ДВЕ СВЕЧИ

«Моя мама Устинья Демьяновна Гайдукова умерла в девяносто лет, — рассказывает ее дочь Людмила Гайдукова. — И сколько же горя ей пришлось пережить! Ушел на войну и не вернулся наш папа. Мама одна поднимала пятерых детей. А пятого ребенка, сестренку Валечку, мама родила прямо в окопе. Немцы тогда бомбили Козельск, а мама вырыла окопы в огороде и пряталась там вместе с детьми.

Наши отступали, а немцы уже входили в Козельск. Снаряды рвутся и стрельба такая, что мы не высовывались из окопов. Вдруг видим: мимо нaашего дома быстро идут солдаты с командиром. Немцы уже им в спину стреляют, а укрыться негде. И тогда они подожгли наш дом. Мама даже из окопа вылезла и говорит командиру:

— Что ж вы сами уходите да еще наш дом подожгли?

— Где твой муж? — спрашивает командир.

— На фронте.

— Прости нас, мать, — говорит, — ни одного патрона в винтовках не осталось. Может, за дымом пожара укроемся и хоть кто-то из солдатиков спасется.

— Раз речь идет о спасении людей, — сказала мама, — пусть горит мой дом, как свеча. Спаси, Господи, воинов!

Дым пожара укрыл командира с солдатами, и они успели скрыться в лесу. А папа, как узнали мы после победы, был убит под Ленинградом в 1941 году. И особенно мама жалела, что он так и не увидел свою младшую дочку Валечку.

В конце войны вернулся из лагерей наш Оптинский батюшка — отец Рафаил (Шейченко). Худющий как тень — одни глаза на лице. Встретил маму и говорит радостно: “Мы свои у Господа, Устинья, свои!” Строгий был батюшка, но справедливый и всегда говорил правду в глаза: здесь ты права, а вот здесь нет. Только вернулся он ненадолго — в 1949 году его опять посадили на десять лет. Он написал после ареста: “Это последний аккорд хвалы моей Богу. А Ему слава за все, за все!”

И мама всегда благодарила Бога. Хотя за что, казалось бы, благодарить? Жили бедно и в тесноте. Комнатка десять квадратных метров, а нас в ней восемь человек. Мы детьми вместе с мамой поперек кровати спали. Трудно жили. А мама свое: “Слава Богу за все!”».

Мощи преподобноисповедника Рафаила (Шейченко) сейчас покоятся в Преображенском храме Оптиной пустыни. Он был действительно своим у Бога, как своей была для святого раба Божия Иустинья, сказавшая однажды: «Пусть горит мой дом, как свеча. Спаси, Господи, воинов!»

У архиепископа Иоанна — в миру князя Дмитрия Алексеевича Шаховского — есть рассказ про горящий дом. Но здесь необходимы предварительные пояснения.

В 1932 году архиепископа Иоанна (в ту пору иеромонаха) назначили настоятелем Свято-Владимирского храма в Берлине. И там ему было дано пережить весь ужас войны. В своей книге «Город в огне» он пишет: «На город со зловещим гудением шли волнами тысячи бомбардировщиков. Ночью налетали англичане, днем — американцы… Зарево горевших домов и улиц смывало с лиц людей чувство всякой их собственной весомости и значимости… Это было огненное очищение людей».

Во время первых налетов, замечает архиепископ, немцы вели себя весело и непринужденно. В бомбоубежища они спускались с музыкальными инструментами и бутылками выпивки. А потом менялись лица людей. Кто-то, лишившись имущества, с ненавистью проклинал вся и всех, и огонь пожаров претворялся для него в огонь гееннский. Но для многих открывалась иная истина: мы гораздо меньше, чем Господь, заботимся о своей бессмертной душе. Мы живем в «хижинах», которые однажды разрушатся. И Господь, лишая нас земных подпорок, уготовляет душу для вечности.

В ночь на 23 ноября 1943 года у отца Иоанна, как и у многих его прихожан, сгорело жилище. И он рассказывал в проповеди о некоем человеке, но, похоже, лично о себе: «У одного человека сгорел дом. Его при этом не было. Когда он подошел к своему дому, то увидел, что его дом горит и сгорает. Но он увидел не только дом. Он увидел, что большая свеча этого мира горит перед Лицом Божиим. И человек поднял свое лицо к небу и сказал: “Господи, прими свечу мою. Твоя от Твоих Тебе.» И — тихо стало на сердце человека». И далее: «Горят города бескрайних просторов земли, море огня поднимется к небу. Господи, да будет это свечой, Тебе возжженной, в покаяние за беззакония наши».

Храм во дни огненного очищения был переполнен людьми. Двери церкви не закрывались ни днем, ни ночью: «Ворота ее открывались уже настежь в иной мир», — пишет архиепископ Иоанн, подразумевая — в вечность.

Нина Павлова