Отраву дать не успели

Когда надзиратели обнаружили порчу имущества, сделали засаду

93-летний солдат не может забыть немецкий плен

Роману Леонтьевичу Потешкину 93 года. Он в добром здравии и хорошей памяти. Помнит войну, немецкий плен и долгую послевоенную жизнь. Он изучающе всматривается в меня, словно сличает в памяти одному ему известный оригинал с подброшенной кем-то копией, и, вздохнув, выносит вердикт:
- Не похож…

В окружении

В армию Романа Леонтьевича Потешкина призвали в 1936 году. Потом два года сверхсрочной службы в Оренбурге, в первом авиаучилище за Уралом. Сельский тракторист и в армии крутил баранку: вытягивал самолеты на красную линию, оттаскивал к ангару. В сороковом демобилизовали, а 6 июля 41-го получил повестку на фронт. Из Оренбурга повезли в Москву, оттуда в Загорск. Там наспех сформировали 268-ю дивизию и послали ее на Северо-Восточный фронт, в Прибалтику. А 18 августа 1941 года Роман Потешкин попал в плен.

…От батальона, кое-как вооруженного и плохо подготовленного, после первых же боев под Нарвой осталось триста семьдесят солдат. Кругом леса и болота, куда ни кинься — отовсюду палят. Немцев не видно, значит, эстонцы. Комиссар застрелился.

- Собаке собачья смерть, — сказал командир и приказал яму не копать, а просто привалить труп землей.

Два местных эстонца пообещали провести наших солдат сквозь топи до реки Нарвы взамен на четыре лошади и 400 рублей.

- С техникой не пройдем,- предупредили они,- можно только налегке, пешком.

Побросали машины, пушки и лошадей. Через несколько часов дошли до реки. Здесь объявили привал. Легли спать, а когда проснулись, уже светило солнце. Весь командный состав, бросив солдат, тайно покинул стоянку. С собой «отцы-командиры» унесли знамя дивизии.

Командование принял раненый младший лейтенант. Он не мог ходить, и солдаты несли его на носилках. Сержант Потешкин и пятеро солдат, умевших плавать, соорудили плот, погрузили на него раненого командира и поплыли. В конце переправы были обстреляны, но успели забраться в камыши и затаиться. Не евшие трое суток солдаты попытались пробраться на эстонский хутор, но на опушке их засекли немцы и начали преследование. Пятеро солдат и раненый офицер не смогли дать достойного отпора. Винтовки старого образца да по десятку патронов к ним — все, что было у наших воинов.

- Воюй как хочешь! — с жаром восклицает Роман Леонтьевич. — Нет, воевать надо так, чтоб патронов было вволю! Патронов на войне должно быть, как хлеба в мирное время…

Окружив горстку бойцов, фашисты взяли их в плен.

В плену

В Эстонии Потешкин год пилил лес для Германии. Следующей осенью советских солдат погрузили в вагоны и отправили на север Франции, в Лотарингию, знаменитую угольными запасами. Полтора года Потешкин вместе с другими военнопленными рубил уголек в забое. Жили впроголодь, в лагере куска хлеба не найдешь. Чтобы заработать лишнюю корку, тайком резали на подошвы для тапочек края полотна запасного резинового транспортера. Самодельную обувь меняли у гражданских на провиант. Когда надзиратели обнаружили порчу имущества, сделали засаду и поймали троих злоумышленников. Одним из них был Потешкин.

Из лагерного карцера провинившихся отправили в немецкую тюрьму в город Мец, а оттуда в штрафной лагерь. Еще через месяц — в концлагерь.

- Многие думают, что все пленные попадают в концлагерь. Нет! В лагере для военнопленных, хотя и относились плохо, но не били, не истязали. В штрафной лагерь отправляли провинившихся. Здесь обращение было похуже, но все же была надежда выжить. А в концлагерь отправляли тех, кто был предназначен для уничтожения. Там с людьми обращались хуже, чем со скотом. Мой концлагерь находился в городке Эльрих, оттуда меня перевели в лагерь смертников в местечке Нацваил, километрах в сорока от Швейцарии.

Казалось, что смерть придет в любую минуту. Но одно дело — жить с мыслью о скорой кончине день, неделю, месяц и совсем другое — четыре года. Человеческие чувства угасали, уходил страх, на смену ему приходило тупое чувство равнодушия. И все же Роман надеялся выбраться из этого лагеря.

