Воспоминания фронтовика Даниила Гранина.

Моя война пахнет страхом и солдатским потом. Ведь это окопная война... Когда я пришел с войны, мне хотелось только одного - поскорее забыть пережитое. Потом появилось много хороших книг о войне, и мне подумалось: что же я буду соревноваться с Василем Быковым, Виктором Астафьевым, Григорием Баклановым и другими замечательными авторами? А потом Алесь Адамович уговорил меня написать "Блокадную книгу". И эта работа взбудоражила, стали наплывать воспоминания, и я подумал, что надо написать про мою войну.

Вы написали: "война пахнет мочой"...

Это запах страха. Но моя война еще пахнет и солдатским потом. Ведь это была окопная война. Она запомнилась тяжелейшим, каторжным трудом - весной окопы освобождаешь от воды, зимой от снега, долбишь саперными лопатками мороженую землю, строя землянки, - и мыслями об обустройстве быта: куда привезут еду, где достать дрова, чтобы топить землянку. И высшее счастье - баня, чистое белье из вошебойки! Вот об этом я и решил написать. А начав, я понял, что война с Победой не закончилась - вдовы, беспризорные, разрушенные города. Но, самое главное, мы до сих пор чувствуем себя сиротками, слишком глубокий след она оставила в нас...

Настолько глубокий, что мы до сих пор не хотим знать всю правду о Великой Отечественной войне. Как вы считаете, нужна ли она, эта правда?

Думаю, пора знать. Астафьев правильно сказал: "Всю правду о войне никто не знает". И до сих пор многие документы не опубликованы. Почему? Прошло 67 лет, все страны - участницы Второй мировой войны - рассекретили свои военные архивы, а мы по-прежнему из всего делаем тайну. Даже из числа погибших на войне. Держимся за фальшивые репутации маршалов, в том числе Жукова, который бил по лицам своих генералов и офицеров. Может быть, за дело бил, но, согласитесь, это недопустимо! Не хотим осознать, что цена нашей Победы позорная. С одной стороны, я на стороне Окуджавы, который пел: "Мы за ценой не постоим". Когда я попал в окопы, у меня даже винтовки не было, не говоря уже про автомат - лишь бутылка зажигательной смеси в руках. И я готов был идти вперед. Многие погибали в первом же бою, так и не разобравшись, что происходит вокруг. Да, тогда было такое состояние души: любой ценой спасти Россию. А сейчас мы видим: что же сделали с нами, со своим народом!

И самое непонятное для внуков этих солдат: почему День Победы стал праздником лишь через 18 лет!

Когда мы пришли с войны, мы, солдаты-победители, конечно же, ожидали, что нас будут обожать, что нами будут гордиться. Но все кончилось очень быстро, в течение двух лет. Фронтовиков стали призывать вести себя скромнее, не носить ордена. Более того, отменили денежные доплаты, полагавшиеся орденоносцам. Доплаты были небольшие, но все же.

Почему? А чтобы не задавались. Мол, они думают, что это они, простые солдаты, спасли Родину, а на самом деле это мы, генералитет, настоящие спасители Отечества.

Почему было "ленинградское дело"? Оно стало следствием блокады, ведь ленинградцы все 900 дней жили без власти на самом деле. И опять же мысли власти: "самоволие тут устроили, думают, что это они спасли город. Нет, это мы его спасли!" Но ужас в том, что народ все это терпеливо сносил и ждал лучшей жизни... Да и потом, вы знаете, большинство участников войны, блокадников, конечно, жалуется, что они заслужили гораздо большего к себе внимания, но в то же время для них гораздо важнее всех этих санаториев, квартир, пенсий было осознание, что они отстояли родину, остались людьми.

Но  и вся Германия была опьянена мечтой фюрера стать всемирной империей. Кстати, это было самое унизительное - высокомерие нацистов. С первыми пленными мы пытались найти общий язык, ведь немцы в одночасье стали врагами - еще вчера наши руководители обнимались с ними и Риббентроп считался лучшим другом СССР. Но это оказалось невозможно - они разговаривали с нами как с дикарями, недочеловеками. А потом уже пришла ненависть...

Кто-то был действительно опьянен, а кто-то оказался "агнцем", который не смог противостоять идейным нацистам. Какой-нибудь обычный берлинский рабочий был обречен воевать с нами - либо лагерь.

