?

— Сенегал. Папа был ассоциированным членом Гонкуровской академии. Его пригласил в Сенегал президент этой африканской страны, который являлся поэтом и членом Гонкуровского комитета. Одно из заседаний он устроил в своем государстве. Прислал за писателями в Париж самолет. В Сенегале их роскошно принимали. Из этой страны отец привез мне и маме золотые колье ручной работы, которые купил на местном рынке.

— Но вернемся в то время, когда Валентин Катаев был девятилетним мальчиком и начал писать свои первые произведения.

— Взяв тетрадку, он сразу ее озаглавил «Роман» и начал сочинять. А спустя время написать первый рассказ заставил и брата — запер его в комнате и ушел. Дядя Женя возмущался, однако написал, после чего папа отнес рассказ в издательство и попросил его напечатать и заплатить автору гонорар. Когда же Евгений стал писать всерьез, взял себе псевдоним Петров, чтобы не возникало путаницы.

— Известно, что идею романа «Двенадцать стульев» Ильфу и Петрову подарил Валентин Катаев, пообещав потом пройтись по тексту рукой мастера. В своей книге «Алмазный мой венец» он писал: «Сейчас я вам, синьоры, расскажу, каким образом появился на свет этот роман. Прочитав где-то сплетню, что автор „Трех мушкетеров“ писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем-то вроде Дюма-пэpa и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура…»

— Папа любил пошутить, поэтому не стоит воспринимать всерьез то, что он хотел стать Дюма-пэром и иметь литературных наемников. Это была хохма. В ту пору Катаев, Петров и Ильф были молоды, работали в московской газете железнодорожников «Гудок» и старались жить ярко и весело. Ильф и Петров сели за роман, придумали Остапа Бендера. И когда папа прочел то, что у них получилось, сказал: «Мне тут делать абсолютно нечего. Вы гении». Но за идею романа «Двенадцать стульев» попросил купить ему золотой портсигар.

Они это сделали. Правда, портсигар оказался… дамский. Вот как отец рассказал об этом в произведении «Алмазный мой венец»: «Один из соавторов протянул мне небольшой, но тяжелый пакетик, перевязанный розовой ленточкой. Я развернул папиросную бумагу, и в глаза мне блеснуло золото. Это был небольшой портсигар с бирюзовой кнопочкой в замке, но не мужской, а дамский, то есть раза в два меньше. Эти жмоты поскупились на мужской.

— Мы не договаривались о том, какой должен быть портсигар — мужской или дамский, — заметил мой друг, для того чтобы сразу же пресечь всяческие словопрения. Мой же братишка на правах близкого родственника не без юмора процитировал из чеховской «Жалобной книги»: Лопай, что дают. На чем наши деловые отношения закончились, и мы отправились обмыть дамский портсигарчик в «Метрополь».

Это был богемный ресторан, где собирались писатели, поэты, художники. Говоря языком современным, культурная тусовка. Получив гонорар, шли в ресторан общаться. Накопительством не занимались. Они ведь были еще совсем молоды.

— Существует мнение, что предприимчивый Валентин Катаев во многом стал прототипом Остапа Бендера.

— Нет, папа не был Остапом Бендером. Но какие-то черточки характера Ильф и Петров для своего героя у него позаимствовали. У папы тоже была склонность к авантюризму, но, естественно, не такому, как у Бендера. Он был энергичный, напористый. К слову,

сегодня не верится, что поначалу роман «Двенадцать стульев» был принят критикой упреками в безыдейности и пустоте.

— С легкой руки вашего отца в мировую литературу шагнуло немало молодых авторов, которым он в нужный момент протянул руку.

— Папа любил талантливых людей. И если видел в ком-то искру Божью, старался сделать все, чтобы она не угасла. Когда уехал из Одессы в Москву, вслед за ним потянулись брат, Илья Ильф, Юрий Олеша, Исаак Бабель, Эдуард Багрицкий… А сколько писателей папа выпустил в свет, когда стал главным редактором журнала «Юность», который фактически основал. Публиковал в нем «шестидесятников» Василия Аксенова, Евгения Евтушенко, Беллу Ахмадулину… Потом папа ушел оттуда, потому что хотел писать, а для этого требовалось время.

— К слову, мало кто знает, что, кроме прозы, у Валентина Катаева немало хороших стихов.

— Каждый день, вырываясь из леса,
Как любовник в назначенный час,
Поезд белый с табличкой «Одесса"
Пробегает, шумя, мимо нас.

Пыль за ним поднимается душно,
Стонут рельсы, от счастья звеня.
И глядят ему вслед равнодушно
Все прохожие, кроме меня.

— Во многих своих произведениях, например, в повести «Белеет парус одинокий», рассказе «Отче наш», ваш отец описывает Одессу. А он часто бывал в родном городе, когда уже стал знаменитым?

— Конечно. Вспоминается, как в 1949 году папа вывез нас всей семьей в Одессу, чтобы показать город. Я его об этом просила, и он сделал это. Город мне очень понравился. Мы ездили на пляж, ходили в море на лодках, были в катакомбах.

— В 1966 году Валентин Катаев подписал письмо 25 деятелей культуры и науки, среди которых также были Олег Ефремов, Петр Капица, Виктор Некрасов, Константин Паустовский, против реабилитации Сталина.

— Все верно. А в 1979 году в журнале «Новый мир» была опубликована папина «антисоветская» повесть «Уже написан Вертер», вызвавшая скандал. В ней он в 83 года открыл тайну, которую хранил много лет, о своем участии в белогвардейском движении.

 К счастью, в это время за подобные факты биографии уже не сажали. Однако данное произведение папе не позволили включить в собрание сочинений. Тогдашний начальник Госкомиздата сказал: «Валентин Петрович, лучше бы вы эту вещь не писали».

— Какая черта отцовского характера вас поражала?

— Он был очень нежным и любящим отцом. Вспоминается, как трогательно ждал появления на свет моего ребенка. Все думали, что будет мальчик. Я сказала, что назову его Валентинчик. Однако родилась девочка. Папа позвонил мне в роддом и сказал: «Я очень рад, что родилась девочка». И вдруг как-то грустно продолжил: «Но теперь это будет не Валентинчик». Тогда я ему ответила: «Так будет Валентиночка». И папа был счастлив. 10 января 1959 года в роддом, где я находилась с дочкой, прислал большую корзину белой сирени. Это было чудо! Этот куст мы посадили на даче и он до сих пор цветет… Вообще, папа был очень яркой личностью. Его уже нет с нами почти  много  лет, но не бывает дня, чтобы я о нем не думала, не разговаривала с ним мысленно.

Ольга Сметанская