- Я оказался в таком лагере, что не приведи Бог, — вспоминает Роман Леонтьевич. — Кто мосол прошлогодний грызет, кто подметку… Травы в лагере не было никакой — всю съели дочиста. Дважды я опухал, думал, не выживу. А потом стали понемногу кормить: давали небольшой вилок капусты, головку лука и головку чеснока. Лагерь находился у подножия горы. В ней пленные били тоннель и устанавливали токарное оборудование для подземного завода.

Освобождение

Свобода пришла 15 апреля 1945 года на колесах американских машин. Но до этого дня дожили немногие. Концентрационная машина лагерей по уничтожению узников в последние месяцы войны захлебывалась от перегрузки. В один из дней Потешкина и других обитателей лагеря загнали в вагоны и повезли на уничтожение. Пять дней смертный поезд с обреченным грузом курсировал между лагерями, но печи и газовые камеры не справлялись с работой и новых узников не принимали — со своими бы управиться. Впрочем, вагоны оказались той же душегубкой. Набитые в них, как сельди в банках, люди не могли ни вздохнуть, ни охнуть. Ехали стоя, стоя и умирали, поддерживаемые плечами соседей.

На узловой станции оказалось, что в живых в каждом вагоне осталось по десятку человек. Обезумевшие от голода люди бросились из-под конвоя. С вышек ударили пулеметы, и под перекрестным огнем полегли сотни людей. Оставшихся в живых построили и повели в лагерь.

- Уже потом мы узнали, что вечером всем лагерникам должны были дать отравленный хлеб, — голос Потешкина при воспоминании об этом событии обрывается.

Отраву дать не успели: днем в лагерь вошли американцы. Но свобода еще не означала жизнь. Пленных надо было кормить, а кормить было нечем. Дня три машина с картошкой не могла доехать до кухни: узники открывали борта и растаскивали сыпавшиеся на землю корнеплоды. Первый день ели их сырыми, на второй день стали варить и печь — кто в чем, разбирая на дрова гаражи и другие постройки.

Через несколько дней пошли по немецким селам - в поисках провианта. Далеко не везде освобожденных узников встречали смиренно. Часто пускали в ход оружие, которое оказывалось в руках таких же пленных, но живших у немецких хозяев. И тогда русские убивали русских, украинцы — украинцев, французы — французов…

В лагере процветал самосуд. Пленные, согнанные со всей Европы, расправлялись с «придурками» — так лагерники называли тех, кто помогал фашистам вешать людей, надзирать за ними и наказывать их. В глазах лагерного интернационала они были людьми без национальности, и расправлялись с ними без жалости.

Возвращение

Простой, полуграмотный русский человек Роман Леонтьевич Потешкин, хотя и родился одним из восьми детей в бедной крестьянской семье, а все же в рубашке. Родина не осудила солдата за то, что он попал в плен.

В некотором роде Роман Леонтьевич Потешкин — это солженицынский Иван Денисович, вернувшийся из неволи. Надо было впрягаться в оглобли, чтобы вытаскивать страну на мирные рельсы. Правда, позже попадались люди, которые в той или иной ситуации пытались Потешкину колоть глаза лагерным прошлым. Но их, как правило, сурово одергивали в первую очередь те, кто сам хорошо знал, что такое солдатская доля.

Много лет после войны Роман Леонтьевич проработал завхозом в оренбургской автошколе. Жил с семьей — женой, дочерью, двумя сыновьями — в комнатке тут же, при школе. В конце восьмидесятых в свои семьдесят пять лет получил государственную квартиру в Степном поселке. К тому времени был уже давно на пенсии, но девяноста рублей не хватало, и он, несмотря на возраст и инвалидность, работал трактористом на железнодорожном почтамте. Сейчас он живет с сыном.

День Победы для него самый святой праздник. Родина дала ему награды за победу над Германией и льготы ветерана войны.

- Нет, не похож! — выносит окончательный приговор Роман Леонтьевич.

Немного досадно, что во мне не обнаружили сходства с моим дедом Дмитрием Федоровичем Фомичевым. Его друг и односельчанин стоит передо мной — прошедший земной ад, старый, но живой и подвижный человек с ясными глазами и прекрасной памятью, в которой живет и мой дед, и то время, в которое я сам по причине возраста никогда не смогу вернуться в своих воспоминаниях. Хочется через него, через его память дотянуться до того, родного, который безвестно сгинул в беспощадном пламени войны в самом ее начале. Но это невозможно. Прошлое уходит в легенду, подчиняясь неумолимым законам бытия.

И все-таки обидно, что не похож…

Александр СТАРЫХ, г. Оренбург