Ты всегда незримо присутствовал в моей жизни
Я не героиня, да и герой мой, скорее, антигерой. Кто-то злобно сплюнет при одном упоминании его имени. Но мне так хочется, чтобы хоть один человек вместе со мной подумал о нем так же, как и я - с любовью, хоть он и не заслужил ее неправедной своей жизнью. Я пишу ему, ушедшему из жизни, это письмо.
Ну, вот и все. Теперь я точно знаю, где ты, мой милый. Непутевая жизнь твоя мотала тебя где-то долгих четырнадцать лет — добрую половину моей жизни. Моей страшной, счастливой и кошмарной, а в общем-то, обычной, полосатой жизни. Не могу сказать, что все эти годы я неустанно думала о тебе. Не могу сказать, что искала тебя. Нет, не думала и не искала. Тут другое — я не забывала тебя. Я не расспрашивала знакомых о тебе. Не хотела знать, где ты и что ты теперь. И без того я знала, что несет тебя черт по кривой дорожке, на которую ты ступил в юные годы. И конец твой, ранний и страшный, я предвидела. Твоя судьба была, как говорится, написана у тебя на лбу. Слишком противоречив ты был, чтобы жить долго. В тебе удивительно уживались цинизм и благородство, жестокость и мягкосердечность, хамские выходки и неподдельная нежность. Так что конец твой — закономерность. Я никогда не годилась в спасительницы, и саму меня от меня же спас ты в свое время. Спас от самого себя! Только вот не знаю, благодарить или проклинать тебя за это?
Ты всегда незримо присутствовал в моей жизни, тот, прежний, а не тот, каким ты стал. И вот передо мной эта злосчастная газета и несколько строк криминальной хроники: «Выстрелом из охотничьего ружья рабочий С. застрелил двоих рэкетиров — Р. и неизвестного, а также тяжело ранил третьего — Л., который находится в отделении реанимации. Признано, что С. действовал в пределах необходимой самообороны.» Фамилии и инициалы указаны полностью. Словно удар током — это ты! Это тебя застрелили из охотничьего ружья. Это не совпадение. Это ты, мой милый, вымогал деньги у честного работяги. Это ты угрожал, бил стекла в его доме и получил то, что должен был получить. Не в этот раз, так в следующий, не из охотничьего ружья, так из милицейского оружия. Все! Чаша переполнилась. И вот теперь, читая газету, тысячи наших сограждан вздохнут с облегчением. Одной мразью стало меньше. Так справедливо подумают они о тебе, мой милый! И не с кем мне помянуть тебя добрым словом. Родных твоих я не знаю, да и вряд ли они поняли бы меня…
Я помню все и молю Бога простить тебя!
Ты был преступником, но не был негодяем. Не был и заблудшей овцой, но не был и волком. Я помню себя, влюбленную по уши девчонку, для которой ты был центром Вселенной. Подарком были каждый твой жест, каждое слово, каждый взгляд. Помню тебя, почти мальчишку, с гитарой, немного приблатненного, в общем-то, обычного, а для меня — единственного! Меня не понимал никто — ни подруги, ни мама. Как можно с моей-то внешностью, умом и разносторонними интересами — и вдруг зациклиться до помешательства на какой-то шпане?! Это было их единодушное мнение о тебе, ведь в семнадцать лет ты получил срок в два с половиной года за драку и отсидел его. А «оттуда» -это тоже общее мнение — людьми уже не возвращаются. Никто из них ни разу даже в глаза тебя не видел, но судили строго. Все. Но только я одна знала, что они не правы. Господи, как же я тебя любила! Какое это было счастье — быть рядом с тобой, ловить каждое твое слово, каждый жест.
