"Услышь меня! Я рвусь к тебе..." (отрывок из одноименного сборника В.С.), 2 часть

 ...Жизнь продолжалась. Одолевали повседневные дела. Суета сует затягивала. Надо было жить. Надо было строить отношения с арендодателями. Необходимо было продолжать свой бизнес. Дела шли нормально, в конечном итоге, он успокоился, думая, что все это случайности. Однако...
В долгие зимние вечера, вспоминая прошедший день, он видел всю никчемность той суеты, которая окружала его. Он видел убожество того, что делается на, так называемом, рынке в его стране. Он видел усиливающуюся бедность и нищету россиян. Горечь переполняла его душу от того, что он практически ничего не мог сделать во имя этих людей.

Он понимал, что терзания его напрасны, что обыденность происходящего затягивает его все глубже и глубже. Но у него при этом оставалось одно утешение, одна надежда — он ждал.
Однажды ранней-ранней весной, когда он шел от своей машины к офису и проходил мимо автобусной остановки, балансируя на весеннем льду, что покрывал лужи на асфальте, он увидел, как один мальчишка, поскользнувшись, упал под задние колеса автобуса. Старик дико закричал, водитель услышал, автобус не тронулся, мальчишку вытащили из-под колес.

Ночью старик долго ворочался в своей постели и никак не мог уснуть. Перед глазами его стоял этот мальчик, упавший под колеса автобуса. И вдруг он как будто провалился в сон, и повторилось то, что было уже дважды. Перед ним пронеслась картинка, которая когда-то была наяву в его жизни.
Шестнадцатилетний пацан, он выскочил с завода, чтобы ехать на вечернее занятие в институт. У автобуса была давка. И вот он падает под колеса, теряет сознание, автобус трогается... И над ним, он видит, склоняется та же прекрасная женщина, то же тепло исходит от нее, те же чарующие глаза прямо проникают в его душу. Он слышит крики людей, его вытаскивают из-под задних колес, на нем нет ни царапины. Жив!

Он, ошеломленный, долго лежит в постели, пытаясь объяснить себе, почему эти видения приходят к нему после каких-то потрясений? Но кто эта прекрасная, великолепная, божественного вида женщина, что не первый раз несет ему спасение? То, что случалось с ним, было добрым делом этой женщины, которая всегда спасала его из всех неприятностей. Это было так необычно. И старик верил, что и в дальнейшем эти видения и эта женщина будут сопровождать его всю оставшуюся жизнь. Так оно и случилось впоследствии.

Особенно эту уверенность укрепило в нем событие, после которого старик четко осознал: «Я с верой в Господа обвенчан!» Это случилось в июне 1996 года. Придя в свой офис на службу, он зашел в мужскую комнату и увидел, что раковина умывальника засорилась, и вода не протекает в нее. Старик расстроился. Он не любил беспорядка. Он всю жизнь привык, чтобы везде все было нормально.
Поэтому он сказал, чтобы пригласили сантехника, и, чтобы убедиться, что в дальнейшем этого не произойдет, стал наблюдать за его работой. Сантехник вынул снизу колбу раковины и вытряхнул содержимое на газетку. И вдруг что-то, как лучик, сверкнуло. Старик попросил дать ему этот предмет. Это был кусочек скомканного металла. Он потер его газетой и увидел, что там проступают какие-то буквы. Ничего не сказав, он завернул этот предмет в обрывок газеты и ушел к себе.

Дела закрутили его. До обеда он не мог освободиться от них, и его все время угнетало какое-то беспокойство. Он никак не мог понять, отчего это. И вдруг он ощутил, что что-то мешает ему. В кармане рубашки был какой-то предмет, который постоянно мешал его движениям. Он сунул руку в карман и достал оттуда завернутый в газету кусочек этого металла. Внимательно вглядевшись в то, что там было, он увидел две большие буквы: «МЯ».

Силясь понять, что это такое, он думал, как ему расправить этот металл. Он уже понимал, что это что-то вроде колье или кольца. И он вспомнил, что на Старом Арбате видел ювелирную мастерскую. Мастер долго возился со всем этим и потом подал ему отполированное серебряное старинное колечко, которое внутри было все исцарапано, исковеркано, но снаружи выглядело вполне прилично. На нем славянской вязью было написано «Господи, помилуй мя, грешного». И пожилой мастер в этот момент сказал старику: «Сегодня День Святого Духа». Дед отшатнулся, и в голове у него отпечаталась фраза: «Я с верой в Господа обвенчан».

Он попросил мастера выгравировать на внутренней стороне кольца слова «День Святаго Духа, 3 июня 1996 года». После этого весь день старик думал о многом. Он никак не мог понять, за что ему такое: все эти видения, потом вот кольцо. Что он сделал такого в жизни? Что с ним происходит сейчас? Откуда все это, как понять и как усвоить те уроки, которые преподносит ему нынче его такая простая, такая обыденная жизнь?

