ЧУТКИЙ ПРЕМЬЕР

28 сентября исполняется 95 лет со дня рождения последнего Председателя Совета Министров СССР Николая Ивановича Рыжкова. Кто-то из демократов назвал его "плачущим большевиком". Выражение это прилипло и казалось кому-то обидным, оскорбительным и даже уничижительным. Дескать, какой это большевик, если он плачет? Он должен рубить мечом, кидать неугодных в застенки, переселять народы. Тогда он большевик. А так... Кого ему жалко? О ком он плачет? Но если бы они сами побывали в Спитаке, в Чернобыле, и увидели горе тысяч людей, разве их сердце не отозвалось бы слезами?

Этому человеку было даровано родиться на второй день после большого православного праздника Воздвижение Креста Господня и перед праздником иконы Богородицы "Призри на смирение". Видимо, высокая энергия этих святынь сказалась на характере Николая Ивановича, который на дух не переносил ни жестокости, ни хамского отношения к народу. Словно предвидя предстоящие события 90-х годов, он страдал за него и болезненно реагировал на те реформы, которые катком прошлись по родной стране.

...Уже семь месяцев, как он покинул этот мир. Но люди, близко знавшие Николая Ивановича, глубоко чтят его, уважают за доброту его сердца, за разум, честность и высокую самоотдачу.

28 сентября на Троекуровском кладбище будет установлен памятник Н.И.Рыжкову, и люди. навещающие родные могилы, могут поклониться большому человеку с чутким сердцем и пожелать ему от всей души Царствия Небесного.

Далее мы печатаем отрывок из книги нашего главного редактора Натальи Желноровой "Горела времени свеча" о ее первой встрече с премьер-министром.

ЗНАКОМСТВО С ПРЕМЬЕР-МИНИСТРОМ

Шли сумасшедшие перестроечные годы. На календаре 1989-ый, многострадальный. Во власти Михаил Сергеевич Горбачев со своими реформами, демократией и гласностью. Сначала многие в него влюбились, благодарили, что показал все ужасы жизни под пятой партии, но потом, когда кроме критики сам ничего не создал, а только разрушал, всем уже надоел. Потому что и демократия наступила, и гласность льется изо всех щелей, а экономика буксует. Все вышли на улицу, каждый умничает, работать никто не хочет. Магазины пусты, старые цены не устраивают новых немногочисленных производителей. Люди в злобе и растерянности.

Наташа была в числе парламентских корреспондентов и целыми днями работала в Верховном Совете СССР. Познакомилась со всеми депутатами, политиками, экономистами…

Как-то раз появляется из-за служебных кулис премьер-министр СССР Николай Иванович Рыжков. В то время его фигура была очень закрытая. Ни откровенности высказываний, ни смелости, ни критики политики Горбачева от него не жди. Все напрасно. «Человек в футляре» — как знаменитый чеховский персонаж.

Журналисты разных изданий окружили его и стали сыпать вопросами. Наташа стояла рядом, слушала, но ничего не спрашивала: «АиФ» выходит раз в неделю, и ее вопрос — его ответ будет для родного издания бессмыслен, так как быстро огласится радиостанциями, ежедневными изданиями. Таким образом, она бы спрашивала не для «АиФ», а для коллег. Но у них и своих вопросов достаточно. Николай Иванович отвечает, а сам смотрит на Наташу и спрашивает:

— Вы из какого издания?

— Из «АиФа».

— Ах, так это вы очень уж не любите Совмин?!

— За что же его любить, Николай Иванович, — с горечью в голосе ответила она, — за что ни возьмись — все разваливается…

— Не все. Вы ошибаетесь.

— Неужели? Тогда давайте встретимся, у нас к вам очень много вопросов.

— Это реально, мой помощник назовет вам время.

Молодой симпатичный помощник сверился со своим блокнотом и говорит:

— Вторник, в 11 — нормально? Но я вам перезвоню. Ваш телефон?

Наташа дает секретарский.

Интервью с премьером — об этом она даже не мечтала!

Приезжает в редакцию, но пока не говорит об этом шефу (чтоб не сглазить). Начинает усиленно продумывать вопросы.

В понедельник утром раздается звонок из Совмина редакционной секретарше:

— Мы подтверждаем, что завтра в 11 состоится интервью Николая Ивановича Рыжкова вашей газете.

Шеф в радостной панике. Сообщает Наташе об этой встрече и говорит:

— Пойдем вдвоем.

Она ему:

— Вдвоем нельзя.

