ХОТЕЛИ БЫ ВЫ ЖИТЬ ВЕЧНО?

Тяга миллиардеров Кремниевой долины к бессмертию может даже иногда напоминать пародию. Однажды Эллисон из Oracle сказал: «Смерть меня раздражает». Он выразился так, будто этот столп мироустройства — не что иное, как очередной потребительский пунктик, который можно обуздать с помощью приложения.

Но давайте предположим, что всё-таки можно. Допустим, скоро жизни людей станут значительно длиннее, а может, у них и вовсе не будет конца. Миллиардеры возрадуются и смерть станет опциональной.

Если мы и правда стоим на пороге невероятно длинной жизни, стоит задуматься, как это повлияет на человеческое общество. Хватит ли у нас мотивации, чтобы закончить хоть какое-нибудь из наших начинаний, если у каждого из нас не будет финальной черты? (Будучи журналистом, уверяю, что писать без дедлайна — то ещё занятие).

И не растранжирим ли мы наше время, насмехаясь над процессом, ранее называемым смертью, заполонив при этом планету? Станет ли Земля раем для вечно молодых творцов или адским домом для престарелых? Ответ на эти вопросы зависит от того, чем для вас является сама жизнь.

Я не осознавала масштаба распространения идеи бессмертия до одного обеда с моим другом, который ещё более консервативен, чем я — его даже нет в Twitter.

«Я тут брала интервью у человека, который хочет жить вечно. Разве это не дико?» — спросила я. «В смысле? То есть ты не хочешь жить вечно?» — последовал ответ.

Затем он объяснил, что если бы смерть не грозила бы ему даже в отдаленной перспективе, он смог бы, наконец, заняться всеми хобби и реализовать все свои мечты. Может, даже сменить профессию, например, стать архитектором (сейчас он юрист). Математика ему никогда не давалась, но с бессмертием у него было бы достаточно времени, чтобы её постигнуть. А каждые четыре года он мог бы уходить в творческий отпуск, чтобы повидать мир.

Признаюсь, его мечты о бесконечной жизни с решением интегралов и сплавами по тропическим рекам заставили меня задуматься о пользе бессмертия. Даже если бы мне удалось продлить свою жизнь всего на пару лет, я смогла бы наконец посмотреть все интересные сериалы на Netflix и прочитать всё, что насохраняла в Pocket.

А речи сторонников бессмертия о том, что можно будет увидеть, как растут их дальние потомки, я просто пропускала мимо ушей — детей у меня нет и вряд ли будут.

Однако если бы у меня были гарантии того, что в свои девяносто лет я всё ещё буду энергичной и не растеряю остроты ума, возможно, моё отношение к этому вопросу изменилось бы. Я бы не беспокоилась о том, что дети повлияют на мою продуктивность, ведь запасы этой самой продуктивности были бы бесконечными.

Конечно, когда дети только появились бы, мне, пожалуй, пришлось бы пережить несколько бессонных ночей и тяжелых дней (разве что умники из Кремниевой долины всё-таки доведут до ума роботов-нянь.) Но как только Ольга-младшая покинет отчий дом, чтобы работать каким-нибудь корреспондентом «Марсианских новостей», я с лихвой компенсирую всё время, потраченное на её воспитание.

Это чувство неограниченности возможностей во многом и мотивирует всех сторонников бессмертия.

Научиться играть на всех инструментах в оркестре. Написать книгу на каждом из крупных языков. Посадить сад, а потом смотреть, как он растёт. Обучить прапраправнуков ловле рыбы. Слетать на Альфу Центавра или просто наблюдать за ходом истории в течение сотен лет.

Всё это невозможно реализовать в условиях текущей продолжительности жизни. Но если мы с самых ранних лет будем понимать, что нам предстоит бесконечная жизнь, мы сможем заниматься проектами длиной в сотни или тысячи лет.

У смерти множество недостатков. В частности, из-за неё человек может никогда не развить свой потенциал на полную. Судя по моему текущему состоянию, я, предположительно, умру в 82 года. Но что если на написание величайшей во всей Америке заметки в блоге мне нужно 209 лет?