Старик думал, что все это каким-то образом связано с теми годами, когда на просторах России существовало могучее государство, к элите которого он долгое время принадлежал. К той элите, корни которой росли из времен красного террора, времен революции, когда разрушались храмы, когда попирались святыни, когда в народе искоренялась вера в Господа.

Он, как бы, нес на себе этот грех, он кожей чувствовал его, он его замаливал еще в те годы, приходя в храмы, несмотря на то, что это могло крайне отрицательно повлиять на его карьеру. Он верил в Господа сызмальства, он был из семьи набожных людей. Он помнил свою бабку, отца и мать, которые приучали его молиться, которые внушали ему, что вера в Господа несет в себе только благо.
Старик осуждал разрушение святынь, разрушение храмов. Он жертвовал на их восстановление, но ему всего этого казалось мало. И он решил строить часовню. Он решил построить маленькую часовенку у себя на загородном участке, с тем, чтобы хотя бы этим шагом вымолить у Бога прощение за то, что делали красные комиссары в те далекие времена, когда его еще не было на этом свете. Но он считал причастным себя к тем прегрешениям, так как состоял в их партии и был уверен, что должен нести на себе этот великий грех.

Старик думал, какой будет эта часовня. Он уже полюбил ее, она рисовалась ему в образных видениях. Он думал, что это будет очень теплое строение, небольшое. Он считал, что нужно сделать его из дерева, бревенчатым. Он полагал, что внутри она будет излучать свет дерева и то тепло, которое есть в природе.

Однажды, проезжая мимо восстанавливаемого храма Христа Спасителя, он увидел то, что долго мечтал создать на своем участке. Он увидел деревянную часовню и вход в нее. И понял, что этот вход является как раз прообразом того, о чем он мечтал, и что он хотел построить у себя...
Часовенка получилась ладная, добротная, уютная. Она как бы сияла, и как будто бы под этим светом становилась совершенно иной его собственная жизнь. Часовню освятили по всем церковным обычаям, и она стала служить ему тем пристанищем, где он мог отдаться своим мыслям и где он мог получить отдохновение и отпущение своих грехов.

Так они начали жить — он и часовня. Всю неделю, занимаясь своими делами, он мечтал о том, как в выходные дни он приедет к себе на дачу и там будет любоваться часовенкой. Она несла ему такое тепло, что на душе становилось прекрасно, спокойно и очень уютно.

Наконец он закончил обустраивать иконостас в часовне и поехал в ближайший храм, чтобы там купить икону Казанской Божьей Матери. Густой туман. Только он выезжает на трассу, как в полуметре от него и прямо на него из тумана вылетает грузовик. Старик просто чудом остался жив. В храме он подошел к двери, и дверь открылась ему навстречу сама, никого рядом не было. Старик остолбенел. Он покупает икону и, как в полусне, снова идет к двери. Дверь вновь открывается сама.
Старик думает, говорить ли жене, рассказывать ли ей об этом невероятном случае? И все же, в конце концов, говорит ей, что вот, мол, произошло в храме такое событие. Вот сейчас вспоминаю и не верю в это. Не верит и жена. Через неделю они вместе едут в этот храм, и все то, что было, повторяется со стариком вновь.

Затем одно за одним начали происходить события, которые он не мог объяснить ни тогда, ни теперь. Однажды он поехал в командировку в Санкт-Петербург. И в конце этой командировки он ужинает с представителями фирмы, с которыми вел переговоры. И вдруг одна из работниц фирмы говорит, что вчера вечером голос приказал ей купить в храме икону и отдать ему. И подает старику прижизненный образ... его Серафима Саровского! Он поражен до глубины души.

Как-то, замотавшись на работе, он по телефону грубо поговорил с девушкой-референтом фирмы-смежника. Она заплакала. Старик весь день хотел попросить у нее прощения, но ее телефон не отвечал. Вечером старик взмолился: «Господи, сделай так, чтобы она простила меня!» И вот он едет домой. Страшная пробка. Два потока машин еле-еле двигаются навстречу друг другу. И вдруг старик видит, как опускается боковое стекло встречной машины. Он тоже опускает свое и видит, что на него с удивлением смотрит обиженная им девушка-референт. Старик прощен! Эта встреча — один случай на миллион, думает он.

Старик был рыбаком. Он умел ловить рыбу, и долгими зимними вечерами, готовя снасти к воскресной или субботней рыбалке, он то и дело возвращался к мысли, что в последнее время события, которые происходили с ним, начинали как-то необычно влиять на него. Он ощущал какое-то томительное волнение в душе, чего никогда не испытывал раньше. Он никогда в жизни, сколько себя помнил, не испытывал никаких чувств, которые бы говорили о том, что что-то взволновало его.
Старик вспоминал прошлые годы. Успехи или неудачи в учебе в школе, в студенчестве, какие-то стрессовые ситуации, во время службы в армии, в зрелые годы и уже сейчас, ближе к закату, — ничто не могло вывести его внутреннее состояние из ровного покоя и какой-то необычайной холодности. Причем старик помнит, что внешние проявления у него соответствовали стереотипам, которые существовали в окружающей его людской среде. Он выступал на собраниях, он как бы горячился во время дебатов, он произносил какие-то речи. Во время работы он участвовал в общей штурмовщине, которая в те годы процветала на производстве, но внутри у него оставался ровный, постоянный, душевный климат.