Интервьюировать вдвоем, втроем всегда хуже, чем тет-а-тет. В советское время на нашем телевидении трое маститых журналистов брали интервью у Маргарет Тэтчер — премьер-министра Великобритании. Ребята многоопытные, но не заточенные на искушенного политика. А она — одна! — оказалась заточенной. Чем труднее ей задавали вопросы, тем легче она их отбивала! А они — как овцы — тыкались к ней то с одной стороны, то с другой, то с третьей. Те, кто придумали посадить перед М. Тэтчер троих, совершенно не понимали смысла интервью. Это духовное соитие. Это интимная схватка. Это дуэль на рапирах. Тогда при чем тут трое? Она их легко — как котят — «раскатала». Гораздо легче отвечать троим, чем одному! Разве танго или вальс станцуешь втроем?

Вот так думала Наталья: «Если мы вдвоем окажемся в кабинете премьера, то шеф сам будет опасаться моих острых вопросов и тут же начнет их «умягчать». Получится, что я стану разговаривать не с премьером, а со своим… шефом. Защитником премьера. Такое у нас с ним однажды уже было и ни к чему доброму не привело.

У каждого из нас свой «статус»: я — бесшабашно смелая, а он, как руководитель, обязан быть политкорректным, думать о безопасности своего издания. Каждый по-своему прав, но смешивать это в одном кабинете не следует».

Шефу она предложила пойти без нее. Он не согласился.

ВСТРЕЧА В ВЕРХАХ

…Вечером она постирала свой лучший костюмчик, утром отутюжила его.

«Возьму машину», — подумала Наташа. Но тут хлынул ливень, а зонтика с собой не было. Еле уговорила частника добросить ее до храма Василия Блаженного.

— Выручите меня, пожалуйста, ужасно тороплюсь, — голосом, которому невозможно отказать, просила она.

— К кому, красавица?

— К премьер-министру.

— Ну и шуточки у вас. Или сейчас все женихи так называются? — спросил он, пока она пыталась просушить костюм и свою уже мокрую прическу.

Потом она почти бежала по длинным кремлевским коридорам, а постовых уже по местному телефону опрашивали, не проходила ли журналистка мимо них.

Слыша свою фамилию (они переспрашивали), Наташа махала им рукой — вот она я!

Минута в минуту вошла в огромный кабинет премьера. Когда-то в нем сидел сам Сталин. И от этого кабинет имел зловещую ауру. Но она в пылу предстоящей схватки этой плохой ауры не почувствовала. Они были один на один. Николай Иванович предложил место и внимательно смотрел на Наташу.

«Почему такой слабый отбор министров? Почему не ищите талантливых? Зачем «троечники»–министры передвигаются с места на место, хотя куда они ни садятся, «все в музыканты не годятся»? Когда появятся продукты в магазинах? Когда будет четкая программа экономического развития? Почему в шею не гоните тех, на кого нельзя положиться?» — такие вопросы она задавала председателю союзного правительства.

Премьер терпеливо отвечал, «отмазывая» от нападок своих министров. Он доказывал, что они не такие уж плохие (дескать, бывают спецы и хуже), но Наталья держалась своей линии: показать, что страна, народ заслуживают лучшей жизни, и это зависит от руководства. В чем-то соглашался с ней, где-то даже откровенничал.

Спросила о семье, детях, о жене (тогда это была большая вольность). Они явно превысили лимит отпущенного времени, но Николай Иванович сам со вниманием прислушивался к «людским» оценкам работы его кабинета и их реакции на ключевые проблемы жизни страны.

Потом Наташа его спросила:

— Признайтесь, давно ли вы гуляли босиком по мокрой траве? — В общем-то это можно было расценить совсем уж как вопиющую вольность… Трудно представить себе чопорного члена Политбюро, ступающего белыми нежными ножками по мокрой травке. С подвернутыми брюками, в окружении охраны… А на лице его — неожиданное выражение щекотки и радости…

— Забыл уже, — с улыбкой ответил премьер. — А так хочется!

Время интервью давно уже перешло свои границы, Наташа стала прощаться, складывать блокнот, диктофон…

Но Николай Иванович остановил ее:

— Хочу вас тоже порасспросить. Кто вы такие? Откуда взялись? Кто ваш главный редактор? Откуда такие сумасшедшие тиражи?

— Правду пишем, никого не боимся…

— Почему никого не боитесь?

— А чего бояться? И кого бояться? Власть сама уже начинает бояться народа, а мы — за народ. И наш главный редактор оттуда — из народа.

В этом была их основная «фишка» — огромная сила редакции. Все, о чем писала газета, было пережито ими самими. Никого из них не было из «номенклатуры», не было блатных. Как и все, еду редакционные покупали в полупустых гастрономах, на рынках. Сами все жили в убогом жилье. Одежда была как у всех. Что достали в очередях — то и носили. Поэтому любой газетный материал «дышал» этой нелегкой советской жизнью. Единственной отдушиной было творчество, отсюда и развелось столько поэтов, музыкантов, художников. Плюс наш подвижнический труд «во имя народа».