И всё же жизнь в этом дивном новом мире может оказаться попросту очень скучной — так считает Мэтью Ляо, директор Центра биоэтики в Нью-Йоркском университете. Как объясняет Ляо, жизнь сродни вечеринке — у неё есть начало и есть конец.

Мы рады тому, что вечеринка идёт всего час, и мы её не пропустили. Так что стараемся повеселиться от души, пока есть время. Но представьте, что она идёт вечно. Так себе получится вечеринка, ведь вы сможете пойти на неё завтра или через месяц. Некуда больше спешить.

Каждый из нас уникален отчасти потому, что у нас есть особая история. Собственный сюжет с началом, серединой и концом.

Дэн Макадамс, профессор психологии из Северо-Западного университета, объясняет: люди воспринимают свои жизни как последовательность сюжетов.

Не может быть истории без конца. Как же нам относиться к событиям, если каждому из нас будет дано бесконечное количество попыток? Например, поскольку мы смутно понимаем, что люди должны умирать где-то в 90 лет, то тех, кто умер в 20, мы жалеем больше, чем умерших в 78.

Но, как отмечает Макадамс, если все станут жить до 500 лет, это может измениться. Ведь тогда смерть 90-летнего человека мы будем оплакивать так, как сейчас оплакиваем смерть ребёнка.

Эволюция и культура превосходно научили нас тому, что жизнь относительно коротка и ограниченна, так что нужно быть осторожными и умудриться не напортачить в ней.

Обычно именно молодые люди с наибольшей энергией занимаются разными вещами. Чем ближе человек к смерти, тем менее он вовлечён в жизнь. Отчасти это связано с тем, что его здоровье попросту ослабевает.

Если сейчас кто-то придумает лекарство от рака, мы не скажем «а давайте-ка попридержим его, пока у всех не появится к нему доступ». Следуя этой логике, нам нужно немедленно прекратить пересадки почек.

Однако даже если вечная жизнь будет распространена равномерно, никуда не денется проблема того, что же делать со всеми бессмертными людьми. В конце концов, на Земле может просто закончиться место. Одно из решений таково: значительно урезать появление новых людей и сконцентрироваться на здоровье и долголетии тех, кто уже рождён.

Как это формулирует философ Ян Нарвесон: «Мы с радостью будем делать людей счастливыми, но сократим появление новых счастливых людей».

Однако это может означать, что у нас не будет прапраправнуков, чтобы ходить на их детсадовские утренники. Также есть вероятность того, что если мы будем меньше бояться смерти, наши «племенные» инстинкты перегорят, и в итоге проблема перераспределения ресурсов будет отчасти решена.

Но это только в том случае, если из-за бессмертия мы, наоборот, не станем параноидально опасаться преждевременной и беспричинной смерти. Ведь даже если мы разберемся со старением, несчастные случаи никуда не денутся.

Также, следуя мысли Ляо, космические путешествия станут отличным средством от скуки. Сейчас перелёты между звездными системами длятся слишком долго, но если и человеческая жизнь станет дольше, это перестанет быть проблемой. Нам всегда будет чем заняться, ведь можно будет бесконечно исследовать планеты. И мы все радостно «состаримся» в нашем межзвездном фургончике.

Есть и более мрачная сторона вопроса: не станут ли бессмертные люди менее равнодушными к естественной человеческой уязвимости. Другими словами, общество может разделиться на тех, кто глотает таблетки против старения и на презренных обычных людей. 

Придется решать, должны ли те, кто решил не принимать таблетку вечной молодости, платить больше за здравоохранение. Хуже того, отправившись на новую планету, бессмертные оставят Землю обычным людям, и это станет самой жесткой формой сегрегации.

Конечно, миллиардеры продолжат следовать за своими мечтами. Стоит надеяться, что на пути к бессмертию они откроют что-нибудь более полезное для широких слоёв населения. Как выяснилось недавно, метформин, старое лекарство от диабета, может продлевать жизнь животных, и сейчас его тестируют как средство от старения.