Старик принимал, как само собой разумеющееся, свою способность находить выход из сложных ситуаций, возможность изготовить все, что необходимо для жизни своими собственными руками, осмыслить какую-то непростую задачку и найти ее решение. Это приходило к нему как бы само собой. Откуда — он не знал. Как это происходило, он не пытался разобраться. Получалось — и все! Он пытался уже много раз вспомнить какое-либо событие из своей жизни, которое бы волновало его точно так же, как он это чувствовал в последнее время после тех видений и тех событий, которые вдруг обрушились на него. И ничего такого припомнить не мог.

Он пытался всколыхнуть своими воспоминаниями какое-либо волнение в душе, когда его после двух курсов вечернего института призвали в армию и направили на целину. К тому времени он уже умел многое. Он уже овладел боевыми искусствами и прилично знал приемы боевого самбо. Он был здоров, у него был крепкий организм, и его нервная система никак не откликалась на какие-либо потрясения. Он все делал почти автоматически.

Он помнит, как после целины они были направлены в Белорусский военный округ, и он попал в спецназ Пятой гвардейской танковой армии, где прошел школу сержантского состава. И там тоже, сталкиваясь с какими-то придирками сержантов, которые их, молодых курсантов, гоняли до седьмого пота, он никак не реагировал на это. Хотя внешние проявления какие-то у него были.

Он помнит, как после службы в армии возвращался домой. В купе поезда их было четверо: два курсанта, танкист с обожженными руками и с гармоникой и он. Курсанты привязались к танкисту, чтобы он сыграл им. Тот отказывался, ссылаясь на свои больные руки. Ситуация накалялась, и он вступился за этого бедолагу с обожженными руками.

Тогда курсанты предложили выйти в тамбур. Вышли. Он вернулся один. На вопрос танкиста ответил, что они перешли в соседний вагон, и на этом все кончилось. Курсанты, кое-как очухавшись, начали рыскать по поезду. Пришлось второй раз выйти в тамбур, он опять спокойно вернулся к танкисту и сказал, что больше они к ним привязываться не будут. Он их бил жестко, ребром ладони, по основанию кадыка. Пока, хрипя, оба эти будущих командира собирали вещи, они с сержантом мирно беседовали о том, как после демобилизации будут обустраивать свою жизнь.

Старик думал, почему он никогда не ощущал каких-то особых внутренних движений, штормов, дуновений хотя бы легкого ветерка, когда его увольняли с работы, принимали на работу, повышали по служебной лестнице, объявляли взыскания или награждали? Все это проходило как бы мимо той внутренней жизни, которой он жил все это долгое-долгое время.

Он думал, что, может быть, это происходило потому, что он никогда не подличал, никогда не подставлял других. Что все, что бы он ни делал, само собой получалось во чье-то благо. В обыденное время он вел себя как все: отмечал праздники, гулял свадьбы, крестил детей, пил водку. Но какой-то внутренний взгляд, отслеживая все это, никогда не понуждал его как-то реагировать изнутри на то, чем он занимался, на то, что он делал, на то, что происходило вокруг него. И даже когда его пригласили работать в «самую-самую» элиту страны, и то ничего не дрогнуло у него в душе.
Размышляя так, старик думал, почему же воспоминания, которые нахлынули на него сейчас в связи с теми событиями, которые пришлось пережить ему в детстве, в юношестве, в зрелом возрасте, что происходили на грани гибели, начали так волновать его. Он не мог понять, что происходит, почему все это, и как с этим справиться?

Он ждал и надеялся, что все это образуется само собой, что все это пройдет. И он опять будет чувствовать внутри холодную успокоенность и перестанет реагировать внутренне на все то, что сопутствует ему в нынешнем житье-бытье: на маленькую пенсию, на то, что потерял часть своих накоплений и на многое другое, что не имело никакого значения в его старческой и такой небогатой теперь событиями жизни. Он ждал, что все это канет в Лету, и он благополучно доживет свои дни.
С некоторого времени старик пытался понять, почему случай выбирал и выбирает именно его в тех или иных ситуациях. Особенно, когда он вынужден был заниматься делом, вроде бы никакого отношения к нему не имеющим. Может быть, это было потому, что он не испытывал чувства страха в тяжелых жизненных ситуациях, или потому, что он мог свободно отказываться от каких-то человеческих слабостей.