ПОСТАВЬ ЖЕ ИМ СВЕЧУ!

Свеча, бокал вина и книга…
Из полутемного угла с иконы взгляд,
И хлеба черного с разломами коврига,
И брошенный на стул возле печи халат…

И фырканье коней, скрип снега под ногами,
И тихий разговор: «Пора, мой друг, пора!
Нам бы не опоздать! Куда? – Не знаем сами…»
Какой-то странный сон с полночи до утра.

Весь день под шум Москвы томлюсь воспоминаньем:
Свеча, бокал вина и книга на столе…
И кто-то на меня глядит со состраданьем
Из темного угла с печалью на челе.

И эта полутень меня влечет и манит,
Чтоб что-то рассказать, и что-то приоткрыть.
Боюсь чего-то я…  Вдруг это меня ранит,
И до скончанья дней мне это не забыть…

И вот опять в ночи свеча, бокал и книга,
С иконы строгий взгляд из темного угла.
И шепот: «Дед страдал на Северах в веригах.
Другой после войны тоже пошел в Гулаг.

Поставь же им свечу!!!» И снова все исчезло…
Уж утро за окном и мне пора вставать.
И в душу мне опять чувство вины полезло,
И мысль: «А как дедов по отчеству-то звать?!»

Ведь прадедов своих совсем-совсем не помню –
Со сталинских времен отшибло память мне.
Прапрадедов вообще – пытай меня! – не вспомню,
Все выжег страх во мне в Гулаговском огне.

И вот идут ко мне они во снах, как тени,
Не знаю, как их звать, но ставлю им свечу…
Пред памятью дедов, упавши на колени, 
«Простите вы меня!» - во храме я шепчу.

По крохам мой отец сбирал о предках что-то,
И вот передо мной потрепанный альбом,
В котором на меня глядят со старых фото
Два бравых казака с Георгия крестом.

Еще лежали там какие-то бумажки,
О том, что данных нет, за что и кто сидел:
Не люди будто бы, а так  себе – букашки,
Куда-то уползли, архив не доглядел.

И снова ночь,  свеча, и шепот, и мученья –
«Прости меня, Господь! Облегчи душу мне!
От памяти своей я не ищу спасения!
Быть может, воскресишь их имена во сне?»

P.S. Безродные мы все, сыны советской власти,
Катком социализм нам память прокатал,
Чтоб гладко было все, и чтоб по предкам страсти
Гулаговских времен – забыл род, не роптал!

В.С.