Ты все понимал. Ты все читал в моих глазах, которые я не могла отвести от тебя. Но ты держал дистанцию. Ты ласково и необидно отталкивал меня. Просто ты не подпускал меня к себе слишком близко. Как я ревела тогда в подушку, считая себя самой несчастной из смертных! Я тогда не подозревала, что больше никогда не буду так счастлива. Никогда! И вот в один осенний, дождливый день я заплакала у тебя на глазах. Без причины вроде бы. Но сил моих уже не было, и тогда ты, погладив меня по голове, стал расспрашивать, кого побить, кто так меня обидел? Я ответила: «Ты!». Ты не сделал удивленного лица и не стал расспрашивать, как и что. Ты взял мою руку, так нежно, так бережно, будто она хрустальная, и поцеловал меня в лоб. Помолчал и сказал: «Прости меня. Я не могу, я не имею права любить такую, как ты. Ты — самая красивая и самая лучшая из всех, кого я знаю. Я так хотел бы целовать твои губы. Я так хотел бы зарыться лицом в твоих прекрасных волосах. Но ведь я не враг тебе. Позади у меня срок, ты это знаешь. Я ведь без тормозов и чувствую, что плохо кончу. И было бы подло с моей стороны ломать еще и твою жизнь». Мы сидели рядом и ты держал мою руку, и был так далек от меня…
Вскоре тебя опять забрали. Через полгода я получила письмо от тебя. Несколько корявых, безграмотных, банальных строчек в измятом конверте. С письмом я носилась, как с драгоценностью. Даже спала, положив его под подушку. Мама решила, что я свихнулась от перегрузки учебой. А когда узнала, откуда письмо, был грандиозный скандал. Но мне было не до мамы и не до скандалов. У меня было ТВОЕ ПИСЬМО. Единственное! Первое и последнее. Я храню его и теперь и буду хранить до конца моих дней, как единственного свидетеля моей любви. И вот однажды — телефонный звонок. Обычный, но как гром среди ясного неба. Почему-то, еще не сняв трубку, я поняла. Что это ты! Мысли путаются. Мчусь. Вот он, твой двор и ребята наши, общие друзья. Среди них — ты. Худющий, бледный, улыбающийся. Почему-то все расступились передо мной, как перед генералом. Помню, как повисла я у тебя на шее и долго не могла говорить, так и висела молча, слушая, как бьется твое сердце. А когда подняла глаза, увидела, что ты плачешь. Вокруг нас уже никого не было. Ушли все. Из деликатности ушли все наши вовсе не деликатные ребята. Потом мы долго гуляли по пустым, темным улицам. Вокруг все было чудесным — и деревья, и звезды, и даже бетонные коробки домов. Мы гуляли, я смотрела на тебя, а ты опять мне говорил что-то очень хорошее и правильное. А потом была разлука, долгая, как жизнь. Или как смерть? Все, что я получила от тебя, — несколько поучительных писем. Мы потерялись в этом огромном мире. Ты убедил меня, милый хулиган. Но убедил не в том, что недостоин моей любви, а в том, что я не нужна тебе. Твои письма с поучениями я сожгла. И вот теперь я, благополучная тридцатилетняя дама, примерная жена добропорядочного мужа, сижу одна над тетрадкой и потихоньку вою. У меня горе, но никто не должен знать об этом. Ни муж, ни дети. Горе у той шестнадцатилетней, влюбленной девчонки, у которой не было ни мужа, ни детей, и которую я так и не смогла в себе убить. Любимый, мы не были бы счастливы вместе, я знаю. Но ты был Великим Счастьем моей жизни. Впрочем, почему был? Ты не уйдешь из моей жизни и так же незримо будешь сопровождать меня, как ту, глупую, влюбленную в тебя девчонку. Бог услышит мои молитвы. Бог простит тебя, ты не был негодяем, мой дорогой, и ты прости меня за все, что было, а еще больше за все, чего не было между нами. Я плачу… В ушах звон. А может, это эхо? Эхо от выстрела? А может, это я, а не рабочий застрелила этого рэкетира?
Рита из Кирова
.jpg)