Кратко, но с большой убедительностью она рассказала своему собеседнику о Старкове — смелый, горячий, с идеями. И о том, как нелегко им живется.

…И снова поздним вечером, уже ночью, она расшифровывала запись интервью. И снова внутри холод. Ой, не выпустит Рыжков это в печать! Забоится. Наталье слишком часто до этого говорили:

— Это не для печати. Только для вас. Для печати мы подкорректируем…

И в итоге от острого интереснейшего материала оставался пусть не рядовой (она старалась этого не допустить и билась до последнего), но все-таки не тот, живой, экспрессивный, что был вначале. Иногда, каясь потом ему же, использовала имя шефа.

— Ох, как будет разочарован Старков! Как расстроится, увидев вашу безжалостную правку!

— Разве вы уже показывали ему этот материал?

— Да, конечно, не могла утерпеть. Да и ему было интересно. Он сказал, что материал — высший пилотаж.

После этих «обманных слов» правка была уже менее жесткая. Магия «АиФ» и имя Старкова на людей действовали. Иногда она признавалась шефу в этих проделках, когда все страшное было позади. То есть когда им «сходило с рук», как он говорил. Наташе не хотелось травмировать его психику в ответственный момент. Журналистов у него много, а он у них — единственный.

Перепечатанное интервью Рыжкова лежало перед Наташей. Хотела показать его шефу.

— Не надо. Пусть сначала подпишет, — мудро говорит он, так как знает, какая разница может быть между двумя этими текстами. Не хочет разочаровываться, если будут большие сокращения и правки.

Отправляют курьером текст в Совмин. Просят переслать обратно в редакцию через день, так как он планируется в очередной номер.

Наталья снова переживает — страсть как! Уверена на 99,9 процентов, что их разговор останется для них двоих. Уберет он и часть ее вопросов, и часть своих ответов. Будет «как всегда» — дежурное интервью, как в других СМИ.

Молила Бога помочь ей, плохо спала ночью…

…В то утро пакета из Совмина долго не было. Звонит помощнику, спрашивает.

— Когда же вы вернете наше интервью?

Ей отвечают:

— Премьер еще не читал. Идет заседание, после него.

Врут, думает Наташа, все переписывают заново.

Часа через два прибывает фельдъегерь и приносит опечатанный конверт. Наташа разрывает его — и видит: чистые, почти без правок листы. Неужели все переделали? Но нет, ее страницы, все вопросы — ответы на месте.

Она просто не верила своим глазам! Такое видела впервые. Что сказал ей — то сказал и всем. Без всяких «ну вы же понимаете…». Вроде как ты, умный, понимаешь меня (тоже умного), а народ не поймет, он же дурак!

Нет, право, премьер — достойный человек!

Она от всего сердца поцеловала этот текст и понесла к шефу. Он читал, влажными благодарными глазами смотрел на Наташу, потом читал дальше и как будто не верил написанному.

— Подписал? Сам? — спросил он, хотя сам же видел подпись.

Она кивнула. Старков встал, стал нервно ходить по кабинету.

— Ты умница, молодец! Правильно, что меня не взяла! У меня бы сердце не выдержало, если бы ты при мне стала задавать ему такие вопросы! Будет тебе премия. Пусть все учатся!

…Когда вышел номер с этим материалом — а ему было отдано три полосы — снова перепечатки в сотне мировых изданий, выдержки из интервью на радиоканалах.

…Через несколько лет Андрей Караулов рассказал Наташе, что Андрей Аджубей — замечательный журналист и бывший главный редактор «Известий», сказал ему: «У вас появилась журналистка, я даже робею, когда читаю ее интервью».

А тогда… Вот отклики коллег из некоторых зарубежных изданий, комментирующих эту беседу.

«Копает простой лопатой, но как глубоко!» — так прокомментировал интервью один известный английский журналист.

«Разговор на равных с высочайшим лицом государства… Когда такое видели в Советском Союзе, где еще полвека назад людей казнили даже за косой взгляд на кремлевских вершителей судеб?!» — удивлялся американский коллега.

«Молодая журналистка или председатель правительства СССР — кто победит? — На такой вопрос ищет ответ у своих читателей самая многотиражная советская газета», — сообщал немецкий журнал.

Рыжков поразил Наташу своей простотой и интеллигентностью, терпеливостью и терпимостью. Запросто мог бы не отвечать на ее «пыточные» вопросы. Сорок минут, и прощайте, наглая девушка из внепартийной газеты с каким-то непонятным редактором во главе. А они общались больше двух часов. Когда она вышла из кабинета — вся приемная премьера была забита большими чиновниками.

Рыжков был единственным из всех, кто заинтересовался «АиФ» как изданием. Он искренне пытался понять, что же происходит с советскими СМИ.