ДАЙ БОГ ВСЕГО... ЗА ЧТО ПОТОМ НЕ БУДЕТ СТЫДНО
И если умирает человек,
С ним умирает первый его снег,
И первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
Машины и художников холсты,
Да, многому остаться суждено,
Но что-то ведь уходит все равно!
 Таков закон безжалостной игры.Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
Что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
Мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
От этой невозвратности кричать.
* * *
Качался старый дом, в хорал слагая скрипы,
И нас, как отпевал, отскрипывал хорал.
Он чуял, дом-скрипун, что медленно и скрытно
в нем умирала ты, и я в нем умирал.
"Постойте умирать!"- звучало в ржанье с луга,
В протяжном вое псов и сосенной волшбе,
Но умирали мы навеки друг для друга,
А это все равно что умирать вообще.
А как хотелось жить! По соснам дятел чокал,
И бегал еж ручной в усадебных грибах,
И ночь плыла, как пес, косматый, мокрый, черный,
Кувшинкою речной держа звезду в зубах.
Дышала мгла в окно малиною сырою,
А за моей спиной - все видела спина! -
с платоновскою Фро, как с найденной сестрою,
измученная мной, любимая спала.
Я думал о тупом несовершенстве браков,
О подлости всех нас - предателей, врунов:
Ведь я тебя любил, как сорок тысяч братьев,
И я тебя губил, как столько же врагов.
Да, стала ты другой. Твой злой прищур нещаден,
Насмешки над людьми горьки и солоны.
Но кто же, как не мы, любимых превращает
В таких, каких любить уже не в силах мы?
Какая же цена ораторскому жару,
Когда, расшвырян вдрызг по сценам и клише,
Хотел я счастье дать всему земному шару,
А дать его не смог - одной живой душе?!
Да, умирали мы, но что-то мне мешало
Уверовать в твое, в мое небытие.
Любовь еще была. Любовь еще дышала
На зеркальце в руках у слабых уст ее.
Качался старый дом, скрипел среди крапивы
И выдержку свою нам предлагал взаймы.
В нем умирали мы, но были еще живы.
Еще любили мы, и, значит, были мы.
Когда-нибудь потом (не дай мне Бог, не дай мне!),
Когда я разлюблю, когда и впрямь умру,
То будет плоть моя, ехидничая втайне,
"Ты жив!" мне по ночам нашептывать в жару.
Но в суете страстей, печально поздний умник,
Внезапно я пойму, что голос плоти лжив,
И так себе скажу: "Я разлюбил. Я умер.
Когда-то я любил. Когда-то я был жив".
* * *
Идут белые снеги, как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете, но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно, растворяясь вдали,
словно белые снеги, идут в небо с земли.
Идут белые снеги... и я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо, я не снег, не звезда,
И я больше не буду никогда, никогда.
И я думаю, грешный, ну, а кем же я был,
Что я в жизни поспешной больше жизни любил?
А любил я Россию всею кровью, хребтом -
Ее реки в разливе и когда подо льдом,
Дух ее пятистенок, дух ее сосняков,
Ее Пушкина, Стеньку и ее стариков.
Если было несладко, я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно, для России я жил.
И надеждою маюсь (полный тайных тревог),
Что хоть малую малость я России помог.
Пусть она позабудет про меня без труда,
Только пусть она будет, навсегда, навсегда.
Идут белые снеги, как во все времена,
Как при Пушкине, Стеньке и как после меня,
Идут снеги большие, аж до боли светлы,
И мои, и чужие заметая следы.
Быть бессмертным не в силе, но надежда моя:
Если будет Россия, значит, буду и я.
* * *
Меняю славу на бесславье,
Ну, а в президиуме стул
На место теплое в канаве,
Где хорошенько бы заснул.
Уж я бы выложил всю душу,
Всю мою смертную тоску
Вам, лопухи, в седые уши,
Пока бы ерзал на боку.
И я проснулся бы, небритый,
Средь вас, букашки-мураши,
Ах, до чего ж незнаменитый -
Ну хоть "Цыганочку" пляши.
Вдали бы кто-то рвался к власти,
Держался кто-нибудь за власть,
И мне-то что до той напасти -
Мне из канавы не упасть.
И там в обнимку с псом лишайным
В такой приятельской пыли
Я все лежал бы и лежал бы
На высшем уровне - земли.
И рядом плыли бы негрешно
Босые девичьи ступни,
Возы роняли бы небрежно
Травинки бледные свои.
...Швырнет курильщик со скамейки
В канаву смятый коробок,
И мне углами губ с наклейки
Печально улыбнется Блок.
* * *
Обожествлять не надо даже Бога.
Он тоже человек - не царь земной.
А лжи и крови так на свете много,
Что можно вздумать - он всему виной.
Не сотвори из Родины кумира,
Но и не рвись в ее поводыри.
Спасибо, что она тебя вскормила,
Но на коленях не благодари.
Она сама во многом виновата,
И все мы виноваты вместе с ней.
Обожествлять Россию - пошловато,
Но презирать - еще пошлей.
Дай Бог!
Дай Бог, слепцам глаза вернуть
И спины выпрямить горбатым.
Дай Бог, быть Богом хоть чуть-чуть,
Но быть нельзя чуть-чуть распятым.
Дай Бог, не вляпаться во власть
И не геройствовать подложно,
И быть богатым - но не красть,
Конечно, если так возможно.
Дай Бог, быть тертым калачом,
Не сожранным ничьею шайкой,
Ни жертвой быть, ни палачом,
Ни барином, ни попрошайкой.
Дай Бог, поменьше рваных ран,
Когда идет большая драка.
Дай Бог, побольше разных стран,
Не потеряв своей, однако.
Дай Бог, чтобы твоя страна
Тебя не пнула сапожищем.
Дай Бог, чтобы твоя жена
Тебя любила даже нищим.
Дай Бог, лжецам замкнуть уста,
Глас Божий слыша в детском крике.
Дай Бог, живым узреть Христа,
Пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест - бескрестье мы несем,
А как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай Бог, ну хоть немного Бога!
Дай Бог, всего, всего, всего,
И сразу всем - чтоб не обидно…
Дай Бог, всего, но лишь того,
За что потом не станет стыдно.
|
.jpg)