Это верно. Я постоянно ловил себя на мысли, что оценивать поступки людей можно только исходя из законов его времени, его страны. Все очень сложно. Меня очень рано стали переводить в Германии, почти все перевели, у меня появились там друзья, меня сделали членом Академии искусств. Казалось бы, я должен был испытывать к ним чувство благодарности. Но я не мог.

Хотя у меня не было к ним и ненависти. Ненавистью нельзя жить - она необходима на фронте, в мирной жизни разрушительна. Когда я собрался в Германию в первый раз, товарищи-фронтовики спрашивали меня: "Как же ты поедешь туда без оружия?" А немецкие корреспонденты спрашивали: "С каким чувством вы встречаете своих бывших врагов?", на что я отвечал: "Это встреча промахнувшихся". Как вы понимаете, я ведь тоже убивал. К войне невозможно подходить с обычными мерками - на передовой о гуманизме не рассуждают. Но, признаюсь, меня поразило, когда одна школьница меня спросила: "Сколько человек вы убили?" Не "немцев", а "человек"! Понимаете, мы не думали, что убиваем людей, для нас они были просто "враги". Но тем не менее...

Да, но нас навсегда разводит по разные стороны цель: у одних захватить, у других защитить.

А насчет целей... Казалось бы, итог был предрешен. Красную Армию почти уничтожили в первые же месяцы войны - советских кадровых офицеров не учили отступать, они готовились идти только вперед. И тем не менее мы победили. Почему? Потому что в нас была мощнейшая жажда справедливости. Даже когда мы отступали, мы верили, что победим. Именно верили, слепо. Это было почти мистическое, ничем не обоснованное чувство.

Вы пишете "В окопах атеистов нет".

И он прав. Я неверующий, стал молиться, когда попал под бомбежку. Откуда это - "Господи, помилуй!" Большинство из нас едет в церковь, когда нам плохо, когда больше некуда обратиться. Так что, думаю, вопреки тому, что нас воспитывали как воинствующих атеистов, мы в каком-то смысле все верующими были и тогда.

На самом деле человек - это чудо. Даже в ворюге, в алкоголике все равно есть божественное начало. Я уверен, что если относиться к человеку по-человечески, извините за каламбур, большинство из таких вот "потерянных" можно вернуть. Годы, проведенные в окопах, открыли мне в человеке и ужасное, и прекрасное - сколько там было проявлений дружбы, любви. А после того как написал "Блокадную книгу" и изучил анатомию голода, ломающего человека, я на многое смотрю спокойнее и уже никого не осуждаю категорически. Как известно, не судите, да не судимы будете...

А в советское время нас ослепляла красивая идея, что мы строим справедливое общество. Мы не обращали внимания ни на хамство, гнусь наших партийных руководителей, ни на лагеря, про которые, конечно же, что-то слышали. Для нас главным было, что мы строили что-то такое, что должно было привести людей к счастью и справедливости. Мы были преисполнены чувства собственного достоинства, даже чувства преимущества.

Без иллюзий трудно жить, у человека обязательно должна быть мечта. Сейчас у нас ее нет, и мы сразу же оказались где-то на задворках истории... У нас нет идеи, которая вдохновляла наших родителей: "Мы строим справедливое общество, коммунизм"...

Почему французы, англичане живут без утопий, просто "возделывают сад", как писал Вольтер. Им для счастья не нужны целина, БАМ, космос...

А нам нужны. Я помню, как провожал целинников. Как это было красиво, какие ребята ехали! Как они были счастливы, что могут что-то сделать. Потом они, конечно, возвращались разочарованные. Но они побывали в счастье. А мы сейчас не знаем, что это такое, молодым ребятам нечем вдохновляться... Куда идем, зачем?

Да, Светлана Алексиевич заметила по этому поводу, что у нас в подсознании живет коммунизм, что нам ближе романтическое, героическое, и скучно там, где реальность, прагматизм. И что же нам делать без этой высокой идеи?

Я не знаю. И не знаю, кто может ответить на этот вопрос. Я идеалист. Может, надо создавать власть честных людей и понимать, что важно не богатство, а счастье жить.

Елена Боброва